 |
— Почему вопрос об отношении СПС к действующей власти встал именно сейчас?
— Каждое политическое движение, опираясь на свою идеологию, занимает свою часть политического спектра. Но без четкой идеологии и вытекающих из нее взаимоотношений с партией власти наш электорат не получает необходимого сигнала, не понимает, в чем суть. "Яблоко" и СПС были хороши тем, что это всегда были идеологические организации, но они не были массовыми. Поэтому сейчас необходимо более четко себя позиционировать, в том числе и для увеличения своей социальной базы. Тем более что возникла новая интрига: как только президентом стал Владимир Путин и принял определенную программу работы в экономике и политике, оказалось, что его команда при всей ее критике работает очень профессионально.
С одной стороны, президент забирает основные идеи, лозунги и внутреннюю мотивацию у левых — это и укрепление армии, и усиление акцента на национальных интересах России, и поездки в Северную Корею, и жесткая позиция по отношению к коррумпированному капиталу, и ужесточение правил регулирования и так далее. Поэтому коммунисты растерялись, и им очень трудно сохранять себя в политической оппозиции. С другой стороны, Путин как бы втягивает в себя и основные идеи правых: новый Налоговый кодекс, снижение налогов, установка на работу бизнеса в конкурентных прозрачных условиях, уничтожение лишней бюрократии, сокращение армии, целая программа по снижению административных барьеров, развитие образования... Фактически все хорошее и все плохое сосредоточено на Путине, он теперь главный ньюсмейкер в новом проектировании социальной и политической жизни России.
— Разве Ельцин не был таким ньюсмейкером?
— Ельцин тоже был главным ньюсмейкером, но при этом доносил публике в основном информацию о самом себе, а социального проектирования у него практически не было. Путина Россия выбрала, потому что ей хотелось нового, хотелось прорыва и при этом сильной руки, и теперь у людей возникает желание увидеть конкретные социальные проекты. И носителем всех этих новаций становится Путин. В этих условиях для правых еще более жестко стоит задача: определить, в каких взаимоотношениях находится СПС с властью, как правые оценивают предлагаемые властью инициативы и в какой степени СПС на самом деле является их движущей силой.
Другая сторона — прояснить отношение СПС к тому, что в решениях власти не соответствует нашим принципам. Это касается и взаимоотношений со СМИ, и попыток установления абсолютного контроля над информационными потоками, и концепции информационной доктрины. То есть нельзя просто сказать, что в экономике СПС защищает правительство и президента, а в политике мы в оппозиции: и в экономике не все так уж либерально, и в политике не все так однозначно. Потому что, например, реформа и сокращение вооруженных сил или инициатива президента по ядерному разоружению абсолютно адекватны позиции СПС. А вот попытка реализовать идею контролируемой демократии, ограничив демократические свободы и затормозив строительство гражданского общества,— это как раз то, что нашим идеям противоречит.
— Какую же позицию по отношению к столь противоречивой власти должен занять СПС?
— Вопрос на заседании стоял очень жестко, было несколько мнений. В меньшинстве остались те, кто предлагал СПС обозначить свою политическую позицию как правую оппозицию. Подчеркнув при этом, что правая — это значит критика власти справа, со стороны того будущего, в которое мы стремимся, и конструктивный диалог. Не радикальная оппозиция власти, а оппозиция правая. Понимаете разницу? Но противники этого подхода говорили, что в политическом сознании как простых людей, так и политической элиты оппозиция увязывается с жесткой борьбой с существующей властью. И какие бы вы ни прилагали к этому комментарии, называя ее правой, альтернативной, это уже никого не интересует: есть некая традиция, где оппозиция выступает в лице "господина Нет", на чем в свое время очень серьезно выиграл Явлинский. Правда, в конечном счете эта позиция "всегда нет" в какой-то момент уходит в другое качество, когда становится понятно, что это сила неконструктивная и с ней невозможно вести диалог, она всегда в оппозиции.
— И что же предложило большинство?
— На данном этапе победила другая концепция. Она заключается в следующем: мы, естественно, не партия власти, мы, естественно, должны стремиться прежде всего к власти, а не к вхождению в существующую, мы находимся правее ее и таким образом реализуем возможность вести независимый диалог — в том числе и очень критический — и таким образом заставлять власть двигаться в нужном нам направлении в соответствии с либеральными ценностями. С другой стороны, мы не должны сжигать себе мосты в диалоге с властью, для того чтобы не оставить ее полностью в распоряжении политических сил, которые закроют президента, замкнут его со всех сторон и таким образом уведут его в совершенно другом направлении. С этой точки зрения правые несут огромную историческую ответственность за то, что будет делать президент и его окружение. Правые должны вести публичный жесткий диалог, уводить власть в более либеральное поле. Потому что когда вы просто говорите "нет", то с вами никто и не общается и вы становитесь этаким неуловимым Джо, которого никто не ловит, потому что он никому не нужен.
— Но ведь лидер фракции Борис Немцов тоже очень резко критикует Кремль. Выходит, он, выступая от имени всей фракции, фактически выражает позицию меньшинства?
— Фракция — это самая публичная часть СПС, именно она контролирует весь информационный поток, а партия лишь организует процесс. Но Борис Немцов не является диктатором, не строит тоталитарную систему, в которой что он захотел, то и сделал, и в этом его несомненное достоинство. Он обречен очень искусно управлять политическим процессом, понимая, каково его влияние во фракции и как он может двигать СПС к победе. Сейчас Хакамада и Немцов, находясь в середине, опираются на новых людей — и в то же время фракция представлена двумя сильнейшими движениями, у которых один лидер, Кириенко, находится в исполнительной власти, а другой, Чубайс, тоже фактически к ней приближен. И принимать в такой ситуации решения очень трудно. Поэтому и необходимо переходить из блоковой системы в партийную — с индивидуальным членством и роспуском всех входящих в СПС движений. Только тогда неважно, кто будет лидером,— это будет более органичная и управляемая структура.
— А вы не интересовались, какой точки зрения на отношения с властью придерживаются ваши избиратели?
— Все исследования показывают, что те люди, которые сейчас голосуют за СПС, не требуют от нас жесточайшей радикальной оппозиции. Настроения как раз таковы, чтобы оставаться партией правой альтернативы: мы предлагаем свою модель, и там, где она действительно используется, мы поддерживаем власть, а там, где шаги власти этой модели противоречат, мы ее жесточайшим образом критикуем. Вот эту модель большинство нашего электората считает оптимальной, чтобы двигаться вперед, а не замыкаться в самих себе: нам хорошо, мы такие чистенькие, идеальные, святые, мы всех критикуем... А какая польза от вас? Наш электорат требует, чтобы мы могли влиять на принятие решений. Этим, кстати, он частично отличается от "яблочного", который традиционно более правозащитный. Наши избиратели относятся к текущему процессу более прагматически. Нельзя формировать политическую оппозицию ради оппозиции, виртуально и философски. А потом оказывается, что это никому не надо, кроме нас самих.
— Не приведут ли разногласия в СПС при преобразовании в партию к "людским потерям"?
— Нет, никаких потерь не намечается. За идею политического диалога с властью выступают представители как "Новой силы", так и "Выбора России". А это две главные составляющие партии. Поэтому здесь потерь как раз не будет. Потери могут возникать, если мы не будем вести диалог тогда, когда сталкиваются две точки зрения по какому-то конкретному вопросу. Но этому мы научились, и, может быть, в этом наше преимущество по сравнению с другими железобетонными партиями, где все решает один вождь. Мы даже при консолидированном голосовании позволяем тем депутатам, которым внутренние убеждения не позволяют поддержать фракцию, голосовать свободно. Мы очень гибкие в этом плане и работаем в ответ на некий исторический импульс.
— И что же это за импульс?
— Сигнал таков, что основным вопросом при правлении Путина будет вопрос о правой политической оппозиции. Наивным будет тот политик, который думает, что, используя какие-то конъюнктурные интересы, он может собрать огромное количество людей и просто назвать их оппозицией. Россия до сих пор страна византийская. До тех пор пока социальная психология людей очень серьезно отстает от демократических процедур, которые мы вводим, невозможно жестко копировать то, что происходит на Западе. Даже если у нас появится закон о партиях, двухпартийной системы все равно не будет. Будет в крайнем случае трехпартийная, а скорее всего — четыре, пять или даже шесть партий. К тому же у нас есть такое явление, как партия власти. Сейчас она правоцентристская, но может произойти все, что угодно: поменяется премьер, изменится поведение президента — и вот она уже левоцентристская. А за этот центр голосуют люди, которые всегда голосуют за власть.
Тем, кто находится слева, легче держать свою позицию: они не прощают настоящего и помнят только хорошее о прошлом. А тем, кто справа, намного труднее: они тянут власть в будущее, зная, что достаточного электората — объективно, в силу развития менталитета — не хватает для того, чтобы просто за счет голосования получить власть. Поэтому правым, с одной стороны, нужно находиться в оппозиции и жестко критиковать власть. Но с другой — учитывая византийский характер власти, у которой нет еще культуры восприятия жесточайшей критики, она просто закрывает глаза, отмежевывается, ненавидит и начинает уничтожать,— нужно оставлять поле для диалога и хвалить власть, ну, как ребенка хвалят, когда он делает хорошие шаги. Пока есть возможность диалога, надо придвигать президента к той команде, которая в большей степени отражает интересы нашей программы, максимальной реализации как принципов гражданского общества, так и либеральной экономики.