Я думала, учителей не будут трогать. Тогда же почти все русские уехали, когда война началась. Нас мало было
Я учительница. Сорок лет преподаю в школе русский и литературу. Вот меня по дороге в школу и похитили. Это произошло 14 марта 1999 года в Грозном. Мы ехали в автобусе с девятиклассницей, моей ученицей. Мы вышли, и надо было дорогу перейти, она как-то быстро перешла, а я стала с сумочкой возиться. Из-за автобуса выехала легковая машина — и прямо на меня. Открылась задняя дверь, и вышел человек в камуфляже. Вот как сейчас стоит перед моими глазами этот человек, очень ужасный у него внешний вид был, звериный какой-то. Я успела крикнуть, и он меня в машину втащил. На мне шарф был — он мне моим шарфом глаза завязал и еще голову наклонил к коленям. Вытащили все из кармана, из сумочки — ключи от квартиры, деньги. Я подумала, все, не будет у меня квартиры, тогда и не за такое убивали. Потом музыку врубили на полную громкость и повезли меня.
Первый подвал, куда меня привезли,— всего их пять или шесть было — он был в доме каком-то. И там меня сторожили другие люди, не те, что похищали. И вот я стала у них спрашивать, зачем меня похитили. Говорю, я учительница, ребята, зачем вы это делаете. Я в тот день должна была по «Преступлению и наказанию» в 10-м классе урок давать. Хотите, говорю, я вам расскажу? Давай, валяй. Не знаю, что на них там подействовало, но опять-таки, вот это, что Всевышний все видит, тоже им было сказано. И один из них вышел, принес буханку белого хлеба, видно, сами пекли, и чай в термосе.
Я не знала за что — вот это самое страшное. За что? Я учительница, никакого вреда никому не сделала, двойки — и то почти не ставила. Мы же вытаскивали не знаю как, дополнительно занимались. У меня два ученика были, чеченцы, они чабановали постоянно, подолгу в школе не появлялись. Я помню, один из них писал сочинение «Моя любимая игрушка», и он описал самого натурального петуха — оперение его, как он кукарекает. Я думала, учителей не будут трогать. Тогда же почти все русские уехали, когда война началась. Нас мало было.
Как я спаслась? Последнее место, куда меня привезли,— квартира на первом этаже. Там окно было плотной шторой завешено, но я это все равно поняла. Они меня сначала держали привязанной к раскладушке, но я сказала: «Ребята, я ведь старый человек, вот помру — и не получите никакого выкупа». И они меня отвязали тогда. Я там просидела больше 10 дней, а потом они мне сказали: через три дня отстрелим тебе палец и на кассету снимем. И если родственники твои не заплатят — все, убьем и тут на пустыре закопаем. Так что выбора не было, надо было бежать. Я этот день, 21 апреля, поминутно запомнила. Попросила их окно открыть, якобы мне воздуха не хватает. И сижу, молюсь — хоть бы они на кухню ушли оба. И они ушли. И вот я, в халате и шерстяных носках — все оставила, только крестик в этот носок перепрятала, так и прыгнула с подоконника. Ну а потом добрые люди помогли. И чеченцы, и русские, родители из моей школы тоже — возили меня, охраняли. Одна женщина мне свой паспорт дала, чтобы билет на самолет купить. А потом, уже в Москве, в сентябре 2000 года я узнала, что и эту женщину, и всю ее семью расстреляли. Она сама учительница, у нее дочка — директор школы. Они всегда всем помогали. И чеченцев защищали тоже, когда русские войска пришли.
В Москве я уже 12 лет. Работаю волонтером в Центре адаптации детей беженцев. Делаю то, что умею: учу русскому и литературе. И вот все эти 12 лет я все доказываю что-то, хоть я и гражданка РФ — право на паспорт, на статус перемещенного лица, на пенсию, право встать на жилищный учет. Все через суды бесконечные — спасибо юристам «Содействия», которые мне помогают. Так что дома у меня нет — снимаю комнату, вся пенсия на оплату уходит, приходится подрабатывать: где там с кошкой посидеть, где за собакой присмотреть, где еще за кем-то поухаживать.