Для этой организации название никогда не имело значения
*Автор — президент Фонда прикладных политических исследований "ИНДЕМ". В 1994-1997 годах — помощник президента РФ Бориса Ельцина.
Спецслужбы всего мира очень похожи друг на друга одним общим свойством: они, как традиционные участники флирта, всегда напускают на себя таинственность, надеясь понравиться. По стремлению романтизировать свой нелегкий труд они не уступают американским ковбоям или советским геологам. И во всех трех случаях романтика весьма далека от действительности. Я это понял, став на время высокопоставленным сановником. По службе мне время от времени приходилось читать "аналитические" донесения наших внешних спецслужб. Наверняка в силу своей малой квалификации я никак не мог отличить их бумаги от приходивших ко мне дайджестов иностранной прессы. И тогда у меня в голове возник образ унылых клерков, по долгу службы читающих иностранную прессу, выуживающих хоть что-то интересное с точки зрения обеспечения безопасности Родины и собирающих все это в неудобоваримый информационный винегрет. Потом все это проходит три уровня ведомственного начальства, а потом уж, обезжиренное и обезвоженное, попадает на стол штатского начальника вроде меня.
По поводу борьбы с внутренней угрозой мне стало все ясно совсем уж давно, до всякой перестройки. Ну, во-первых, я кое-что знал о доблестной борьбе наших органов с диссидентами, инакомыслящими и евреями, рвущимися на историческую родину. Доблестная была работа. А еще был смешной личный опыт. Вы не поверите: в те времена любая диссертация должна была проходить фильтр второго отдела (кажется, так это называлось). Моя диссертация, посвященная применению некоторых изысканных методов статистического анализа к исходным данным подозрительного происхождения, не была исключением. Среди объектов моего анализа были результаты поименных голосований в сенате США — абсолютно открытый источник. Однако чекист во втором отделе решил, что я вмешиваюсь во внутренние дела стратегического соперника и тем самым создаю угрозу для безопасности Родины. Мне удалось в конце концов отбрехаться. Но осадок, что называется, остался навсегда.
Все написанное выше должно вызвать подозрение читателя в моем полном предубеждении. Подозрение правильное.
Если искать что-то общее для российских органов разных времен — так это полное отсутствие секретности. В России не было "секретной службы" и быть не могло, поскольку всегда главный способ поддержания порядка в населении — это страх. А какой же страх может навести служба, которая секретна? Поэтому всегда порядок наводили открыто, параллельно прославляя свою деятельность.
Повелось это с опричнины. Время Ивана Грозного — один из самых позорных эпизодов истории российских властей. Мало в истории властителей, которые так бездарно растранжирили государственное наследие, переданное от отца и деда, как Иван Грозный. А опричнина — самая позорная страница этого позорного царствования. Похоже, тут некоторая закономерность — чем бездарнее правители, тем свирепее их псы.
Возможно, именно память об опричнине в XIX веке аукнулась эхом: возникла стойкая вражда между армейскими и жандармами, которые после 1827 года блюли внутреннюю безопасность империи, изыскивая внутренних же врагов. Интересно, что романтизация царского сыска и царских служб безопасности началась в наше позднейшее время. Для российского сознания добольшевистских времен презрение к этой категории сограждан было совершенно естественным. Впрочем, нет оснований считать, что царские жандармы распоясывались так, как это делали их предки-опричники и потомки-чекисты.
Любопытно, что по происхождению жандармерия в странах Европы (включая Россию) не что иное, как вооруженная охрана государя. То, что именно жандармерия превращалась в спецслужбу, не удивительно. Это напрямую вытекает из бытовавших представлений, которые лаконично высказал Людовик XIV: "Государство — это я!" Все правильно: и в представлениях государей, и в представлениях подданных то, что мы нынче называем государством, было в те времена тождественно государю. Даже понятие "государственные интересы" существовало и означало интересы государя. Что поделаешь — абсолютная монархия. Это все означало, что безопасность государства была для наших жандармов тождественна безопасности монархии и династии. Важно и то, что абсолютная монархия просуществовала в России до начала XX века, у нашей страны почти не было достаточно длительного и позитивного опыта жизни в условиях конституционной монархии, что скверно сказалось на нашей последующей истории.
У России почти не было опыта государственного служения гражданам, а не государству, сиречь государю. Это не изжито до сих пор. Хоть не совсем в масть, но я приведу пример из смежной сферы. Во время первого президентства Путина генеральный прокурор на расширенном заседании своего ведомства в присутствии президента с экстатическим восторгом изрек: "Мы все — государевы люди!" Они этим гордятся. Проходят века, а они все еще мнят себя холопами, особо приближенными холопами, имеющими право пороть прочих холопов от имени государя.
Времена большевизма отмечены следующими особенностями. Первое — резкий численный рост органов. Второе — лавинообразный рост репрессивности. Третье — советская власть начала романтизировать и пропагандировать органы и их доблестный труд. Но самое главное четвертое — рост влияния органов на политику. Можно даже сказать более решительно: политика большевиков была нанизана на ГПУ-КГБ как на несущий каркас. Заключительный период существования СССР, начиная с Хрущева, был отмечен установлением жесткого партийного контроля над органами. Это не был нормальный общественный контроль. Просто партийные функционеры разного уровня не хотели больше быть постоянно вырубаемым лесом, подручным материалом для щепок.
Недолгий период, нет, не демократии, конечно, но очевидного движения к ней в условиях проснувшегося населения, временно возомнившего себя гражданами, мы называем теперь "ельцинским хаосом". Тогда КГБ был раскассирован по нескольким независимым ведомствам, численность сокращена, тотальный контроль ликвидирован. Наверное, поэтому стало меньше шпионских скандалов, милиция не стреляла людей спьяну или из энтузиазма, а элита не давила пешеходов на переходах.
Однако это время упадка длилось недолго. Более 10 лет мы являемся свидетелями нового расцвета органов. Выше были выделены характеристики, которые нам позволят оценить их нынешнее состояние и сравнить с предыдущими.
Ниже выделены характеристики, которые нам позволят оценить их нынешнее состояние и сравнить с предыдущими.
Первое главное отличие, которое надо отметить, это исчезновение границы между органами и остальными институтами власти, поскольку представители органов расползлись повсюду, включая одиозную гражданскую службу. Второе отличие — органы перестали защищать государство; государя они защищают только в рамках своей новой миссии: они защищают себя. И им есть чего защищать. Хотя пока не от кого. Проникнув везде, органы, как при Сталине, стали не просто несущим каркасом режима. Они сами стали режимом. Я бы и это отнес к различиям. Они сейчас не такие репрессивные, как раньше, и контроль их не столь тотален. Но это связано с тем, что они переключились на контроль за активами. И тут снова отличие. От советской власти вернулось только одно: романтизация и пропаганда органов. Из всех видов рекламы эта — самая навязчивая и бездарная.
Я не уверен в том, что знаю историю исчерпывающе, хотя и неплохо. История знавала хунты, возглавляемые военными; существовали режимы, во главе которых стояли служители культа; бывали и восставшие рабы. Но впервые режим базируется на органах. Будьте уверены: им есть что защищать. А кончится у этих потомков опричников, опричнят, можно сказать, не лучше, чем у Ивана Грозного.