На исторической сцене Большого театра прошла первая оперная премьера — «Руслан и Людмила» Глинки в постановке Дмитрия Чернякова, вызвавшая не свойственную российским зрителям реакцию.
Как и опасался “Ъ” (см. "Ъ-Online" за 2 ноября), заранее настроенная на скандал публика, которая обычно бывает в наших оперных театрах довольно молчаливой, все-таки решила в этот раз посвистеть и покричать «позор». Натолкнувшись, правда, на энтузиазм второй половины аудитории, кричавшей «браво» — словом, все как в преуспевающих западноевропейских оперных театрах, где без такого шумного разделения и премьера — не премьера.
На самом деле отдельные прогнозы не врали: да, Людмиле, заточенной в замке Черномора, действительно делают массаж некие азиатские прислужницы. Да, Фарлаф (литовский баритон Алмас Швилпа) действительно поет свое знаменитое рондо «Близок уж час торжества моего», заголяя от радости торс. Однако негодующая часть публики начала с трогательной неумелостью свистеть (европейская манера кричать в подобных случаях «бу» у нас не очень заведена) в совершенно другой момент.
По мысли Дмитрия Чернякова, главный конфликт оперы Глинки разыгрывается между двумя остающимися в оригинальном либретто на втором плане волшебниками — Финном и Наиной. Именно они выступают в каком-то смысле инициаторами тех испытаний, которым подвергаются Руслан и Людмила. И, чтобы подчеркнуть это решение, режиссер использовал невинный, но не совсем привычный для нашего оперного зрителя прием. Во время смен декораций он показывал на занавесе крупным планом (а, учитывая размеры сцены Большого, план был действительно крупный) лица артистов, певших соответствующие партии (Чарльз Уоркман и Елена Заремба). Вот на эту красивую, но служебную постановочную точку (право слово, если бы в это время зал просто созерцал немой закрытый занавес, никакого скандала бы не возникло) пришелся почему-то первый всплеск возмущения.
В общем же эта громадная и многодельная режиссерская работа выглядела попыткой не спровоцировать публику, а скорее пригласить ее к какому-то совместному живому и непредвзятому размышлению — и притом искренне отозваться на парадное звучание самого события. Это намерение внятно кооперировалось и с дирижерской работой Владимира Юровского, последовательно очистившего партитуру Глинки от советского умильно-сказочного глянца. В этом контексте несколько минут глубоко условной «неприличности» на весь пятичасовой спектакль заранее наклеенный ярлык «скандальной постановки», понятное дело, не оправдывали никак. И та действительно серьезная неприятность, которой была отмечена премьера, никак не связана с непониманием между режиссером и публикой: певшая Наину Елена Заремба в первом действии сломала руку, так что ближайшие несколько дней ей придется выходить на сцену в гипсе.
Подробнее о спектакле читайте в “Ъ” в понедельник.