Фестиваль танец
На сцене Музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко выступили три испанские труппы фламенко, представив три разные концепции развития этого древнейшего искусства. ТАТЬЯНА КУЗНЕЦОВА, посмотрев две программы, без колебаний определила своего фаворита.
Мини-фестиваль фламенко, вклинившийся в большой фестиваль DanceInversion по случаю перекрестного года культуры Испании и России, вызвал аншлаговый ажиотаж московской публики, не видевшей особой разницы между тремя компаниями. Между тем труппы отличались разительно — примерно так, как наш полуфольклорный ансамбль имени Пятницкого от какого-нибудь полуресторанного балета "Кострома".
Так, например, "Новый балет" давних приятелей Рохаса и Родригеса мутировал в сторону откровенной попсы. Вообще-то основатели труппы получили весьма ортодоксальное образование, с малолетства танцуя в лучших труппах фламенко. В 1994 году оба — уникальный случай — получили главный приз и звание "Лучший танцовщик" на ежегодном Национальном конкурсе фламенко и вместо того, чтобы конкурировать, начали выступать вместе. Лет пять назад в финском Куопио эти красавчики произвели фурор, первыми рискнув представить некую гейскую разновидность фламенко. Нет, ничего изнеженно-сладострастного не было в их танце, вполне мужественном и не чуждом технических эффектов. Но вся программа строилась как напряженный, яростный, временами интимный диалог двух давних друзей-соперников, весьма неравнодушных друг к другу; танцовщицы, кантаоры, музыканты стерлись одним незапоминающимся фоном.
Московская программа Рохаса и Родригеса называлась "Смена декораций", и трудно точнее отразить метаморфозу, случившуюся с ведущим дуэтом. Постаревшие, обрюзгшие, полюбившие веселенькие салатово-розовые рубашки и кокетливо обтягивающие штанишки красного или нежно-коричневого цвета (отчего любое трепыхание их пухлых ляжек и кругленьких окорочков делалось особенно выразительным), Рохас и Родригес отнюдь не перетруждались. Собственно, только два длительных соло позволили оценить относительную сохранность их мастерства. В основном они предпочитали танцевать в окружении разнокалиберных дам весьма сомнительных профессиональных качеств. Их совместные дроби сливались невнятным гулом, вялые ноги женщин (в одном из номеров их неосмотрительно одели в короткие платья) сбоили в сапатеадо, платки путались, руки произвольно кренделились. Новизной "Нового балета", вероятно, следовало считать нехитрый прием с имитацией закулисных переодеваний: на заднике артисты перебирали костюмы и частенько выходили на номер, оправляя детали туалета. Все это вкупе со стонами скрипочки и с визгливо-монотонным пением двух кантаорок смахивало на шоу для туристов в недорогом кабаре.
На фоне такого разбитного цинизма труппа Рафаэлы Карраско выглядела образцом вкуса и высокого профессионализма. Ностальгическую программу "По улицам Лорки. Размышления о прошлом" хореограф и танцовщица Карраско выстроила на легендарном альбоме 1930-х "Популярные испанские песни", в записи которого деятельно участвовал Федерико Гарсиа Лорка и знаменитая певица-танцовщица Ла Архентинита. Тонущий в полумраке живой оркестр с пианино, виолончелью и двумя гитарами окутывал фольклор джазовыми модуляциями, женщина-кантаор добавляла интеллигентной приглушенности в хриплое тремоло канте хондо. Легкая ироничность переваренного Европой фрейдизма накрывала травестийные номера — когда четыре статные фигуры в длинных платьях, элегантно играющие хвостом-колой, вдруг оказывались мужчинами или когда сама Карраско, затянутая в брюки и белую рубаху, выдавала неадаптированную суровую дробь фарруки — и уберегала спектакль от тяжеловесной серьезности. Разделения на солистов и фон в этой программе не существовало — все пятеро работали превосходно, и каждый заслуженно оказывался в центре внимания. Что до самих танцев, сложнейших по технике (16 поворотов Рафаэлы вокруг своей оси с отбрасыванием тяжелейшего хвоста-колы запросто можно приравнять к 32 фуэте) и бескомпромиссных по исполнению (дроби сапатеадо исполнялись в полной тишине, без спасительных подхлопываний и гитарных переборов), то после таких "Размышлений о прошлом" за будущее фламенко можно не опасаться.