В Большом зале Санкт-Петербургской филармонии с сольным концертом выступил пианист Лукас Генюшас — один из главных российских музыкантов поколения двадцатилетних дебютировал на прославленной сцене исполнением всех трех фортепианных сонат Фредерика Шопена. Комментирует ДМИТРИЙ РЕНАНСКИЙ.
Имя этого студента Московской консерватории в Петербурге запомнили после февральского выступления на сцене Концертного зала Мариинского театра — тогда в рамках марафона лауреатов прошлогоднего шопеновского конкурса Лукас Генюшас столь уверенно дерзко отыграл сет-лист, составленный сплошь из краеугольных камней фортепианного репертуара, что вмиг выдвинулся в число самых перспективных молодых российских пианистов. Наследник почтенной музыкальной династии (бабушка — патриарх отечественной фортепианной педагогики Вера Горностаева, родители — пианисты Пятрас Генюшас и Ксения Кнорре) и конкурсный боец со стажем еще раз напомнил о себе в апреле, исполнив развитую и необыкновенно значимую в драматургическом отношении партию сольного фортепиано в балете Леонида Десятникова "Утраченные иллюзии" и став одним из главных героев мировой премьеры Большого театра. Тогда же, весной, стало известно и о ноябрьском ангажементе господина Генюшаса в Филармонии, причем его программа автоматически превращала этот концерт в одно из самых ожидаемых событий сезона.
Решение исполнить за один вечер оба колосса романтической фортепианной традиции, Вторую и Третью шопеновские сонаты, дополнив их практически никогда не звучащей с концертных подмостков юношеской Первой, что и говорить, амбициозно для всякого пианиста — особенно если ему едва исполнился двадцать один год. Тут нужно сразу заметить, что с изначально представлявшимся несколько умозрительно-начетническим замыслом господин Генюшас справился на ура — примечательных решений, на радость профессиональным гурманам, в его интерпретации хватало с избытком. Скажем, господин Генюшас не только избегает соблазна представить раннюю Первую сонату зрелым творением, но, напротив, выставляет напоказ все ее стилевые швы, подчеркивая тем самым несамостоятельность желторотого Шопена. Можно вспомнить еще и сыгранный на минимальной педали финал Второй сонаты (не столько воды Леты, сколько призрачный суховей, сеющий смерть сирокко из "Смерти в Венеции" Томаса Манна), и мужественную повествовательность вкупе с атлетической скульптурностью крайних частей Третьей, и пластически рельефную полифонизацию медленной части той же сонаты — все это, разумеется, не считая абсолютной технической свободы и впечатляющего слухового контроля.
Но в том-то и дело, что Лукас Генюшас принадлежит к тому редкому нынче типу исполнителей, разговор об искусстве которых позволительно не сводить к одним лишь частностям. Самым привлекательным свойством его натуры представляется критическое отношение к устоявшейся традиции трактовки тех или иных музыкальных текстов. Прекрасно осознавая исчерпанность и самой романтической парадигмы, и порожденного ею большого концертного стиля, господин Генюшас не просто учитывает проблемность того репертуарного поля, на котором играет, — но и делает эту самую проблемность едва ли не главным фактором своих интерпретаций. Именно поэтому его сосредоточенно-углубленный сценический имидж столь радикально отличается от тотального шоуменства ближайших коллег по цеху. Пока конкуренты господина Генюшаса стремятся главным образом нравиться публике и следовать конъюнктуре мировой музыкальной индустрии, он озабочен куда менее сиюминутными проблемами: мучительно трудным поиском исполнительского стиля, созвучного сегодняшнему дню и выражающего дух времени.