Фантазии главного архитектора Ленинграда

Выставка Пиранези в Эрмитаже опоздала лет на двадцать. Двадцать лет назад во всем мире было бы не сыскать лучшего места для его выставки, чем бывший императорский дворец посреди бывшей имперской столицы, колоссальный, как и трещавшая по швам империя. Венецианец Джамбаттиста Пиранези (1720-1778) оказался в Риме, когда археология уже становилась моднейшей из наук, но армия ученых землекопов еще не вгрызлась в священный грунт, расчищая стилобаты и фундаменты, чтобы явить любопытным взглядам голые, беззащитные руины. Пиранези застал свой древний Рим неоскверненным въедливой лопатой, похожим на Атлантиду, ушедшую под землю: из ее глубин показываются верхушки вилл, гробниц, триумфальных арок и колонн, меж ними пасутся стайки диких коз и копошатся человечки, мизерабельным видом лишь подчеркивающие масштаб былого величия. Этот Рим с Пиранезиевых офортов так легко было бы спроецировать на обшарпанный и разрушающийся позднесоветский Ленинград, с превращенными в коммуналки дворцами, где замазанные грязной краской окна оказывались витражными, а под неряшливой побелкой запросто можно было найти фрески. И тогда куратор эрмитажной выставки Аркадий Ипполитов, гроссмейстер игры в бисер, способный из любого старого мастера сделать актуального художника, несомненно нашел бы множество остроумных параллелей, доказывая, что главный архитектор Петербурга — это в реальности почти ничего не построивший кавалер Пиранези. Но теперь римские офорты Пиранези иначе смотрятся в Петербурге, куда вместо вычистивших руины Рима археологов пришли зачистившие под ноль руины Ленинграда инвесторы.

Однако не римские виды, прославившие Пиранези при жизни, окажутся в центре нынешней выставки. Ее герой — не столько Пиранези-археолог, сколько Пиранези-фантаст, автор воображаемых ведут, гротесков и, разумеется, "Темниц" с их мебиусовскими лабиринтами лестниц, внезапно обрывающихся, как в ночных кошмарах. Эти ранние архитектурные фантазии, особенно Carceri, открытые романтизмом уже после смерти Пиранези, превратили его в, что называется, культового художника современности, индекс цитирования которого растет год от года, и это, конечно, не только визуальные цитаты — топологические шарады Маурица Корнелиса Эшера или "метрополисы" Фрица Ланга. С легкой руки Томаса Де Квинси, "англичанина, любителя опиума", Пиранези сделался творцом галлюцинаторного мира, где подсознание отпущено на свободу и царствует логика абсурда. Гораций Уолпол, Виктор Гюго, Теофиль Готье, Шарль Бодлер, Герман Мелвилл, Маргерит Юрсенар, Олдос Хаксли — хор славословящих был так велик, что в каждой книге, где пространство обретает сновидческую странность, будь то Эдгар По, Александр Грин или Хорхе Луис Борхес, чудится нечто пиранезианское.

Архитектурные фантазии Пиранези из серий Prima Parte, Grotteschi и Carceri, объединенные в один увраж, попали в Эрмитаж аж в 1768-м в составе коллекции графа Брюля, одной из наиболее удачных покупок впавшей в собирательский раж Екатерины II. Конечно, это полный бред, но раннее творчество Пиранези ведь и располагает к бреду, так почему бы не вообразить, как императрица, уединившись в своем Эрмитаже с фаворитом, разглядывает мегаломанские прожекты римского венецианца, а князь Григорий Александрович меж тем думает, что это неплохая идея для временных декораций в степях Тавриды, ежели государыня вдруг надумает учинить смотр Азовской флотилии. Восходит ли идея потемкинских деревень к Пиранези, доподлинно неизвестно, но только с екатерининских времен пиранезианство, по крайней мере археологическое, прочно входит в архитектуру Петербурга и окрестностей. "Я завладела Камероном, шотландцем по рождению, якобинцем по профессии, великим рисовальщиком... Это голова, и голова воспламеняющаяся, большой поклонник Пиранези",— рапортует Екатерина II барону Гримму. О том, насколько большим поклонником дизайнерских открытий и археологических изысканий Пиранези был Чарльз Камерон, мы можем судить по императорским резиденциям в Царском Селе и Павловске. Что же касается пиранезианства фантазийного, оно придет чуть позже. Когда в "Русских ночах" князя Одоевского, приписывавшего безумцу Пиранези проекты вроде триумфальных ворот с пилонами в виде Везувия и Этны, соединенных сводом, внезапно нарисуется портрет типичного русского архитектора-бумажника. На выставке в Эрмитаже к офортам Пиранези добавят воображаемые ведуты итальянских декораторов, семейства Галли Бибиена, Джузеппе Валериани, Пьетро Гонзаги, чтоб рассказать об эволюции жанра. А лучше бы добавили архитектурных фантазий Якова Чернихова, первого ученика Пиранези среди архитекторов петербургского авангарда.

"Дворцы, руины и темницы. Джованни Баттиста Пиранези и итальянские архитектурные фантазии XVIII века". Эрмитаж, Петербург. С 8 декабря