Дочь хореографа

В начале декабря на Большой Дмитровке, с той ее стороны, что примыкает к Страстному бульвару, в музыкальном театре Станиславского появится "Сильфида". Балет с тем же названием идет на другом конце той же улицы — на Новой сцене Большого театра. Казалось бы, чистое самоубийство — соперничать с главным театром страны на территории одного и того же романтического балета. Однако спектакли эти разные. В Большом датчанин Кобборг поставил копенгагенскую "Сильфиду": балетмейстер Август Бурнонвиль сочинил ее в 1836 году на музыку Левенсхольда. Это — родоначальница датской школы танца и старейший в мире полностью сохранившийся балет, который датчане бережно лелеют во всех подробностях вот уже 175 лет.

"Сильфида" на музыку Шнейцхоффера, которая появится в музтеатре Станиславского, сочинена 40 лет назад французом Пьером Лакоттом. Это реконструкция утраченного балета Филиппо Тальони, который он поставил для своей дочери Марии на 4 года раньше, чем Бурнонвиль — свой. Именно "Сильфида" Тальони, показанная в Парижской опере, и положила начало эпохе романтического балета, став абсолютным хитом европейской сцены: ее наперебой ставили в Лондоне, Петербурге, Москве, Милане. А Копенгагену не хватило денег: Париж запросил слишком много за партитуру, вот Бурнонвилю, видевшему оригинал в Париже, и пришлось ставить "Сильфиду" по памяти и с другой музыкой. Естественно, либретто по новелле Шарля Нодье (про то, как шотландец Джеймс влюбился в воздушное существо — сильфиду, сбежал за ней из-под венца в лес и, пытаясь овладеть чаровницей, опутал ее крылышки заколдованным шарфом, отчего бедняжка погибла) датчанин оставил неизменным, присвоив заодно и оригинальную эстетику танца, изобретенную Тальони для своей дочери.

Конечно, идеи романтизма в те времена, что называется, витали в воздухе. Но ведь кто-то же должен был придумать пластический эквивалент, способный низвергнуть с балетного олимпа целую армию сочных мифологических персонажей, которыми ублажали публику авторы анакреонтических балетов. Помог, как обычно, случай. Блистательный профессионал Тальони, бывший танцовщик, педагог и балетмейстер, не желал смириться с очевидной профнепригодностью своей длинноносой чахлой дочери — ее непомерно длинными руками и ногами, узкими покатыми плечами, жирафьей шеей. Изнуряя свое дитя многочасовыми жесточайшими уроками, честолюбец решил превратить ее недостатки в новый канон красоты. У своего подопытного кролика папаша выработал нечеловеческую выносливость, абсолютно бесшумный прыжок-полет и нереальный апломб — умение держать равновесие, стоя на самом кончике атласной туфельки. Туфельку хитрый Тальони усовершенствовал: незаметно уплотнил носок картоном и клеем. И родился тот тип романтической балерины, который история донесла до наших дней.

Но, увы, не сохранила сам балет. Нельзя сказать, что "Сильфиду" во Франции не пытались возродить: в 1946 году, например, в авангардном "Балете Елисейских Полей" свою версию представил Виктор Гзовский с Роланом Пети и Ниной Вырубовой в главных ролях. Но в обиход она не вошла. Лишь в 1971-м, когда экс-премьер Парижской оперы Пьер Лакотт, покинувший труппу в юности из-за неудержимого желания сочинять современные балеты, реконструировал балет Тальони по заказу телевидения, французская "Сильфида" обрела новую жизнь. Ее тут же перенесла на свою сцену Парижская опера, ангажировав балет вместе с примой Гилен Тесмар, женой хореографа, оказавшейся бесподобной Сильфидой. Пережив оглушительный успех в Париже (москвичи видели этот спектакль на гастролях Парижской оперы в конце 1970-х), лакоттовская "Сильфида" перепорхнула на мировые сцены, успешно соперничая с датской.

При этом нельзя сказать, что хореограф Лакотт, вдохновляясь попавшим ему в руки архивом балерины Тальони и воспоминаниями своего русского педагога Любови Егоровой (почтенная дама была ученицей шведа Иогансона, а тот танцевал с самой "божественной Марией"), оказался дотошным реставратором. В его спектакле, например, крепкую пальцевую технику демонстрирует весь кордебалет сильфид, в то время как в оригинале пуанты были исключительной привилегией Марии. У Тальони Джеймс не танцевал (отец не мог позволить какому-то мужчине отвлечь внимание от его дочери), а у Лакотта герой наворачивает такие виртуозности типа пируэтов, переходящих в большие туры, усложненные rond de jambe, что способен затмить любую партнершу. В историческом оригинале, судя по рецензиям современников, танцующему отряду воздушных сильфид противостояла целая армия нечисти со своей сюитой демихарактерных плясок; в "Сильфиде" Лакотта этого нет и в помине. Но его версия — нежная поэтическая греза — настолько соответствует нашим представлениям о романтическом балете, что вовсе не хочется сожалеть об утратах и подсчитывать несовпадения.

К тому же в реконструкции Лакотта под покровом романтического сюжета скрывается полноценный экскурс в историю хореографии. Неофиты увидят в этой "Сильфиде" просто трогательную историю, щедро сдобренную грациозными танцами. А вот искушенные зрители смогут проследить за эволюцией балетной техники; увидеть уникальное промежуточное состояние кордебалета — еще не унифицированного "единого тела", как у Петипа, но уже не вольно рассыпанной "группы" ампирных времен; насладиться россыпью заковыристых мелких па и их комбинаций, типичных для старой французской школы.

Тут, конечно, еще вопрос, сумеет ли труппа музтеатра, к тому же обескровленная уходом в Большой (вслед за экс-худруком Сергеем Филиным) нескольких ведущих солистов, одолеть все эти иезуитские сложности французского произношения классики. Однако воспитывают труппу не просто носители этого хореографического языка, а сами авторы: с артистами репетирует Пьер Лакотт, Сильфид растит их родоначальница — Гилен Тесмар, ей помогает лучшая японская "дочь воздуха" — Юкари Сайто. Впрочем, театр подстраховался, позаимствовав солистов экстра-класса из других мировых трупп. На премьере заглавную роль станцует Евгения Образцова из Мариинки, ее Джеймсом будет Тьяго Бордин из Гамбургского балета.

Музыкальный театр имени Станиславского и Немировича-Данченко, 2 и 3 декабря, 19.00