Стрелка в Кремле

Эта выставка проходила в Московском Кремле, в парадном вестибюле Оружейной палаты. Когда я шел на нее, минуя угрюмый караул в Боровицких воротах, мне было уже известно, что выставка эта подготовлена исключительно швейцарским Фондом высокого часового искусства (FHH) и что кремлевские собрания на ней не представлены.

Признаться, я до поры до времени об этом сожалел. Пускай при словах "Музеи Кремля" вспоминаются в первую очередь государственные регалии, чешуя драгоценных камней на иконных окладах и яйца Фаберже, но любопытных часов там тоже предостаточно. Чего стоит один только немецкий "Бахус" XVI века, возлежащий в запряженной механическим слоном колеснице, или часы "Храм Славы", изделие основателя Большого театра Майкла Мэддокса, менее грандиозное, чем кулибинский "Павлин" Эрмитажа, но не менее затейливое.

Однако оказалось, что у этой выставки и сюжет совершенно иной: она не просто про часы, но про часы портативные, про тот указатель времени, который положено иметь при себе. И вот история часов как такого предмета за пять веков описала, как выясняется, занятную параболу.

Сначала была роскошь: человек XVI века не то чтобы объективно нуждался в карманном хронометре, города продолжали жить в средневековом ритме колокольных сигналов, а уж о деревнях и говорить не приходится. Часы рубежа XVI-XVII веков — либо драгоценная игрушка, от которой и пользы немного, поскольку у нее лишь одна стрелка, часовая, либо серьезный научный инструмент.

Вот карманные часы в виде двенадцатигранника, вот часы в виде креста, циферблат которых прикрывает не стекло, а массивная граненая "крышка" из горного хрусталя. География этих вещиц поначалу широка: Германия, Франция, Голландия, но потом она резко сужается до границ почти одной только Швейцарии. И это не потому, что в выставке участвовали в основном швейцарские собрания, а потому, что так уж сложилась история ремесла.

Роскошь бытовая исподволь сменяется роскошью передовой научной технологии. В XVII и XVIII столетиях технологический прогресс подстегивали изобретатели из Голландии и Англии, что тоже вполне объяснимо: морским державам безукоризненно работающие часы были нужны позарез, без точного времени нельзя было определять географическую долготу, и соперничающие правительства долго гонялись за секретом безукоризненного часового механизма. Правда, главной часовой страной в конце концов довелось стать все-таки Швейцарии, где не было ни ажиотажного спроса на ювелирные диковины, ни уж тем более военно-морских амбиций. Зато часовое искусство, бесстрастное, абстрактное и в то же время нравоучительное, было единственной роскошью, которую соглашалась поощрять кальвинистская мораль.

Это, правда, не означает, что в XIX столетии часы так уж сразу превратились в аскетично-утилитарный предмет. Несколько карманных часов начала века, показанных в первых витринах, выглядят скорее драгоценными игрушками. Но тут вмешался еще и гендерный фактор. Это дамские безделушки могли в необязательном порядке включать в себя миниатюрные часы, и, собственно, именно этой индустрии мы обязаны такой очевидной вещью, как наручные часы. Они 300 лет (начиная с королевы Елизаветы I, которая первой решилась носить браслет с оправленными в него часами) считались привилегией прекрасного пола — вместе со всевозможными часами-кулонами. Мужчинам же, начиная с эпохи промышленного переворота, необходима была не столько бьющая в глаза ювелирная красота, сколько деловитость, практичность и удобство. Это как с часами интерьерных масштабов: на смену затейливым каминным часам, сохранявшим актуальность еще в мирное время, пришли строгие кабинетные часы-башни. Соответственно, и в карманных часах красивость отходит на второй план, уступая место деловитой элегантности классических карманных часов — белая эмаль циферблата, гладкая крышка, лаконичная форма, ничего лишнего.

К концу позапрошлого века важной задачей было не только технологическое совершенство, но и массовость. Так, Георг Фридрих Роскопф еще в 1867-м придумал "однодолларовые часы" — качественную, но дешевую в производстве модель, которую мог себе позволить любой рабочий. А все для того, чтобы пролетариат не опаздывал на работу. Как писал Блок, "и в жолтых окнах засмеются, что этих нищих провели".

Правда, Россия на выставке представлена потребительницей вещей не массовых, а скорее штучных: есть циферблат с эмалевым изображением Александра II с супругой, есть часы от Павла Буре (редкий экземпляр с императорским орлом на крышке), но также есть и секундомер Breguet (использовавшийся отнюдь не в спорте, а в воинских маневрах) и морской хронометр 1930 года Ulysse Nardin.

Но в ХХ веке на смену этому чинному индустриальному единообразию приходят сплошные революции: часы постепенно возвращают себе, даже в условиях серийного производства, статус уникально задуманной вещицы, которая самим своим обликом обречена обращать на себя внимание. Хотя на сей раз это связано с тем, что потребитель таких часов вел не лениво-аристократический, а вовсе даже активный образ жизни: главными двигателями часового прогресса оказались война, авиация и спорт. Наручные часы постепенно одержали верх над карманными, хотя при этом поначалу приходилось специально защищать хрупкое часовое стекло. И потому появлялись часы-перевертыши Reverso от Jaeger-LeCoultre (корпус наручных часов там переворачивается циферблатом к руке), часы с закрывающими циферблат "жалюзи" от Vacheron Constantin, часы Clarte от Hermes, где циферблата нет вовсе, только цифры в миниатюрных окошечках, или часы Otomato от Moser & Cie с разъезжающимся в стороны футлярчиком. Только в 1931 году появляется ударопрочное стекло, сделавшее ненужными все эти ухищрения. С другой стороны, в иных дамских часах над прагматизмом опять одерживает сокрушительную победу расточительная декоративность — в часах от Cartier и Van Cleef & Arpels циферблаты крохотные, с горошину, но ар-декошное ювелирное великолепие бросается в глаза.

Подбираясь к современным образцам, выставка сигнализирует о том, что часы такого пошиба опять-таки превратились в предмет роскоши, гипнотизирующий самой своей технологической утонченностью. Но самое трогательное обстоятельство состоит в том, как эта роскошь манифестируется: драгоценные камни есть далеко не везде, драгметаллы встречаются часто, но легкомысленной декоративности в дизайн не привносят, а уж каких-нибудь там оживающих эмалевых миниатюр нет и в помине. Зато есть притворяющиеся предметом первой необходимости вечные календари и указатели фаз Луны. И, разумеется, стоящая за ними непритворная механическая маэстрия — гораздо более живая, ощутимая и похожая на чистое искусство, чем давно потерявшее всякую одухотворенность ремесло компьютерных микросхем.