20 лет должен был провести на каторге светлейший князь Давид Дадиани после того, как в декабре 1911 года был признан виновным в организации убийства князя Александра Дадешкелиани. Во время первого процесса во Владикавказском окружном суде и рассмотрения кассационной жалобы князя и его подельников судьи сочли, что причиной преступления стала любовная связь Дадиани с женой его жертвы. Однако когда дело поступило на рассмотрение Уголовного кассационного департамента Правительствующего сената, в нем обнаружились совершенно другие, на этот раз корыстные, мотивы.
Светлейший род
Процесс, начавшийся 12 декабря 1911 года во Владикавказском окружном суде, вся русская печать именовала не иначе как сенсационным. Ведь на скамье подсудимых оказались представители высшей знати Кавказа — светлейший князь Давид Константинович Дадиани и княгиня Варвара Георгиевна Дадешкелиани. Вместе с ними перед судом предстали Рожден Закарая, Виссарион Алшибая, Арсен Бакурия, Ясон Бобохидзе и Давид Кахидзе, объявленные их подельниками. Обвинительный акт гласил, что подсудимые по предварительному сговору решили убить мужа княгини Дадешкелиани — князя Александра Дадешкелиани. Следствие считало светлейшего князя Дадиани и его любовницу княгиню Дадешкелиани вдохновителями и заказчиками преступления, а остальных подсудимых — организаторами и исполнителями убийства.
Интерес российской публики подогревался во многом благодаря сомнительным обстоятельствам дела. Одна из основных странностей заключалась в том, что полиция могла без особого труда пресечь преступление до его совершения.
В конце ноября 1909 года Бакурия и Алшибая, которых великосветские любовники снабдили револьвером, отправились в город Озургеты (все названия городов здесь и далее даны по правилам, действовавшим в ту эпоху), где жил в тот момент князь Александр Дадешкелиани. А другие подельники дали им рекомендательные письма к своим родственникам в этом городе, чтобы те скрыли убийц и помогли им бежать от полиции. Но 27 ноября 1909 года, когда исполнители ехали в поезде из Кутаиса в Озургеты, на промежуточной станции их арестовала полиция, предупрежденная о планируемом преступлении анонимным письмом. Однако после непродолжительного следствия полиция почему-то отпустила задержанных. Мало того, им, судя по всему, вернули орудие убийства.
Следующую попытку покушения на Александра Дадешкелиани убийцы предприняли 10 января 1910 года, после того как князь приехал в Кутаис. Причем на этот раз покушение завершилось успешно. Убийца или убийцы стреляли в спину и, как говорилось в обвинительном акте, "двумя выстрелами из револьвера причинили ему раны в спину и левую ягодицу, от каковых ран князь Дадешкелиани тут же умер".
В виновности светлейшего князя Дадиани никто или почти никто на Кавказе не сомневался. На протяжении нескольких веков представители рода Дадешкелиани владели Верхней Сванетией, а Дадиани были князьями Нижней Сванетии — и отношения двух семей никто бы не назвал добрососедскими. Конфликты и кровавые стычки между ними считались вполне обычным делом.
Знатоки, правда, считали Дадешкелиани более воинственными и брутальными, поскольку этот владетельный род воевал не только с князьями-соседями, но еще и со свободными, не подчинившимися князьям сванами. Кроме того, не менее часто возникали столкновения и внутри самого клана князей Дадешкелиани. Один из таких затянувшихся кровавых конфликтов начался в 1830-х годах, когда две ветви семьи не смогли поделить между собой доставшиеся им от предков земли и деревни. Старшей ветви принадлежала 21 деревня, младшей — 30, что совершенно не устраивало старшую. В попытке добиться первенства и завладеть всеми землями представители обеих ветвей попросили защиты и покровительства императора Николая I, в результате чего их княжество стало частью Российской империи. Вот только вмешиваться во внутрисемейный конфликт российские власти не захотели, так что междоусобица продолжалась еще несколько десятилетий.
По ходу столкновений случались разные истории, включая убийство членами одной ветви представителей другой. В подобной ситуации императорское правительство не могло оставаться в стороне, и в 1857 году в Верхнюю Сванетию ввели армейские части, а убийц из старшей ветви семьи осудили и приговорили к длительной ссылке. А вскоре произошло событие, которое положило конец правлению князей Дадешкелиани.
Глава старшей ветви семьи князь Константин Дадешкелиани, чьи братья уже были осуждены за убийство, ожидал решения своей участи императором и жил под надзором властей в Кутаисе. Однако принятие решения затягивалось, и наместник императора на Кавказе князь Александр Иванович Барятинский счел, что обиженного подследственного князя, который мог поднять антиправительственное восстание в Сванетии, лучше держать подальше от его владений, и повелел отправить его в Эривань. В свою очередь, Константин Дадешкелиани требовал, чтобы его под честное слово отпустили на родину, где за несколько месяцев его отсутствия хозяйство и все дела пришли в упадок. Кутаисский генерал-губернатор князь Александр Иванович Гагарин объяснял владетельному князю, что не может ослушаться наместника, и тогда Дадешкелиани вспылил — он ранил телохранителя князя Гагарина, смертельно ранил самого князя и убил двух пытавшихся остановить его чиновников.
Арестованного князя Константина Дадешкелиани судили военным судом и расстреляли. А вслед за тем в течение 1857-1859 годов часть членов клана добровольно отказалась от владетельных прав, другая была лишена их правительством. Верхняя Сванетия из княжества превратилась в приставство Кутаисской губернии, и только в 1898 году часть земель Дадешкелиани вернули семье. Земли пожаловали князю Татархану Дадешкелиани на условиях майората — поместье объявлялось неделимым и могло переходить к старшему представителю рода по мужской линии. Поскольку у Татархана не было детей, он назначил своим наследником брата Александра.
Невладетельный князь
Нужно сказать, что мало кто из людей, знавших князя Александра Дадешкелиани, горевал о его кончине. Судя по сохранившимся отзывам, не имея владетельных прав, он не утратил ни гонора, ни привычки к управлению всеми окружающими как рабами. Тем более что он правдами и неправдами смог создать для себя некое подобие княжеских владений. Он женился на княжне Варваре Эристави и в приданое получил не слишком большое, но вполне благополучное поместье. Рядом с этими малыми, но собственными владениями лежали обширные казенные — Багдадское лесничество, раскинувшееся на 60 тыс. десятин (65,5 тыс. га) земли. И князь приложил немало усилий, чтобы получить там место главного лесничего. После чего вел себя как полный хозяин всего окружавшего его края.
Участвовавший в последнем из процессов по делу об убийстве князя присяжный поверенный Николай Платонович Карабчевский рассказывал суду:
"Среди этих лесов были поселки оседлых горцев, были и кочевья. Ко всему этому населению покойный на почве служебного рвения проявлял всегда беспощадную строгость, иногда жестокость. Бесконечные дела о порубках, о нападениях на сторожевые посты лесников возбуждались им беспрестанно. Он устраивал засады, лесники стреляли в порубщиков, излавливали их, штрафами облагались чуть ли не целые поселки. К этому надо прибавить властный, непреклонный характер покойного, его происхождение из рода "бывших царей Сванетии", и тогда будет понятен истинный характер его нередко заносчивого, высокомерного отношения к местному населению... Из приговора Кутаисского окружного суда от 1893 года мы узнаем, что князь Александр Тенгиз Дадешкелиани с семейством своим и 25 сванами (совсем по-царски, с большой свитой) совершал путешествие из Сванетии в местечко Зугдиды. На пути он делает привал в селении Пуришах. Здесь он присутствует на крестинах у одного местного жителя, где его самого и свиту хорошо угостили. Компания выезжает из села "изрядно выпивши", причем этот отъезд знаменуется большим осложнением. Трое пеших из княжеской свиты под предлогом переправы через речку Игнур ловят и захватывают трех пасущихся тут же сельских коней. Хозяева лошадей, Иван и Мекелия Кардава, протестуют, отнимают лошадей. Один из свиты князя обнажает кинжал, его у него отнимают, причем он ранит себе руку. На этот "шум" князь со свитой поспешно переправляется обратно через речку, въезжает вновь в селение и начинает расправу. В доме Кардава собрались сельчане оплакивать мать главы семьи, умершую накануне. Не смущаясь этим, князь въезжает во двор, отыскивает Ивана Кардава и начинает избивать его, приказывая своей свите следовать его примеру. Жестокому избиению подвергаются и все родственники Ивана Кардава, вступившиеся за него. Одной женщине при этом "выбивают глазное яблоко", так что она навсегда слепнет, какому-то старику проламывают голову, а самого Ивана Кардава, убежавшего, чтобы залечь в канаву, "настигает пуля погнавшегося за ним Александра Дадешкелиани, давшего два выстрела из револьвера". Иван Кардава падает замертво. Вот голый остов события. На суде, как это должно явствовать из не вполне грамотного выражения в приговоре суда: "Обстоятельства дела представляются в двояком виде..." Другими словами, потерпевшие и их односельчане утверждали одно, а обвиняемые с князем Александром во главе — другое. Последние ссылались на состояние необходимой обороны, так как у Кардава было будто бы также ружье, из которого он прицеливался. Суд им поверил и оправдал".
Крестьяне, как установил Карабчевский, отвечали на жестокое обращение князя доступными горцам способами:
"По обвинительному акту, предложенному Кутаисскому окружному суду 28 августа 1908 года прокурором суда, семь человек крестьян Лечхуского уезда, селения Ладрери обвинялись в том, что по предварительному между собой уговору совместно с обдуманным заранее намерением лишить жизни князя Александра и лиц, его сопровождавших (по княжеской повадке он вечно разъезжал со свитой), произвели ряд выстрелов, причем ранили князя в ногу, а одного из его стражников в живот. Суд признал всех подсудимых виновными, отвергнув лишь заранее обдуманное намерение".
Кроме того, присяжный поверенный обнаружил еще один эпизод, ярко характеризующий князя:
"Менее чем за полгода до своей смерти князь Александр Дадешкелиани был внезапно переведен по службе и переводом этим был весьма огорчен. Он тщетно хлопотал о переводе его обратно в Багдадское лесничество из Озургет, куда пришлось все-таки переехать. Службу свою в Багдадском лесничестве он очень ценил, считал, что упорядочил лесничество, привел его в образцовый порядок. В новом лесничестве пришлось бы начинать всю работу заново, подбирать надежных подчиненных, так как он твердо решил с нового года, если не удастся обратный перевод, обновить персонал служащих. К тому же вблизи прежнего лесничества было и имение его жены, это представляло свои удобства. И вот в такой именно момент произведено было вооруженное нападение на Багдадское лесничество. Ограбили контору, похитили из кассы три тысячи рублей, многих поранили. О случае, по отзыву прежних сослуживцев покойного, пошла двоякая молва. Власти, не разыскав грабителей, винили местных окольных поселян, и на жителей ближайшего населения в административном порядке была даже наложена денежная контрибуция в сумме похищенного. Эти, отрицая всякую вину, стали утверждать, что разгром лесничества, всего скорее, дело рук людей самого бывшего лесничего князя Александра Дадешкелиани, быть может, учиненное даже по его личному наущению, чтобы показать начальству, как с его уходом из Багдада тотчас же и начались беспорядки".
Высокомерие князя отмечалось всеми, и многие утверждали, что единственным равным себе он считал светлейшего князя Давида Дадиани, который на правах ближайшего друга семьи чуть ли не ежедневно бывал в кутаисском доме Александра Дадешкелиани.
"С этой семьей он свыкся как с своей собственной,— рассказывал Карабчевский о Дадиани.— Мать его проживала далеко в имении, в Кутаисе, где его надолго задержали дела по перезалогу и устройству имений, он был сравнительно одинок, и ничего мудрого нет в том, что все свободное время он, привыкший к семейному и дружескому уюту, вместо того чтобы сидеть в гостинице, проводил в дружеской семье, где его любили, и больше всех сам князь Александр Дадешкелиани. По показанию приятелей последнего (Лордкипанидзе, Кипиани и др.), когда князь Александр приезжал в Кутаис, он бывал неразлучен с князем Дадиани, сам искал его общества, уводил к себе, покучивал вместе с ним в ресторанах".
Объединяло князей не только высокое происхождение, но и общая беда — оба имели братьев-неудачников:
"Иногда,— говорил Карабчевский,— они ссорились молниеносно, но так же молниеносно и мирились. Случалось это обыкновенно после экстренного кутежа. Оба горячие, оба вспыльчивые, они схватывались на таких пунктах: чей род знатнее? Или: кто пал ниже, страдающий алкоголизмом брат князя Дадиани или князь Отар Дадешкелиани, не признающий никаких нравственных задержек? и т. д. На другое утро они уже мирились, обнимались и не могли обойтись друг без друга".
Незадолго до убийства Александр Дадешкелиани начал получать анонимные письма о том, что его жена состоит в любовной связи с его лучшим другом. И это, по версии, предложенной суду следствием, стало причиной того, что любовники начали готовить убийство князя. Однако Карабчевский настаивал на том, что князь Дадешкелиани счел анонимные обвинения полной чепухой:
"Самый тот день, когда его убили, князь Александр Дадешкелиани должен был провести в обществе князя Дадиани, который с утра был в банке за получением денег, пока князь Александр навещал свою жену в больнице".
Следственный переворот
После убийства князя Александра Дадешкелиани началось самое странное. Поскольку речь шла о столь знатном и известном человеке, полиция вопреки обыкновению сразу и без проволочек взялась за дело. Кутаисские сыщики предположили, что среди бела дня, да еще и на людной улице, убить человека мог только профессионал с крепкими нервами и хорошо владеющий оружием. Они предположили, что к числу таковых может относиться кто-то из опытных разбойников. А на орудовавших в губернии абреков у полиции имелась обширная и подробная картотека с фотографиями.
Все остальное было делом техники. Полицейские опросили прохожих и торговцев, находившихся в момент убийства на улице недалеко от места преступления, и подробно допросили дальнюю родственницу Варвары Дадешкелиани Анну Эристову, вместе с князем посещавшую княгиню в больнице. Просмотрев фотографии абреков, она узнала на одном из предъявленных снимков убийцу — некоего Кикаву. Затем абрека опознал один из торговцев, который видел его не мельком, как Эристова, а лицом к лицу и даже перекинулся с ним несколькими словами.
Через некоторое время Кикаву разыскали и задержали, однако никто и не ждал, что абрек со стажем вдруг почему-то даст признательные показания. Его допрашивали раз за разом, и на одном из допросов он вдруг сказал, что князь слишком плохо обращался с подчиненными ему людьми. Потом эту фразу толковали различными способами. Кто-то считал, что он намекал на крестьян, которых терроризировал князь-лесничий. Другие полагали, что речь идет о его семье. Наверное, можно было сделать и множество других предположений. Но выяснить, какое из них верно, можно было только у абрека Кикавы. Вот только его больше не допрашивали и вообще прекратили расследование в этом направлении.
В Кутаисе неожиданно появился младший брат покойного Александра Дадешкелиани — князь Отар, который вернулся с похорон. Правда, похоронил он в родовом поместье не одного брата, а сразу двух. Старший из братьев — Татархан — давно и тяжело болел и умер незадолго до смерти Александра. Теперь Отар, оставшийся в семье за старшего, решил взять руководство расследованием в свои руки.
Конечно, это было полнейшим нарушением законов империи, но спорить с новым хозяином семейных владений Дадешкелиани местные власти не стали. Тем более что Отар предложил поставить во главе следственной команды помощника пристава Шарапанского Немсадзе, который блестяще проявил себя в ходе подавления восстаний времен первой русской революции и зарекомендовал себя как непревзойденный мастер в поиске революционеров и бандитов.
Правда, недруги Немсадзе утверждали, что его конек — разного рода провокации. Но, как известно, у каждого свои предпочтения, и губернское начальство одобрило перемену, происшедшую в расследовании. Немсадзе взялся за дело совершенно с иной стороны. Его крайне заинтересовали анонимные письма о неверности княгини Варвары. Приложив некоторые усилия, он установил, что авторами писем были бедные родственники княгини, жившие в ее кутаисском доме,— Эристовы. Почему именно они взялись обличать свою благодетельницу, так и не установили, поскольку помощника пристава интересовало лишь то, насколько обоснованными были обвинения в супружеской неверности.
Подтверждения выглядели, мягко говоря, не слишком внушительно. Эристовы рассказывали, что князь Дадиани бывал в доме в отсутствие князя Александра и подолгу общался с его супругой. А в качестве главного свидетельства приводили историю о том, что однажды, когда княгиня болела, Давид Дадиани вошел в спальню и присел на край ее кровати, что считалось высшим проявлением близости. Ни сам светлейший князь, ни княгиня Варвара не смогли вспомнить ничего такого. Две взрослые дочери княгини, практически не покидавшие долго болевшую мать, тоже не припоминали подобного эпизода. Однако Немсадзе счел факт супружеской измены доказанным.
Затем он узнал об аресте двух мещан с револьвером на железнодорожной станции и начал допросы участников инцидента, среди которых нашлись общие знакомые с Давидом Дадиани. Интересной деталью следствия оказалось то, что на всех допросах присутствовал князь Отар Дадешкелиани, который, как рассказывали потом свидетели, очень интересовался деталями "любовного заговора с целью убийства". Кроме этого процессуального нарушения в ходе расследования происходило и множество других. Письма, служившие доказательствами, которые следовало подшить в дело и опечатать, почему-то вынимались и кому-то передавались. А некоторые свидетели допрашивались по много раз, причем каждый раз показания значительно менялись.
Когда следствие завершилось, встал вопрос о том, где именно устраивать суд. Кутаис с Тифлисом не подходили, поскольку проведение процесса по делу представителей виднейших семейств там вызвало бы нежелательный для дворянства и власти резонанс. А потому обвиняемых решили судить во Владикавказе — суд был назначен на 12 декабря 1911 года.
Судные годы
По ходу рассмотрения дела обвинения в любовном заговоре начали рассыпаться одно за другим. Никаких новых доказательств существования связи Давида Дадиани и Варвары Дадешкелиани так и не обнаружилось. Мало того, один из свидетелей показывал, что больная княгиня одобрила план убийства, послав свою старую няньку на балкон, чтобы та показала заговорщикам специальный знак. Но по традиции все балконы в Кутаисе на зиму наглухо забивались досками. Так что никто никакой знак в январе 1910 года с балкона дома Дадешкелиани подать не мог.
Ко всему прочему врачи, лечившие княгиню, подтвердили, что во время обоих покушений она находилась в тяжелом состоянии, незадолго до смерти мужа перенесла тяжелую операцию и ее готовили к следующей, не менее тяжелой. Так что все обвинения в ее участии в заговоре рухнули как карточный домик. Обвинители не смогли доказать и вину дворянина Рождена Закараи, поскольку кроме голословных обвинений, которые он отрицал, в деле не было абсолютно ничего. Так что в итоге его и княгиню суд оправдал. Но вот светлейшего князя Дадиани и остальных подсудимых 17 декабря 1911 года Владикавказский окружной суд признал виновными. Давида Дадиани приговорили к 20 годам каторжных работ.
Однако на этом злоключения вдовы Дадешкелиани не завершились. Князь Отар Дадешкелиани, обвинивший княгиню в смерти брата, еще до начала суда отказал ей в выплате доли от доходов майоратного поместья, так что она с дочерьми оказалась в весьма затруднительном материальном положении. Но, главное, не закончились ее судебные мытарства. Когда защитники князя Дадиани подали апелляцию, оказалось, что ей вновь предстоит сесть на скамью подсудимых. Начало процесса из-за выбора места его проведения и прочих причин откладывалось пять раз, пока наконец Тифлисская судебная палата не решила провести выездное заседание в Баку. Новый суд начался 18 сентября 1913 года и завершился тем же приговором — княгиню и Закараю оправдали, а всем остальным меру наказания оставили без изменения. А пресса вновь неистовствовала, смакуя детали потрясшего всю страну любовного убийства.
У князя Давида Дадиани оставалась только одна надежда, он подал прошение о пересмотре дела в высшую судебную инстанцию империи — Правительствующий сенат, а представлять его интересы взялся один из выдающихся адвокатов того времени — Николай Карабчевский. При рассмотрении дела в Уголовном кассационном департаменте Сената присяжный поверенный Карабчевский указал на массу вопиющих нарушений, в числе которых упоминались не доведенные до конца допросы абрека Кикавы и манипуляции с доказательствами. Однако самым важным он счел то, что никто не потрудился исследовать огромное число версий и мотивов убийства, куда более весомых, чем неподтвержденная любовная история.
Сенат согласился с доводами Карабчевского и направил дело на новое рассмотрение в Тифлисскую судебную палату, но уже в новом составе. В своей речи в защиту князя Дадиани присяжный поверенный говорил:
"Приятелем покойного, свидетелем Михо Мдивани подтверждено, что на жизнь покойного были и ранее покушения, стреляли в него из-за угла. Дважды он был ранен, а один раз сам убил человека и искалечил женщину. Столкновения эти возникли на такой почве и в такой среде, где "кровавая месть" не пережиток старины. Она царит здесь во всей своей реальной неприкосновенности. В Сванетии, откуда был родом покойный, и в местностях Кавказа, где проходила его служебная деятельность в качестве заведующего казенным лесничеством, "кровавая месть" — непререкаемый догмат, тяготеющий, как веление рока, над каждым смертным. Вы слышали здесь от свидетеля поразительный рассказ из этой области. Отец ребенка, находившегося еще в утробе матери, был изменчески убит из засады. Виновный подозревался, но не был изобличен. И что же? Время не сгладило и не предало забвению память о кровавом событии. По догмату туземцев пролитая кровь близких "не должна никогда пропасть даром". И вот сын, бывший тогда в утробе матери, вырастая, узнает, от чьей руки пал его отец. Он идет и убивает обидчика. Мстить покойному князю Александру Дадешкелиани имели повод весьма многие".
Но куда важнее и весомее выглядела другая часть речи присяжного поверенного:
"Я... остановлю ваше внимание на центральной фигуре процесса. Я говорю о князе Отаре Дадешкелиани. Вплоть до настоящего заседания он участвовал в деле в качестве гражданского истца, он руководил следствием, к нему ходили с мольбой дочери покойного, прося об освобождении их матери из-под стражи. По заявлению свидетеля Ахвелдиани, того свидетеля, который трижды менял у следователя свои показания, свидетеля, получившего здесь достойную отповедь за свое малодушие от вас, господин председатель, князь Отар Дадешкелиани распоряжался на следствии как у себя дома. У следователя на квартире он допрашивал свидетеля, причем свидетель робел, так как налицо были вооруженные стражники. Анна Эристова, ничего худого не показавшая ранее, обдала грязью свою благодетельницу, княгиню, добровольно явившись свидетельствовать, как только на горизонте появился князь Отар Дадешкелиани. Откуда же такое усердие и какие мотивы руководили князем Отаром? Вот вопрос, над которым ранее, чем сдаваться ему в плен, должно было остановиться само предварительное следствие. Задача "предварительного" следствия в том и заключается, чтобы вокруг преступления не оставалось ничего темного, таинственного, нерасследованного. Мне могут возразить: помилуйте, брат, так естественно, что он желал изобличить убийц, защищая память брата!.. Все это было бы естественно, если бы в этом была правда, но в этом нет правды. Отношения братьев были далеко не братские. У них были и какие-то наследственные счеты. В течение последних, и притом многих, лет они вовсе не были друг у друга, и между ними прекратились всякие родственные отношения. Старший брат, князь Татархан, владелец майоратного имения, был дружен с покойным князем Александром, помогал ему и его семье периодическими денежными выдачами. После смерти бездетного князя Татархана именно князь Александр, как старший из братьев, явился бы обладателем майоратного имения. Но он был убит непосредственно после смерти князя Татархана Дадешкелиани. Князь Отар, ставший вследствие этого владельцем майората, "царем" Сванетии, хоронил их вместе, одновременно у себя в Сванетии. Дочерям покойного князя Александра он тотчас же отказал в какой-либо материальной поддержке и даже не взял их с собой на похороны отца. После похорон он появляется в Кутаисе и всей силой своих связей и энергичных выступлений обрушивается на вдову покойного, желая доказать не только причастность ее к убийству, но и наличие ее давней любовной связи с светлейшим князем Дадиани. Спрашивается, какое "братское" чувство и какой порыв "защитить память брата" могли руководить его выступлением в качестве гражданского истца? Более очернить и опозорить честь убитого брата, нежно любившего свою супругу и безусловно ей доверявшего, не умудрился бы и самый лютый враг покойного. С настойчивостью истинного маньяка князь Отар решил стереть с лица земли и вдову брата, и князя Дадиани. С последним некогда, еще в Петрограде, он был в приятельских отношениях. Правда, имеются указания, что князь Дадиани впоследствии слишком категорично и слишком нелестно отозвался о князе Отаре и его супруге, и это, несомненно, сыграло свою роль в злобной настойчивости князя Отара".
По всей видимости, мысль о том, что самый вероятный заказчик убийства князя Александра Дадешкелиани — его младший брат, настолько поразила судей, что после получасового совещания все подсудимые были оправданы. Дело против князя Отара Дадешкелиани не возбудили, и он остался хозяином семейных владений. Исправила это положение уже не судебная, а советская власть.