Один из организаторов митинга на проспекте Академика Сахарова 24 декабря писатель БОРИС АКУНИН рассказал ОЛЕГУ КАШИНУ о своем отказе от участия в заседании оргкомитета митинга и о том, почему "пожизненной диктатуры" Владимира Путина больше уже не будет.
— Ваш и Леонида Парфенова отказ от дальнейшего участия в заседаниях оргкомитета митинга 24 декабря многие восприняли как разочарование в этой форме деятельности. Так ли это?
— Насчет заседания — я бы хотел, чтобы в его составе было меньше политических лиц и больше неангажированных, свежих. Именно поэтому (а вовсе не из-за какого-то там разочарования) мы с Леонидом придумали позвать на наши места новых людей. Многие после этого сказали мне, что это со стороны выглядит дезертирством. Сейчас на трех площадках (в "Живом журнале", Facebook и на сайте "Эха") по моей просьбе люди высказывают свое отношение к нашей инициативе. Я внимательно читаю комментарии. Может быть, уходить в данный момент неправильно. Но я хочу, чтобы круг организаторов стал разнообразнее и моложе. Не должны там сидеть сплошь 50-летние дядьки (к числу которых относимся и мы с Парфеновым).
— То есть ваше отношение к подготовке митинга и вашему участию в этой подготовке не изменилось?
— Никаких сомнений в том, что митинг 24 декабря — невероятно важное событие, у меня нет. Кто туда не придет, пусть потом не жалуется, что с ним обращаются, как со стадом. Если нас придет мало, значит, иного отношения к себе мы и не заслуживаем.
— Вы говорили на заседании оргкомитета, что протестное движение избирателей должно ограничиваться только Москвой. Почему? Верите ли вы в возможность добиться пересчета голосов в Москве?
— Я говорю, что у нас сегодня есть реальный шанс добиться исполнения своих требований в Москве. Если движение будет подхвачено регионами, значит — объединимся. В принципе московские перевыборы — минимальная цена, которой власть может откупиться от столичных жителей. На время это успокоило бы людей. А то я не знаю, что они себе про президентские выборы думают. Все общественное раздражение обрушится персонально на сами-знаете-кого. Тут уж он за "партию жуликов и воров" не спрячется.
— Как вы охарактеризуете людей, вышедших на Болотную площадь 10 декабря, что это за люди? Готовы ли они идти за политическими лидерами, чего они хотят? Выйдут ли они в таком количестве еще раз?
— Я не знаю. Мне показалось там, на площади, что это примерно такие же люди, как я. Удивился и обрадовался, что нас, оказывается, так много. И возникло давно забытое ощущение, что Москва — это наш город. А не их.
— Считаете ли вы, что 10 декабря в российской политике что-то всерьез изменилось — если да, то что?
— В политике еще нет. В обществе — определенно. Того, чего я больше всего боялся — пожизненной диктатуры Путина, теперь, вероятно, не будет. Люди этого не хотят и не потерпят. Переизбраться у него, может быть, получится. Но потом ему придется сидеть тихо и вести себя осторожно.
— Как вы считаете, почему власть разрешила митинг 10 декабря и показала его по федеральным телеканалам?
— Потому что там у них, видимо, все-таки есть какая-то фракция, еще не утратившая инстинкта самосохранения. А еще я думаю, что многое сейчас зависит от журналистов, которые не утратили представления о профессии.
— Как вы представляете наилучшее и наихудшее развитие событий после митингов?
— Наихудшее — если в Кремле верх возьмут сторонники жесткой линии. Тогда будет чума и революция. Все иные варианты развития событий мне нравятся — в большей или меньшей степени.
— Проспект Сахарова после Болотной площади — нормальное место для этого митинга?
— Лично я ничего не имею против проспекта Сахарова, мне нравится это название. Что касается чехарды с заявками — очевидно, власть боится подпускать митингующих так близко к Кремлю.
— А эта чехарда — она вызвана неорганизованностью заявителей или внешними интригами?
— У меня есть основания обвинять в этом Кремль, это очень похоже на его обычную тактику, но я отношусь к этому просто: чем больше власти будут мешать этому митингу, тем больше людей на него придет. Так что ко всем попыткам сорвать митинг я отношусь с некоторым злорадством.