Прощение славянке

"Снесла Баба-яга яичко"

Дубравка Угрешич

М.: Эксмо, 2011

Статьи о Дубравке Угрешич непременно начинаются с сообщения о ее статусе изгнанницы — в 1993 писательницу буквально выпихнули из родной Хорватии за чрезмерно активные выступления против растущего хорватского национализма. Сегодня она все так же живет за границей, а писать продолжает по-хорватски, и ее, без всяких сомнений, можно считать выдающимся современным хорватским автором. В 1970-х она училась в Москве, позже переводила русских авторов 20-х годов прошлого века — Вагинова, Добычина, Хармса, Ремизова, так что мы можем угадать в ней наследника и нашей авангардной литературной традиции.

Главная тема Угрешич — собственно литература, стремительно теряющая свой сакральный статус. Об этом и ее переведенные на русский роман "Форсирование романа-реки" и эссе "Читать не надо!". Но сама Угрешич пишет так, как будто литература своих позиций никогда не теряла — ставит названием книги цитату из Ремизова, мешает пронзительную автобиографическую историю с фантасмагорической, снова цитирует, играет с традицией — в общем, всячески вынуждает читателя не лениться, а читать.

Роман "Снесла Баба-яга яичко" вышел в 2008 году в серии "Мифы" издательства Canongate. Для этой серии, существующей с 2005 года, кто только не писал: в ней значатся и скучная "Пенелопиада" Маргарет Этвуд, и скандальный "Добрый человек Иисус и негодник Христос" Филиппа Пульмана, и обстоятельная "Краткая история мифа" Карен Армстронг, и неудачный "Шлем ужаса" Виктора Пелевина. В отличие от большинства этих книг, роман Угрешич не сводится к простому переписыванию школьного мифа. И вместо одной книги она сочиняет целых три, представляющих собой три части этого романа. Первая рассказывает об отношениях героини со стареющей матерью. Вторая — фантасмагория о поездке трех хорватских старух на дорогой чешский курорт. И в третьей героиня первой главы романа, дотошная болгарская студентка-фольклористка с анаграммическим именем Аба Багай, вооружившись Проппом и Афанасьевым, объясняет, о чем, собственно, речь.

А речь — о женщинах. Несмотря на то что главными героинями становятся старухи, каждая из которых носит свои мелкие приметы "бабкоежкости" (как поясняет финальный доклад Абы Багай, традиционные приметы Бабы-яги можно обнаружить у всякой женщины за сорок). В первой части центральной фигурой становится мать: с париком, ходунком, вставной челюстью, бесцеремонностью, паническим страхом перед смертью и маниакальной страстью к уборке. В ее старушечьих выходках автору видятся "сигналы какой-то глубокой боли, тлевшей в ней годами, постоянно присутствующего ощущения, что ее никто не замечает, что она как будто стала невидимой". Пупа, Бебе и Кукла из второй части уже больше напоминают традиционных ведьм: одна отправляет на тот свет американского миллиардера, другая внезапно становится бабушкой маленькой китаянки, третья помирает и отправляется домой в гробу из деревянного яйца. И все три опекают одного боснийского Ивана Царевича. Но и к ним прорывается авторское сочувствие, и, как в сказке, старческие тела снова становятся молодыми, и за все, недополученное в жизни, приходит волшебное вознаграждение. И надоедливая тихоня-фольклористка Аба Багай в конце своего эссе вдруг обнаруживает у сказочной Бабы-яги "меч под подушкой": "Я уверена, что где-то подводят баланс, что где-то все учитывается, что где-то есть устрашающе огромная книга жалоб и что платить по счетам придется всем. Давайте представим себе, что женщины (та часть человечества, которой можно пренебрегать, не так ли?), все эти бабы-яги (а почему бы нам так их не назвать?), достанут у себя из-под подушек мечи и отправятся взыскивать по счетам?!"

Во всем этом списке баб-яг не должна быть забыта и сама Угрешич, которую в 1993 году выставляли из страны как "ведьму, плетущую заговор против Хорватии". Себя она из рассказа изымает и до последнего отказывается превращать роман в феминистский манифест, доверяя финальный пламенный монолог о грядущем женском восстании одной из своих героинь. Миф приближается к повседневности, и в обществе, боящемся старости и презирающем женщин, каждая вторая баба оказывается Ягой. Так из сказки Дубравка Угрешич выстраивает коллективный женский портрет. Портрет, кстати, со славянскими чертами — тут сомнений нет.

"О нас троих"

Андреа Де Карло

М.: АСТ, 2011

Андреа де Карло — автор 15 романов, работал ассистентом у Феллини, сценаристом у Антониони и помощником фотографа Оливьеро Тоскани, играет на гитаре, написал и поставил балет с Лудовико Эйнауди, раз в несколько лет громко эмигрирует из Италии в Австралию или США и тихо возвращается через несколько месяцев. В общем, достаточно эксцентричная фигура, чтобы считаться одним из главных имен молодой итальянской прозы. На русский до этого переводился роман "Уто" о гениальном итальянском подростке, разоблачающем волшебную Америку. Герои "О нас троих" Марко, Ливио и Мизия — молодые итальянцы, режиссер, художник и актриса, связанные в классический любовный треугольник. Их отношения длятся 20 лет, и эта поколенческая история ничем не отличается от всех остальных — ее главным двигателем становится стремление сбежать от "заданной наперед, стоячей жизни", а главным итогом оказывается невозможность такого бегства.

"19-я жена"

Дэвид Эберсхоф

СПб.: Азбука-классика, 2011

"19-я жена" — третья книга Дэвида Эберсхофа, американского писателя, выстрелившего в 2000 году книгой "Датчанка" о датском художнике Эйнаре Вегенаре, первом в истории прошедшем операцию по изменению пола. В основу новой книги положена реальная история Энн Элизы Янг, по ее собственному определению, "девятнадцатой и возмутившейся" жены пророка церкви мормонов Бригама Янга, правившего мормонами с 1844 по 1877 год. Всего у Янга было 55 жен и 57 детей, но Энн Элиза оказалась бунтаркой — мало того, что сбежала, так еще подала против бывшего мужа иск, посвятила жизнь обличению многоженства и написала воспоминания "не ради сенсации, а ради правды". Отрывки из этих воспоминаний и реакция на них составляют фон романа, а само действие сводится к банальной детективной интриге: уже в наше время сын расследует убийство отца-мормона, чтобы отвести подозрения от матери — отцовской, для симметрии, 19-й жены.

"Ждать ли добрых вестей?"

Кейт Аткинсон

СПб.: Азбука-классика, 2011

Ни одному автору детективов не вредило классическое литературное образование — так, писательница Кейт Аткинсон закончила шотландский университет Данди по специальности "английская литература", и все ее романы пестрят начитанными героями с типичным недержанием цитат. Кажется, что все герои говорят одним голосом, зато благодаря стихам и цитатам у голоса этого появляется отчетливый шотландский акцент. Впрочем, обязательным к прочтению автором Аткинсон делает другое. Всякий детектив так или иначе имеет дело с потерей, но почти никакой не хочет останавливаться на связанной с этой потерей травме. А у Аткинсон наоборот. Потеря становится второстепенной, а травма — главной, и от нее — нелепой смерти матери, гибели сестры, перерезанного маньяком семейства — скрыться как раз совершенно невозможно. Все эти события, вроде бы выдающиеся из обычного течения жизни, в романах Аткинсон становится как будто рядовыми, вписываясь в общий ряд несправедливостей. "Ждать ли добрых вестей?" — третья из серии книг про Джексона Броуди, перевести на русский осталось только одну, четвертую, а дальше нам еще поискать придется таких детективов.

"Девушка в переводе"

Джин Квок

М.: Фантом Пресс, 2011

Дебютный роман Джин Квок "Девушка в переводе" вышел в мае 2010 года и моментально стал бестселлером со всеми вытекающими: место в топах, десятки переводов, премии за лучший дебют. Героиня романа — китайская девочка, приехавшая в Америку из Гонконга: днем учится в школе, вечером вместе с матерью работает на фабрике в Чайна-тауне, ночью в неотапливаемой квартире сражается с крысами и тараканами. У всего этого эмигрантского кошмара заведомо отличный финал, как и у биографии самой Квок, которая тоже приехала в Америку из Гонконга в пять лет и все детство проработала на фабрике, но при этом попала в школу для одаренных детей, поступила в Гарвард и сейчас преподает английскую литературу в Лейденском университете в Голландии — и все у нее хорошо. Нет ничего удивительного в том, что история китайской Золушки имеет такой успех — Золушки, они, в общем, читателю не надоедают никогда. Но роман Квок привлекает еще и обаятельной языковой игрой — вроде как Манхэттен она называет "Мит Хат Тон" и никак не может понять, за что учитель обзывает ее "ты пицца".