Перемена мест

Уходящий год оставит сумбурные воспоминания о скандалах и увольнениях, странных назначениях и еще более странных освобождениях. Для профессионалов моды он уже дал много, даже слишком много поводов для раздумий о целях и средствах управления в этой странной индустрии. Модная общественность весь год жила слухами и сплетнями, которые на момент написания этого текста так и не стали фактами.

Год начался со скандала, который и стал его доминантой. Пьяный антисемитский дебош Джона Гальяно в баре парижского еврейского квартала Марэ повлек за собой увольнение, суд, публикацию видеозаписей и прочие неприятные подробности. С этого момента индустрию лихорадит. Едва ли не каждый месяц возникают новые версии — кто займет лакомое вакантное место креативного директора дома Dior. Версии эти порой выглядят столь абсурдными, что журналисты, работающие в моде не первый год, всерьез обсуждают мотивы Бернара Арно, главы корпорации LVMH, которой принадлежит Dior и безусловной жемчужиной которой он является. Поначалу обсуждалась кандидатура Марка Джейкобса, который вот уже более 10 лет руководит Louis Vuitton — и с каждым годом все более и более успешно. Природа его дарования столь очевидно далека от потребностей Dior, что сама мысль о его назначении казалась смешной. Но это вовсе не было шуткой. Говорили, что на место Джейкобса передвинут всеобщую любимицу Фиби Фило, которая всего лишь пару лет назад возглавила Celine, принадлежащую все тому же Бернару Арно, и буквально возродила марку к новой прекрасной жизни. Само предположение о возможности подобной чехарды вызвало панику среди крупных ритейлеров и рядовых закупщиков. Параллельно с этими версиями вбрасывались другие имена. В этом ряду оказались американцы Джейсон Ву, чьи прелестные платья мы видели в гардеробе Мишель Обамы, и Александр Вонг, знаменитый своим умением превращать уличную моду в гламурную мечту. Речь шла и о Хайдере Аккермане, достаточно типичном представителе бельгийской школы со всеми вытекающими отсюда готическими последствиями, чей талант почему-то вдруг оказался оценен по достоинству именно в уходящем году. Хотя, откровенно говоря, все десять лет, что мы его знали, делал он приблизительно одно и то же. Шла речь и о живом классике Азеддине Алайя, что выглядело более чем странно, учитывая преклонный возраст этого действительно выдающегося дизайнера. Вряд ли на седьмом десятке человек, демонстративно дистанцировавшийся всю жизнь от индустрии, вписался бы в подобную авантюру. Куда более очевидной выглядела кандидатура блистательного итальянца Рикардо Тиши, который, впрочем, тоже уже не первый год верой и правдой служит LVMH в доме Givenchy. И вот, наконец, буквально неделю назад сюжет, похоже, достиг кульминационной точки. Было названо имя Рафа Симонса, бельгийца, чьи коллекции для Jil Sander вызывают неизменное восхищение прессы. Раф Симонс, безусловно, дизайнер уникального дарования, которое идеально подходило минималистской концепции Jil Sander, однако талант его столь очевиден и столь велик, что и с Диором он, безусловно, справится. Тем более что последняя его коллекция была откровенно ностальгической, с цитатами из 1950-х. Тогда многие увидели в этом намек на вакансию в Диоре — и вот, похоже, оказались правы. В любом случае, точка в этой истории должна быть поставлена, иначе ситуация рискует стать, мягко говоря, забавной.

Мирная смена дизайнера произошла и в Kenzo. Точнее, дизайнера Антонио Марраса сменили вовсе не дизайнеры в привычном понимании — парочка Умберто Леон и Кэрол Лим хорошо известна нам по более чем успешному руководству культовым нью-йоркским магазином Opening Ceremony, где они делают буквально все — от закупок и работы с дизайнерами до создания собственных коллекций. Это назначение поначалу шокировало многих: все же, как ни крути, Kenzo — дом с богатой историей и вполне внятной концепцией. И концепция эта очень европейская, даже именно французская по сути. Однако американцы сделали отличную коллекцию — безусловно, скорее нью-йоркскую, чем парижскую, но свежую, модную, молодую и очень носимую, а именно этого и не хватало Kenzo в последние годы.

Еще одна кадровая перестановка, о которой следует упомянуть,— в Hermes, где Жан-Поля Готье сменил другой француз — Кристоф Лемэр. На смену французской классике пришла характерная для поколения сорокалетних ностальгия по 1980-м в их самом художественном выражении: увлечении этнографией и новой романтикой. Это другой Hermes, но тоже очень красивый и очень французский. Более театральный, более эффектный, но не менее аристократичный.

Сенсацией года, пусть и вполне прогнозируемой, стала выставка Александра Маккуина в Метрополитен. Выставка собрала рекордное количество посетителей, ее пришлось продлевать и, что самое поразительное, ее решено было перевезти в Лондон — впервые в истории fashion-выставок. Никогда ранее подобные решения не принимались на ходу. Выставки задумывались как путешествующие или как стационарные и таковыми оставались, но баснословный успех Savage Beauty у обычной, а не только профессиональной публики изменил привычный ход вещей. Имя гениального дизайнера Александра Маккуина, покончившего с собой два года назад, в этом году было на слуху не только благодаря выставке, но и событию с более скромной художественной составляющей. Свадебные платья Кейт Миддлтон и ее сестрицы Пиппы, выполненные Сарой Бартон, возглавляющей дом McQueen после его смерти, стали настоящими шедеврами в этом непростом жанре. Они продемонстрировали подлинное могущество хорошего дизайна, способного превратить любую золушку в принцессу.

Что касается московских итогов, то лично для меня настоящей сенсацией стала выставка Dior в Пушкинском музее. Ее масштаб и художественное качество оказались революционными для Москвы и зародили надежду на возможность подобного в будущем.