С художественной точки зрения, шорт-лист в целом обладает некой неброской элегантностью. Предположим, здесь в первую очередь сказалась личность председателя жюри Игоря Шайтанова, тонкого исследователя русской поэзии ХХ века. По крайней мере, у всех финалистов молодого поколения чувство плавного, даже вязкого, стиля преобладает над мастерством сюжетосложения, точнее, само, как бы даже поверх авторской воли, выстраивает сюжет. "Хоровод" Антона Уткина (ему едва за двадцать) — пространная, купающаяся в экзотических реалиях офицерского быта второй трети прошлого века рефлексия на темы тогдашней неклассической прозы. Например, Бестужева-Марлинского. "Сорок лет Чанчжоэ" Дмитрия Липскерова, чье отягощенное чудаковатыми персонажами, необъяснимыми событиями и зашифрованными рукописями действие происходит в весьма условном и якобы русском городе вне времени и пространства, смакует юношеские воспоминания писателя о модном в те поры латиноамериканском магическом реализме. "Стрекоза, увеличенная до размеров собаки" Ольги Славниковой — попросту милый лирический поток сознания с западающей фабулой. Даже скандальное отсутствие в списке "Чапаева и Пустоты", видимо, объясняется не стремлением жюри сделать эффектный жест в пику ночами заглатывающей Пелевина публике, а тем, что это книга более дерганая, композиционно рваная, чем родственный ей по духу роман Липскерова.
Авторов среднего поколения в шорт-листе двое. Успех "Медеи и ее детей" Людмилы Улицкой, изящной мыльной оперы на фоне крымско-татарских мытарств, не удивляет: именно таким и должен быть добротный отечественный роман для нетрудного чтения. А вот выбор "Любью" Юрия Малецкого, страстного лиризованного монолога с историософским подтекстом, мог бы стать для публики шоком посильнее "чапаевского"; беда лишь, что эта повесть опубликована в не слишком ходовом "Континенте" и до нее мало кто добрался, даже из тех, от кого профессия требовала.
Но уж что не вызывало никаких сомнений на самом старте букеровской эпопеи-97, так это забронированное место в шорт-листе для "Клетки" Анатолия Азольского. В середине прошлого года пожилой, довольно активно работавший в литературе автор вдруг словно поменял кожу и напечатал компактную вещь, чьей внутренней мощи хватило бы на десяток "Хороводов". Вдобавок эпоху сталинизма, показанную нам, казалось, под всеми мыслимыми и немыслимыми углами, мы видим здесь словно впервые, с какой-то исступленно-криминальной и абсолютно деидеологизированной изнанки. Возможно, как раз это преобладание эстетической энергии над идеологической, принципиальное для всех романов финального списка (включая и "Любью" Малецкого), и имел в виду Игорь Шайтанов, заметив на пресс-конференции, что некоторые стилистики, еще недавно казавшиеся новыми, теперь вдруг, в одночасье, безнадежно устарели.
БОРИС Ъ-КУЗЬМИНСКИЙ