Благодаря Кэлвину Кляйну — этому плейбою от haute couture — Америка стала одним из центров мировой моды. Он первым сделал джинсы для изысканных и респектабельных див, покорил мир духами "Obsession", а вопрос, где носят женщины трусики — на талии или спускают до бедра, полагал одним из ключевых вопросов современности. Кляйн, воспитавший свой утонченный вкус в бедных кварталах нью-йоркского Бронкса, создал империю моды стоимостью более миллиарда долларов.
Credo
В 1993 году накануне атаки на французский рынок новыми духами "Eternity" американец Кэлвин Кляйн был уверен в успехе даже среди наиболее "патриотично" настроенных французов. Правда, на всякий случай подстраховался, затратив пять с половиной миллионов на рекламу. Франция все же. И не проиграл.
Францию самонадеянный янки стал завоевывать именно с духов. Чуть позже он вспоминал, как в поисках названия, наиболее полно соответствовавшего бы настроению новых духов, он случайно наткнулся на каталог, где красовались драгоценности дома Виндзоров. Одно простое золотое кольцо, украшенное бриллиантами по всей окружности, называлось "Eternity Ring" ("Кольцо вечности"). Кляйн подарил его своей жене. Духи — всем остальным женщинам.
"Эти духи напоминают историю нашей любви. Кажется, они словно нашептывают вам о жизни, которая проходит, и о вечных ценностях, которые остаются".
Кэлвин Кляйн, как никто другой, может по праву гордиться, что именно его стараниями Америка стала одним из мировых центров моды. Причем добился он этого весьма своеобразным способом. Сугубо, к слову, американским. Сделав модную одежду частью массовой культуры. И если европейская haute couture пронизана духом привилегированности, — Кэлвин Кляйн подчеркивает, что это качество доступно всем и каждому, хотя его и не назовешь дешевым. В этом смысле он всего лишь произвел с модой то, что другие сделали с американской музыкой и кино: в результате к восьмидесятым годам Европа — скорее с пренебрежением, — но все же копировала американскую масскультуру. Мода не стала исключением.
Вы, наверное, помните, как герой фильма "Назад, в будущее" Майкл Фокс очнулся после перемещения в Америку пятидесятых. Тут-то его и окликает какая-то молоденькая девушка: "Эй, Кэлвин". — "С чего ты взяла, что меня зовут Кэлвин?". — "Так это же на тебе написано — "Кэлвин Кляйн".
Действительно, в пятидесятые, когда дизайнеры типа Кляйна еще не расписывались на джинсах в миллионах экземплярах, указание фамилии на одежде могло означать только одно — это и есть тот, кто в нее одет. К восьмидесятым, конечно, все изменилось. Но трудно не согласиться, например, с таким утверждением: данное вам при рождении имя ничего не говорит постороннему ни о вас, ни о ваших взглядах на жизнь. Однако имя чужое (Кляйна, например) расскажет куда больше. Это — "пресс-релиз" миру, обозначение статуса в обществе, эмоционального настроя, а также жизненных ожиданий.
Собственно, создателей империи моды стоимостью более миллиарда долларов было двое — Кэлвин Кляйн и Барри Шварц. Оба родились в нью-йоркском Бронксе. Не самое лучшее место для воспитания утонченного вкуса. Оба — в 1942 году. Оба — в семье мелких лавочников. Вряд ли стоит добавлять к этой обыкновенной "американской истории", что первое знакомство с "высокой модой" происходило во время shopping родителей или "облизывания витрин" (так говорят французы) в одиночестве. Отнюдь не в элитарной художественной школе.
В нью-йоркских магазинах, между прочим, Кэлвин кое-что все же усмотрел. И с этой подготовкой поступил в Институт технологии моды. Закончив его в 1962 году, он счел за великое благо зарплату в 75 долларов в неделю у Дана Милстейна.
Друг детства Барри тем временем корпел над книгами в Нью-Йоркском университете, дабы затем подхватить из слабеющих рук родителей семейное дело Шварцев — супермаркет в Гарлеме.
Как всегда, в ход событий, которые все более уверенно катились по чинно-унылой жизненной колее, вмешался случай. Трагический случай. Барри Шварц оказался невольным свидетелем убийства в супермаркете собственного отца. Душевная травма оказалась настолько сильной, что один заниматься этим бизнесом он уже не смог, или не захотел. А потому предложил Кэлвину (вместе с 50% акций в новом деле) разделить бремя ответственности и, главное, трудов.
Кэлвину не оставалось ничего другого, как согласиться: после шести лет в дизайнерском бизнесе (правда, в основном на побегушках и в подмастерьях) никакого финансового успеха, равно как и славы, он не стяжал. С трудом насобирав две тысячи долларов (одолжив еще десять тысяч у того же Барри), Кэлвин присоединился. Так родилась Calvin Clein, Limited.
Следует отметить, весьма своевременно. Шел 1968 год. Буквально через пару дней после регистрации новой компании был убит Мартин Лютер Кинг. Гарлем погрузился в массовые и кровавые беспорядки. Супермаркет Шварцев был разграблен толпой. Отступать было некуда. И, главное, не на что.
Пять лет фирма прозябала где-то на 7-й авеню в отеле средней руки пока наконец не был куплен "Дан Милстейн" и не состоялся переезд на более престижную 39-ю улицу в западной части Манхэттена. Примерно с тех пор определилась и специализация партнеров: Барри Шварц сосредоточился на финансах и менеджменте, оставив Кэлвину то, что у него получалось лучше, — мечтать и, по возможности, мечты материализовывать.
Конец шестидесятых — начало семидесятых в Америке было не самым лучшим временем для изысканных начинаний в области haute couture. Тенденция была другая — "хипповать". Не приодеваться — как раз напротив раздеваться (dressing down).
Сегодня Кляйн любит рассказывать, как он прикатил вместе с охапкой эскизов в офис Милред Кастин, президента знаменитой в те времена фирмы Bonwit Teller, и через полчаса вышел оттуда с контрактом на 50 тысяч долларов. Версия самого президента: "Молодой человек, поднимите цены на вашу продукцию долларов этак на 10, а то вам никогда не сделать больших денег". Кэлвин намек оценил: дабы простота линий и композиций, которыми отличались эскизы Кляйна, стали чем-то вроде haute couture, цена на продукцию должна быть "респектабельная".
Джинсы от haute couture
С 1972 года Кляйн занялся спортивной одеждой. Концепция, которой он при этом придерживался, была гораздо шире, чем просто создание чего-либо для бега трусцой. Это была одежда нового стиля жизни в условиях нарастающего феминизма. Причем в самой его агрессивной форме — американской. Женщины перестали сидеть дома, женщины активно устремились в бизнес, в офисы и в политику. Им хотелось найти новые, более универсальные, утилитарные и демократичные формы в одежде. И все это вместе не должно было быть (выглядеть то есть ) дешевым.
Кэлвин Кляйн это понял. Пока европейские дизайнеры семидесятых все же в большей степени скрывали (пусть и лукаво) женскую фигуру под одеждой, Кэлвин Кляйн, напротив, подыгрывал женскому самолюбию. И на самом деле — ради чего все терзания с диетой и похуданием (как раз в те времена разразилась мода на особенную худобу), если старания не видны окружающим.
Продукция фирмы постепенно стала поставляться выборочно, а не во все дешевые супермаркеты подряд. В 1975-м последовало весьма неожиданное предложение. От надменно-роскошного и весьма дорогого нью-йоркского магазина Bloomingdale: "Не сделаете ли вы для нас джинсы?".
Первой реакцией было неподдельное изумление: "Джинсы? Для Bloomingdale?!" В шестидесятые — семидесятые у джинсов имидж был самый что ни на есть простецкий. Покупатель Bloomingdale да и многих магазинов подешевле, кроме как для подстригания газона на уик-энд, никуда бы больше их не надел. Джинсы ассоциировались с хиппи. Хиппи — это было не респектабельно.
Кэлвин Кляйн был первым, кто сделал модными джинсы — голубые, подчеркивающие линии тела, "заигрывающие" с демократизмом. Но при этом не позволяющие забыть о своем благородном происхождении. На телевидении их рекламировала пятнадцатилетняя, но уже весьма сексопильная Брук Шилдс. Слоган "Между мной и моим "Кэлвином" ничего нет", двусмысленно произносимый красоткой, не оставил Америку безразличной. Пятидесятидолларовые джинсы (при средней цене на прочие джинсы в 25 долларов) для многих людей стали первым предметом одежды "высокой моды".
Успех в бизнесе немножко эротичен
В конце семидесятых компания Кэлвина Кляйна приносила ежегодный доход уже в 30 миллионов долларов. К началу восьмидесятых объем продаж компании достиг 500 миллионов в год. Новые объемы требовали качественно нового подхода к рекламе. Следовало отыскать единый стиль, один, но безошибочный ход.
Возможно, вызывающий намек в исполнении Брук Шилдс заставил Кляйна задуматься, как бы восполнить отсутствие чего бы то ни было между "Кэлвином" и женским телом. В 1983 году он начинает производство женского белья.
Его белье стали называть и шикарным, и шокирующим одновременно. Что шокирующего? Основа женских трусиков — аналогичный предмет мужского туалета "от Jockey", выдержанный в присущей Кляйну простоте и строгости стиля, исполненный в плотных и довольно простых тканях. Секрет, очевидно, в том, как это преподносится публике.
Более десяти лет реклама продукции Кэлвина Кляйна, выполненная самыми блистательными фотографами и операторами, выдержана в безотказном ключе вызывающего эротизма. Его по праву можно считать основоположником целого направления в рекламе.
"Кляйн заставляет людей думать о сексе и их собственной сексуальности — это очень многих раздражает". А будучи раздраженными, они уже никогда не забудут увиденного. В 1991 году рекламные фотографии его новой коллекции джинсов были столь откровенно сексуальны, что большинство иллюстрированных журналов просто отказались их публиковать. Зато сама коллекция разошлась мгновенно.
В начале восьмидесятых он создал новые духи, сначала названные "Оргазм". Его уговорили изменить название на нечто более пристойное. В результате возникло "Obsession" — Наваждение. Зато Кляйн "отыгрался" на рекламе: три обнаженных молодых самца целовали прекрасную обнаженную женщину. Последовали тысячи разъяренных писем и телефонных звонков. Однако в 1984 году объем продаж "Obsession" в мире достиг 1 миллиарда. Это было на 10% выше, чем до выхода описанной рекламы.
Долгое время творчество модельера не оказывало никакого влияния на облик самого модельера. Облик и образ жизни Кляйна были далеки не только от изысканности, но и от "скромного обаяния буржуазии". Его компаньон Барри Шварц красовался на раутах в строгих черных костюмах, поселился в респектабельном графстве Вестчестер, в благообразном окружении жены и трех ухоженных детей, коллекционируя марки, позже — породистых лошадей. Кэлвин, как прежде, предпочитал свободные блайзеры, свитера и рубашки без галстука.
В 1964 году он женился на Джейн Сентр, через десять лет развелся и начал беспорядочную жизнь нью-йоркского плейбоя. Знаменитая "Студия-54", дискотеки вперемежку с визитами в "клубы здоровья" (все на алтарь стройной фигуры и "вечной молодости", без которых плейбой быстро превращается в "старую калошу"). Он заявил в интервью Playboy: "Я имел всех, кого хотел".
Не все, впрочем, было так уж безоблачно: в 1978-м он заплатил 100 тысяч долларов выкупа за похищенную дочь Марси.
Бурный образ жизни почти не отразился на деле. Зато изрядно подорвал здоровье: обильные возлияния часто перемежались приемами "валиума", а затем сменились строгим медицинским режимом.
Излечение было отмечено второй женитьбой — на своей ассистентке Келли Ректор. И новыми духами "Eternity" ("Вечность"), — по выражению самого Кляйна, "чистыми, романтичными и цветочными". Под стать была реклама. Он решил больше не эпатировать публику: "Я совершил все провокации, которые можно было совершить, не доводя дело до ареста".
Точно назвать день и час их свадьбы сам Кляйн явно затрудняется. Его жена точнее: "Это было в Риме то ли в 1986-м, то ли 1987-м в присутствии двух свидетелей. На мне был кремовый костюм из шелка и льна, перчатки и кружевная маечка". Роман случился на службе: в 1982 году Келли участвовала в разработке очередной коллекции женской одежды. Она подала кутюрье идею сделать женский вариант мужских кальсон. Как-то в пятницу они заработались допоздна и... отправились на week-end вместе.
Сегодня они живут в старом посеревшем от океанических ветров деревянном доме, крытом черепицей. Дом на Лонг-Айленде (в двух часах езды от Нью-Йорка) надежно укрыт в лагуне. "Мне нравится здесь работать и размышлять".
В интерьерах дома Кэлвин предпочитает белое и черное. Повсюду фотографии Келли. Повсюду орхидеи. Убранство комнат почти аскетично, внутренняя геометрия лаконична до педантизма. "Прежде мои вещи частенько находились в полном беспорядке. Сегодня предпочитаю точно знать, где и что находится".
Быть может, это влияние Келли. А может быть, жизненные принципы вошли в гармонию с принципами его эстетики. Минимализм — противоположность бедности.
Георгий Бовт, Анна Шестопалова