Адмирал Макаров писал, что ему всегда не хватало одного часа в сутках, ста рублей и одной комнаты в квартире. С тех пор ничего не изменилось. Собственный дом во все времена оказывается слишком мал. Способов сделать из маленькой квартиры большую — множество. И если вы думаете, что самое простое — это купить новую квартиру, то жестоко ошибаетесь. Поскольку если для вас покупка жилья — это способ решить свои проблемы, для армии жуликов разного калибра спекуляция на квартирах — способ решения их проблем, ничего общего с вашими не имеющими.
Пролистывая на днях "Science", я выяснил: маленькое пространство гибельно действует на психику. К примеру, крысы, когда количество квадратных сантиметров превышает критическую отметку, начинают бросаться друг на друга и пожирать крысят. С ужасом я осознал: приблизительно то же самое происходит и у меня дома. Наша двухкомнатная квартира могла бы послужить неплохой иллюстрацией к столь любимой фразе Льва Николаевича Толстого "всюду жизнь". Компьютер на кухне, велосипед и коляска в крохотной прихожей. Плотоядное урчание работающей стиральной машины в ванной. А также мы с Натальей, двумя мальчиками, один из которых появился на свет три месяца назад, а другой проявлял повышенный интерес к взрывчатке, патронам и отвратительным членистоногим, и, наконец, нежный вечно голодный и потому пристанывающий спаниель. Когда кто-то из нас уходил из дома, все остальные облегченно вздыхали. Когда мы были дома все вместе, мы непрестанно вздорили и выясняли отношения.
И вот пришел день, когда собака заснула на свежевыстиранных детских пеленках, предварительно сожрав овощное пюре для маленького. Старший, с развитым чувством справедливости, тотчас схватил с горящей конфорки чайник и начал поливать истерически визжащего пса. Рванувшись из кухни, пес влетел кубарем под ноги жене, которая бежала на дикие вопли. Зацепив ногой провод от компьютера, она вырвала его из розетки, и вся моя работа рухнула в тартарары, послав мне прощальный привет вспышкой безымянной звезды на экране. Как выяснилось позже, Наталья еще и вывернула себе щиколотку — так что месяц не могла ступать на ногу.
Объявление в газету, которое я сочинил тем же вечером было коротким, как предсмертный вопль: "Куплю однокомнатную квартиру". Из нашей двухкомнатной на Октябрьском поле и однокомнатной где-нибудь, рассчитывал я, можно будет сделать что-нибудь пригодное для жизни.
Желающие продать квартиру не заставили себя ждать. Наталья с распухшей щиколоткой сидела на телефоне и записывала предложения. Мы остановились на однокомнатной квартире в Бутове в новом, только что отстроенном кооперативном доме.
По прибытии в Бутово меня встретила бодрая женщина лет сорока с ключом на пальце, агрессивно-правдивым лицом и шныряющими глазами. "Мадам Шушкевич", как обозначили мы дома продавщицу апартаментов в Бутове, продемонстрировала мне свое сокровище на шестом этаже, которое состояло из двух бетонных камер — комнаты и кухни (дом был сдан без отделочных работ, поэтому предполагалось, что клеить обои и настилать паркет будут сами жильцы) площадью 20 и 10 метров. Сумма, запрошенная мадам Шушкевич за этот райский уголок, была минимум в два раза меньше бытовавших расценок. Это настораживало. Но вполне вероятно, рассуждал я, что моя партнерша, оказавшаяся по ходу разговора матерью пяти детей в возрасте от восемнадцати и до семи, была женщиной не сильно практичной и просто не осмелилась за такую отвратительную квартиру запросить больше. В истине "лучше платить меньше, чем больше" я, к сожалению, тогда не усомнился. Потом, правда, Наталья острила по этому поводу, что от первого лозунга не так далеко до коренного требования мирового пролетариата "меньше работать и больше получать".
"Я беру вашу квартиру", — объявил я мадам Шушкевич, обозревая с лоджии апокалипсические хляби Бутовского микрорайона. Нет-нет, вовсе не ее, поспешно объяснила мне мадам Шушкевич. На самом деле это квартира ее золовки. Эта золовка была вынуждена бросить работу и ухаживать за тяжело больной матерью. Сама хозяйка заниматься продажей не могла. И вот мать пятерых детей (по всей видимости, с уймой свободного времени) взялась ей помочь из чистого сострадания и совершенно бескорыстно.
Вот в этот момент мне и надо было бежать от мадам Шушкевич, как выразился поэт, "быстрее лани, быстрей, чем заяц от орла". Было во всей это гладкой истории столько мелких и вроде бы несущественных вопросов, вызывающих не то раздражение, не то подозрение... Я, например, даже отдаленно не представлял, какую степень родственной близости предполагает звание золовки. Но тут-то мадам Шушкевич округлым жестом пухлой руки извлекла откуда-то из драпировки на ее необъятной груди доверенность и ткнула мне ее в глаза. Вид юридического документа подействовал на меня умиротворяюще. Доверенность, выданная нотариусом и заверенная всеми необходимыми подписями и печатями на право продажи, обмена и дарения настоящей квартиры, была безупречна, как жена Цезаря. Тогда же мы договорились, что в целях дальнейшей экономии, мы оформим продажу не как продажу, а как дарение.
В ближайшую же неделю я приватизировал камеру в Бутове на преданную дочь больной матери. Тогда же мы с мадам Шушкевич оформили дарение у нотариуса, и я вручил ей пакет с деньгами. Пакет был спрятан в драпировке на груди, вскормившей пятерых младенцев. От такси дама отказалась. Я довез ее до метро, и мы расстались, не испытывая друг к другу ничего, кроме скуки.
Наталья же тем временем сидела с опухшей щиколоткой дома (по случаю чего в нашем сумасшедшем доме в дополнение к уже имеющейся компании возникла еще и домработница) и искала обмен на съезд. Того, что нас устроило бы, она не обнаружила. Но наткнулась на следующее предложение: меняю двухкомнатную квартиру в Орехово-Борисове на однокомнатную все равно где, но с доплатой. Доплата равнялась цене за новый "Жигуленок". Деньги у нас были — удачная покупка квартиры сэкономила наши капиталы, и поскольку ясно, что уж лучше менять двухкомнатную и двухкомнатную, а не двухкомнатную и однокомнатную, я позвонил по указанному телефону. Галина Ивановна, хозяйка квартиры в Орехово-Борисове, не испугалась бетонной камеры в Бутове — с условием, что я хоть как-то приведу ее в жилой вид. Машина ей была нужнее, чем квартира. Тем более что из Бутова до дачи рукой подать. После обмена визитами мы стали оформлять обмен.
Должен признаться, что чувство неслыханного везения не оставляло меня все эти дни. Все складывалось само собой, не требуя от меня жестоких жертв и трат, — "невыносимая легкость бытия", как сказал писатель, правда, по другому поводу. Удача подстегивала воображение, которое рисовало идиллические семейные картины в роскошном интерьере. Оставался один, завершающий, рывок: обменять это все на одну хорошую квартиру — и начнется иная жизнь. Не только с детской и спальней, но даже с кабинетом и гостиной.
В тот день, день краха, день похорон надежд позвонила милейшая Галина Ивановна. Я не сразу понял, о чем она там лепечет, на том конце провода, про какие такие пломбы на двери ее новой квартиры она говорит. Постепенно до моего сознания начали доходить чудовищные и немыслимые вещи: оказывается, в бутовский кооператив наведалась бывшая хозяйка квартиры и устроила страшный скандал, смысл которого сводился к тому, что она никому ничего не продавала. И даже в мыслях того не имела. Рыдая на груди у председателя кооператива, заикнувшегося о том, что доверенность-то была вполне натуральная и лично ею подписанная, она выкликала:"Было сделано что-то не то". Так как рыдающая гражданка еще не выписалась из бутовского кооператива, правление нехорошую квартиру на всякий случай опечатало.
На следующий день я прибыл на поле боя. К этому времени бывшая хозяйка уже написала жалобы в паспортный стол, в отделение милиции, в паспортный стол кооператива и в правление кооператива.
Следующим заявлением было ее заявление в суд.
Ремарка: прошло два года. Поразительно, но ни истица, ни тем более мадам Шушкевич на заседания суда не приходили. Истица, как известно, ухаживала за тяжело больной матерью. Впрочем, пару раз она возникла, объясняя, что написала доверенность о продаже квартиры в состоянии аффекта (впрочем, медкомиссия признала ее совершенно здоровой). "Но ведь вы же после этого сами пошли к Шушкевич и отдали ей доверенность", — удивлялся судья. "Да, но я просила Шушкевич, чтобы она поменяла мне эту квартиру на другую с доплатой", — всхлипывала она. "Но ведь в доверенности это не оговорено", — уточнял судья. — "Она меня обманула, я такая непрактичная". Сначала я смотрел на все это, как на бездарный спектакль — все документы были юридически безупречны и я был уверен, что дело выиграю. Но тут на сцене возникла мадам Шушкевич, отловленная судом ценой больших усилий (в ходе дела выяснилось, что она уже была судима за подлог). Она произвела на суд отвратительное впечатление бегающим взглядом, криминальной биографией и хорошо подвешенным языком, — произнеся часовую речь, в которую нельзя было вставить ни слова, она, не объяснив ничего в возникшей ситуации, доказала суду как дважды два, что он ни на что не годится. И это отвращение господина судьи к мадам Шушкевич стало моим могильным камнем. Я попытался напомнить мадам о деньгах, которые она получила от меня. И не получил ничего, кроме недоуменного и укоряющего взгляда. Только сейчас я сообразил, что с нее надо было взять расписку. Суд, признав мадам аферисткой, умело воспользовавшейся неведением и непрактичностью чистой души, одновременно признавал покупку квартиры в Бутове недействительной. Соответственно — это же решение суда аннулировало покупку второй квартиры.
Сидя по вечерам на нашей родной кухне, когда наши мальчики, наскакавшись за день, спали яко ангелочки, а охрипший от лая пес уползал на свою подстилку без опасений быть четвертованным одним из них, мы с Натальей обсуждали постигшее нас несчастье. Для меня весь разыгравшийся сюжет так и остался загадкой: что, собственно, произошло? Правда ли, что дамы не поняли друг друга? Или одна надула другую? Наташка все больше склонялась к мысли, что обе гражданки в полном согласии провернули эту операцию. Не случайно, говорила она, цена за квартиру была такая маленькая. Наверное, надо было требовать очной ставки с настоящей хозяйкой. Наверное, не меняться, пока хозяйка не выпишется. Наверное, взять расписку с Шушкевич. Но сейчас все эти разговоры были совершенно бесполезными.
Милейшая Галина Ивановна, с поразительной оперативностью купившая новую машину, искренне меня жалела и клялась, что как только они с мужем, два бедных пенсионера, накопят денег, так сразу нам все и отдадут.
Может быть, так оно и будет. Может быть, мировая совесть навестит мадам Шушкевич, и она вернет мне мои трудовые сбережения. Чего не бывает...
ИВАН ШТРАУХ