Жизнь в Палестинской автономии напоминает игру — не то в кошки-мышки, не то в казаки-разбойники. Этот репортаж - показ оккупации с неожиданной стороны: жизнь людей уходит на преодоление запретов и бытовых трудностей
Въехать в Рамаллу, административную столицу Палестинской национальной автономии, оказалось легче, чем я ожидал. Просто дорога вдруг стала узкой, извилистой и неровной. Куда-то исчезли фонари. Израильские солдаты зябко прятались от дождя под навесом КПП и не проявили к нам никакого интереса. Мы въехали на территорию Палестинской автономии.
Офисы среди мусора
Я ехал на конференцию, которую организовали фонд Розы Люксембург и Ассоциация имени Фуада Нассара, неправительственная организация, близкая к Палестинской народной партии (ПНП). Незадолго до начала арабских революций ассоциация издала мою книгу, и теперь предстояло общение с читателями. Рамалла встретила меня и шведского депутата Якоба, ехавшего на ту же конференцию, проливным дождем. Город как-то сразу выскочил из-за холмов и предстал перед нами множеством неказистых зданий. Это индустриальный район, объяснил водитель Надер. Мы с Якобом недоумевали: ни одной заводской трубы, ни намека на фабричные цеха. Надер рассмеялся: "Да тут все просто. Угонят машину из Израиля, разберут на части и что-нибудь из этого соорудят. Вот и все производство".
Столица Палестинской автономии кажется нагромождением домов, иногда уродливых, а иногда красивых и даже изысканных, но расставленных без всякого внятного плана на узких и кривых улицах. Пустыри между домами завалены хламом. Много ресторанов, в том числе дорогих. Среди груд строительного мусора возвышаются офисы банков, и все это — на каменистых холмах.
В Рамалле — строительный бум. С тех пор как Ясир Арафат решил создать здесь столицу, город растет стремительно. Чиновники, сотрудники международных неправительственных организаций, иностранные представители отлично себя тут чувствуют — им строят комфортабельные дома. Банки направо и налево выдают кредиты. На помощь Палестине затрачены огромные деньги из Америки, Саудовской Аравии и Евросоюза. Положение большинства населения от этого, правда, не сильно улучшилось, зато строительный бизнес процветает. Организации, которые получают и распределяют помощь,— тоже. Недавно испанский профсоюзный деятель посетил своего палестинского коллегу, которого его организация поддерживает. Увидев роскошный офис, испанец был потрясен: в Мадриде он не может позволить себе подобного. Много дорог приведено в порядок, что не мешает другим оставаться совершенно разбитыми, хотя американцы постоянно выделяют деньги на их реконструкцию. Система такая: стоит дорогу заасфальтировать, как поступают деньги на прокладку кабеля. Дорогу разбивают, укладывают кабель, после чего снова получают деньги на ее восстановление. Но тут начинается новый инфраструктурный проект, и асфальт опять взламывают...
Перед открытием нашей конференции сыграли палестинский гимн, который первыми нотами мне немного напомнил наш, только повеселее. Публика сидела за столами, как в ресторане, во время перерыва туда же приносили обед. В основном это были консервативно одетые мужчины средних лет, очень серьезные, в галстуках. Среди них выделялось некоторое количество женщин, одетых скромно, но не без изящества. Регламент объявлен не был. На мой вопрос модератор ответил по-русски: "Да сколько надо, столько и говорите". Я начал с еврейского анекдота. Публике понравилось, контакт наладился.
На конференции левые палестинские экономисты резко критиковали собственную власть, доказывая, что она прикрывается израильской оккупацией, чтобы не отвечать за неспособность использовать в интересах населения даже те возможности, которые сегодня у нее есть. Потоки международной помощи обеспечили территориям экономический рост, но там нет бесплатного образования, нет хороших рабочих мест, нет развития производства. Рост не улучшает жизни населения, не становится фактором развития. Торговый баланс с Израилем ухудшается. В Палестине нет даже определенной государством минимальной зарплаты, уровень жизни в 6 раз ниже израильского. Чудовищное неравенство в зарплатах между рабочими и менеджментом.
А об эффективности международной помощи говорит простой факт: 20 лет назад в палестинских городах никто из молодых девушек не носил хиджаб. С тех пор западные организации потратили десятки миллиардов долларов на пропаганду феминизма и различные программы женской эмансипации. Только процесс идет прямо в обратном направлении: женщины надели хиджаб, их почти не видно в общественной жизни, головы закрывают даже студентки. "Теперь, если девушка без платка, значит, она либо христианка, либо активистка левой организации",— говорит Салем, сотрудница немецкого фонда Розы Люксембург. Но и влияние левых сильно упало. А что касается платков, то это не столько торжество ислама, сколько торжество конформизма. Как говорится, тенденция изменилась.
"Свое" и "чужое"
Иностранных гостей было всего несколько. Профессор из Пекина жил своей жизнью, перемещаясь по городу в джипе китайского посла. А остальных возил по городу активист ПНП Ашраф. Дождь, встретивший нас на въезде в Рамаллу, не прекращался, над холмами висел туман. Неожиданно за поворотом выросла сторожевая башня с узкими проемами бойниц. Это не средневековый памятник, хотя правила фортификации те же, что и во времена крестоносцев. Башня бетонная, это израильская "военная колония". Вокруг разруха и опять мусор. Стена с колючей проволокой. Интересно, как себя чувствуют те, кто внутри? Я начал фотографировать. "Что ты делаешь?! — закричал Ашраф.— Они тут психованные! Я обратно теперь этой дорогой не поеду!"
Администрация Палестины тоже похожа на старинную крепость — со стеной и башнями. Но стена из хорошего камня, а не из бетона, во всяком случае, облицована очень прилично. У ворот крутого вида солдаты, высокие красавцы в красных беретах и бронежилетах, напоминающих доспехи, увешанные оружием. Рядом могила председателя Организации освобождения Палестины Ясира Арафата и почетный караул в нелепого покроя мундирах с опереточными эполетами.
Палестинская полиция в городе, оккупационная армия — повсюду. Стены делят пространство на "свое" и "чужое". Даже дороги сегрегированы на израильские и палестинские. Машина с палестинским номером может, конечно, проехать по израильской трассе, но не всегда и не всюду. А главное, никто никогда не забывает, на чьей он территории. Израильтян здесь делят на "хороших", которые живут в Тель-Авиве, ходят на пляж, никому не причиняют вреда, а иногда даже могут помочь — это активисты антивоенного движения и сотрудники правозащитных организаций — и на "злых", которые живут в поселениях, откуда время от времени делают вылазки, чтобы вырубать оливковые рощи, засыпать водозаборы и делать другие гадости на палестинской стороне. Поселения находятся на вершинах холмов, а потому их жителям очень удобно кидать камни в расположенные ниже арабские деревни или проезжающие мимо палестинские автомобили, а также сбрасывать к соседям мусор.
Люди в Рамалле могут часами жаловаться на издевательства, которым они подвергаются. И в самом деле, оккупация выражается прежде всего в бесконечных мерзких мелочах, вроде идиотских запретов, согласований, бытовых трудностей. Но о них рассказывают взахлеб — палестинцы в этом смысле очень похожи на евреев. Израиль и Палестина вообще напоминают огромную коммунальную квартиру. По крайней мере, это относится к оккупированным территориям. Потому что люди в Тель-Авиве могут жить в своем мире, просто не замечая существования арабов. В этой "коммуналке" вся изобретательность идет на то, чтобы нагадить соседу. На данный момент израильтяне лидируют. Палестинцы иногда с раздражением вспоминают про "идиотов, которые ходили взрывать себя на ту сторону". На Западном берегу Иордана это давно кончилось, а жизнь огромного большинства вполне мирных людей превращена в постоянное испытание. Зато в подконтрольном ХАМАС секторе Газа из-за стены продолжают запускать ракеты, которые вслепую падают на дома израильтян...
Стихия абсурда
Некоторое пространство между Рамаллой и Иерусалимом — ничья земля. Непонятно, кто здесь и за что отвечает. Палестинской администрации уже нет, израильской, вроде как тоже нет. Но эта ничья земля застроена зданиями, магазинами, даже ресторанами. Там же аэропорт Каландия, но он закрыт. Кусок дороги принадлежит палестинцам, но контролируется израильтянами, другой кусок дороги, наоборот, вроде как израильский, но они его не контролируют. Спрашиваю, кто создал такую административную неразбериху. "Конечно, умные евреи,— отвечает Ашраф.— Арабы до такого бы не додумались". Арабы постоянно повторяют, что "евреи умные", хотя происходящее вокруг вызывает у меня сомнения в этом тезисе.
Каландия — самый трудный пограничный переход. Здесь всегда пробка из автомобилей, неразбериха, очереди. Стена высотой примерно в три с половиной метра разрисована так же, как была расписана с западной стороны Берлинская. Машины гудят, на пешеходном переходе какой-то парень прощается с девушкой, видимо, одному из них нельзя на другую сторону. А дальше какие-то узкие загончики, как для скота. По ним нужно идти к вращающимся металлическим заграждениям, чтобы пройти в зону досмотра. Фактически надо протискиваться, и толстый человек рискует застрять. Объявления на трех языках призывают "ради вашего же собственного удобства" прочитать инструкции и "подчиняться им". Израильтян практически не видно. Они где-то на той стороне.
Продолжает идти дождь. "Видите, как все хорошо предусмотрено,— говорит Ашраф.— Тут есть крыша, чтобы, пока вы ждете прохода, спрятаться от воды". Вы даже можете с лотка купить какие-то сладости, а вот и парковка для инвалидов. Все цивилизованно и политкорректно. Правда, инвалидная коляска не проедет через узкую щель перехода. Но если попросить, вам откроют ворота. Дождь усиливается. Становится совсем темно. Мы останавливаемся в супермаркете, чтобы купить сигареты (бразильский экономист Илиас изнемогает без курева). Все как всюду — касса, тележки. Принимают любые деньги, хоть доллары, хоть динары иорданские. Но сдачу дают в шекелях.
"Я терпеть не могу Израиль!" — кричит Илиас. "Мы тоже,— спокойно отвечает пожилой араб, стоящий рядом.— Но разве это что-нибудь меняет?" И потом добавляет: "Такие у нас соседи".
Илиас впадает в депрессию, а мы с Якобом философствуем на тему человеческой изобретательности. Ашраф ставит какую-то заунывную патриотическую песню, и мы едем дальше.
Позднее, когда Фадва, арабская христианка "с той стороны", на машине с израильским номером повезла меня в Иерусалим, мы объехали Каландию стороной, и нас спокойно пропустили через другой КПП, даже не остановив. Израильские солдаты, вооруженные очень навороченными автоматами, весело беседовали между собой, смеялись и, несмотря на "голливудское" вооружение, выглядели совсем не страшными. Зато выезд в Вифлеем был закрыт. Прибежал сердитый рыжий парень в бронежилете, по-английски велел разворачиваться, а на вопрос "Почему?" вдруг ответил: "Я вас не понимаю". Они никогда не понимают слова "почему", ворчала Фадва. Мне всегда казалось, что этого слова не понимают только отечественные чиновники.
Мы развернулись, проехали еще немного и попали на дорогу, где патрулей вообще не было. Зачем было ставить охрану и закрывать переезд, если блокпост можно просто объехать за пять минут? Именно непоследовательность и непредсказуемость расклада изумляет в Палестине больше всего. Я был готов к патрулям, проверкам, блокпостам. Но то, что я увидел, поставило меня в тупик. Здесь нет никакой логики, есть только всепроникающая стихия абсурда.
"Have a nice day!"
Из Иерусалима мы все же смогли выскочить через Каландию, причем Фадва проявляла просто чудеса изворотливости, проскальзывая через ряды машин, срезая углы, а иногда и двигаясь по встречной полосе. Машины буквально расталкивали друг друга. Преодолеть КПП удалось минут за пятнадцать, это считается невероятным везением. Израильтяне не выходили из своих будок, чтобы не мокнуть. Да и вообще, выезд их не слишком интересует, главное — въезд.
На следующий день, при возвращении из Наблуса в Рамаллу, были снова проблемы. Мы спешили на встречу, пытаясь проехать более короткой дорогой через израильский КПП. "Если будут русские, договоримся",— уверенно сказал Ашраф. Увы, на блокпосту были не русские. Солдат-марокканец (так называют в Израиле репатриантов из Марокко и их потомков — "О".) посмотрел на мой паспорт "как в афишу коза" и спросил, что это такое. Я сказал, что это российский паспорт. "Я не понимаю, что здесь написано,— сказал солдат, держа мой паспорт вниз головой.— Разворачивайтесь и уезжайте". "Отдайте паспорт",— сказал я. "Сначала разворачивайте машину",— ответил он. Мы развернулись, и он вручил мне паспорт со словами: "Have a nice day!"
"Идиот! — возмущался Ашраф.— И после этого он хочет, чтобы у нас был приятный день? Стояли бы русские, мы бы договорились. С ними всегда можно договариваться. А теперь 18 километров объезда". Но мы не поехали в объезд. Удалившись от КПП примерно на километр, мы выскочили из машины и побежали по полю. "Полиции нет, но идти надо быстро,— объяснил Ашраф.— А то вдруг они начнут стрелять?" Естественно, стрелять в нас никто не собирался. Мы вообще никого не интересовали. Через пять минут мы были в Рамалле, где нас ждало такси.
Все эти блокпосты, границы и стены превращают жизнь в какую-то постоянную игру — не то в кошки-мышки, не то в казаки-разбойники. Ашраф играет в нее с детской увлеченностью, не понимая мрачной серьезности израильтян. Мы прощались с ним в центре Рамаллы. Утром мне нужно было лететь в Москву. Ашраф взахлеб рассказывал, как несколько лет назад нелегально пробирался "на ту сторону", чтобы попасть на свадьбу своих еврейских друзей. "Видимо, Бог очень не любит евреев и палестинцев, если заставил нас жить рядом на этом клочке земли и драться за каждый метр! — сказал он и сделал неожиданный вывод: — Зато когда здесь будет мир, когда мы объединимся с евреями, у нас будет самая потрясающая страна на свете! У нас будет все! Мы все сможем! Вместе мы будем круче всех!"