Жизнь пролетает, как январские каникулы,— я не про свою жизнь, а про сытую жизнь России, благодарность за которую многие адресуют царю. Однажды все кончится. Вопрос: что останется?
— Зато я в Diesel вся одета, спасибо Путину за это! — демонстративно и мощно продекламировала девушка, и безо всякой иронии.
— Ответь сама и спроси знакомых: чем тебе плохо живется при Путине? — спрашивал ее минутой ранее сосед по купе.
Вопрос этот стал летать, как сделанный копипастом, с форума на форум, из твита в твит, аккурат после декабрьских митингов. Это такой вот ответ — вопросом — на выступления недовольных тем, как живет страна сейчас.
Я давно отучился встревать в вагонные споры (они, Макаревич прав,— последнее дело, когда уже нечего пить...) А еще я не спорил, потому что возвращался с каникул в благостном настроении, проведя две недели во Франции и еще немного в Финляндии (точнее — я ехал во Францию через Финляндию, а почему, объясню позже).
Не буду мучить описанием поездки. Она была личной, частной: горы, Альпы, не вполне удачное катание, потому что в этом году снег шел и шел безостановочно, как в Питере при Матвиенко, и были закрыты подъемники и перевалы, и в тумане, называемом лыжниками "молоком", слышались выстрелы противолавинных пушек да стук-звяк цепей на колесах машин.
Что же до Парижа — тут все сказал Бродский:
Париж не изменился. Пляс де Вож
по-прежнему, скажу тебе, квадратна.
Река не потекла еще обратно.
Бульвар Распай по-прежнему пригож.
Из нового — концерты за бесплатно
и башня, чтоб почувствовать — ты вошь.
Кстати, это весьма точное объяснение того (хотя Бродский имел в виду небоскреб башни Монпарнас), почему русские начальники так упорно стремятся построить в Петербурге — единственной столице Европы, цельно сохранившей начало XIX века — 400-метровую башню "Газпрома".
Но вот что примечательно: мои каникулы были путешествием по предкризисной, кризисной, напрягшейся перед возможным разрушением еврозоны (и падением евро) Европы.
Париж был иллюминирован на Рождество на уровне нашего областного центра (а Хельсинки, пожалуй, и вовсе райцентра: так, кое-где лампочки в деревьях на Эспланаде). Экономили. На Елисейских Полях заменили гирлянды, но старые я нашел на бульваре Сен-Жермен в той его части, что примыкает к Сорбонне и где когда-то вели беседы Сартр, Камю и Бовуар; где хаживал за книгами к Сильвии Бич молодой Хемингуэй; где шли диспуты пламенных Дантона и Робеспьера (и где в квартире за стенкой изобрели под их шеи гильотину). Кстати (я не про гильотину!): а куда подевался из Питера тот безумный, зелено-красно-синий-черте-какой, цыганский иллюминационный новогодний наряд, что покрывал Невский в три слоя раньше? Сдали на склад? Отправили в Диснейленд? Утилизовали по статье "распил", то есть "расходы"?..
Парижские друзья, ранее иронизировавшие по поводу "месье Сарко" (так противники зовут Никола Саркози), теперь куда злее злословили по поводу "месье Срко": страна лишилась высшего суверенного рейтинга ААА, упав до АА+, ну и злословы решили, что логично лишить одной "а" и президента; это было на первых полосах газет.
Но главное, что стояло за этой иронией, не сказать бы желчью,— сосредоточенная сжатость людей, готовых встретить худшие времена, а потому заранее затянувших пояса и застегнувших кошельки.
О нет, французы не перестали быть французами, актерами в том театре, что разворачивается за столиком каждого кафе (вот почему столики во Франции даже зимой стоят на улице, а стулья развернуты к прохожим). Просто в пятницу вечером мы легко нашли свободные места там, где годом ранее стояли часовые очереди. А еще во Франции началась жаркая пора распродаж и скидок, но в больших магазинах, не было видно у касс толпы, увешанной пакетами. Даже по выходным: невероятный контраст по сравнению с прежними годами. Покупателей, спешащих за подешевевшим барахлом, было мало везде — и в Париже, и в Лионе, и в крохотном Одьерне в Бретани, прикрывающем собой въезд на мыс Пуан-дю-Ра, крайнюю западную точку Франции, за которой Атлантика, а дальше лишь США... Да и в Хельсинки была та же магазинная пустота.
Сжимались люди, готовились. По сравнению с европейской пустотой в торговом центре "Европейский" в Москве сейчас творится, конечно, Ходынка.
И я ходил по этой пустоте и радовался — и тому, что не сбивают с ног, и тому, что, судя по косвенным признакам, Россия снова в моде. Потому что во всех книжных витринах лежала книжка Сильвена Тессона Dans les forets de Siberie, "В лесах Сибири". Тессон — журналист и путешественник, известный тем, что совершил кругосветное путешествие на велосипеде. А тут он совершил другой вояж, цитирую: "На шесть месяцев я поселился в сибирской избушке на берегу озера Байкал. Ближайшая деревня в ста двадцати километрах, никаких соседей, никаких дорог и гостей. Зима, -30°, медвежье царство. Одним словом, рай".
Книга Тессона только что получила премию Медичи как эссе года — так что, представьте, вся Франция читает теперь про жизнь в Сибири в 100 километрах от деревушки Pokoiniki.
А еще Франция читает книги Лимонова — переизданы и выложены на прилавки все его главные романы, включая "Эдичку", известного на Западе под названием "Русский поэт предпочитает высоких негров". Дело в том, что писатель Эмманюэль Каррер выпустил в 2011-м биографию Лимонова, тут же получившую премию Ренодо (отпочковавшуюся в свое время от Гонкуровской). Эту премию получали в разные годы и входящий в университетский курс Леклезио, и крайне почитаемый мной (вне всякого курса) современный философ-эссеист Паскаль Брюкнер. В общем, премия, вручаемая в первый вторник ноября в ресторане "Друан",— важное, обсуждаемое всей страной событие. Заставившее говорить Францию о Лимонове, России и о том, что в России происходит. Например, о том, почему в современной России часть гонораров писателя Лимонова отбирают по решению суда в пользу бывшего мэра Москвы Лужкова. Суд решил, что это не мэр своим делом, но Лимонов своим словом посягнул на лужковскую честь.
Одна радость — что "Лимонов" Каррера выйдет в этом году на русском в Ad Marginem, со времен Ильи Кормильцева не утратившем вкуса ни к жизни, ни к радикальному жесту.
Мне тоже пора возвращаться на родину. Из Франции в Петербург через Финляндию. Дело в том, что билеты до Парижа у меня были из Хельсинки. Я их купил не потому, что хотел провести денек в Финляндии (хотя хотел). А потому, что лететь из Хельсинки в Париж втрое дешевле, чем из Пулково: 16 тысяч рублей KLM против 51 тысячи за два самых дешевых билета авиакомпании "Россия". А до Хельсинки из Питера гоняет масса вэнов-такси по цене 30 евро, а также скоростной поезд Allegro, недешевые билеты на который все равно с лихвой покрывает разница цен.
Это финансовое открытие я сделал примерно в те дни, когда в России грохнулись последние авиаперевозчики-дискаунтеры и мои иногородние студенты стали говорить, что встретить Новый год дома в этот раз не выйдет — ведь билеты "Аэрофлота" до какой-нибудь Уфы куда дороже, чем были у загнувшейся "Авиановы". И Дмитрий Медведев проводил в эти дни совещание по проблемам авиаперевозок, на котором утверждал, что стране нужны не маленькие безответственные авиакомпашки, но солидные крупняки. Оказалось, тут интересы страны и людей — разные вещи. Трудно представить нашего президента обсуждающим вопрос: отчего дискаунтеры, счастье и спасение Европы, все до единого провалились в России?
Поэтому я взял билеты из Хельсинки.
В 2011 году число пассажиров, вылетающих из Финляндии, увеличилось на 19 процентов. А из аэропорта городка Лаппеенранта близ русской границы,— на 90,3 процента, и каждый второй — русский. Нас можно понять: в России международных аэропортов стало меньше на один, а всего число аэропортов сократилось с 533 в 2000-м до 329 в 2009-м. Собственно, русские и превратили местный финский аэропортик в международный. И, если нынешняя русская власть останется у власти, та же прекрасная судьба ждет, полагаю, и Савонлинну, и Йоэнсуу, и даже Похакулоа.
Для Европы это отличные новости. Да, может снижаться рейтинг, падать евро, бушевать кризис, когда все это пройдет, там останутся сети скоростных железных дорог (по которым из Парижа в Лион 400 км мчишь пару часов), трехрядных автобанов (по каким из Парижа до Пуан-дю-Ра 600 км пролетаешь за 4,5 часа) и аэропортов не чета убогому Пулково.
В России же, когда нефтегазовая экономика подойдет к концу, останутся два с лишним десятка царских дворцов, лужковский новодел, избушки в Сибири, книги Лимонова да воспоминания о поездках за границу.
Хотя и это лучше, чем ничего.