Рузские не сдаются

Земля в Подмосковье скупалась по таким замысловатым схемам, а земельные отношения до сих пор регулируются так плохо, что войны за эту землю будут идти еще не один год. На линии фронта одной из таких войн побывала корреспондент "Денег" Екатерина Дранкина.

Письмо, что называется, позвало в дорогу. Точнее, даже не письмо, а ролик из YouTube. Ролик короткий, меньше трех минут, называется "Корсаровцы расстреливают безоружных сотрудников РМ", висит с 6 января. Содержание ролика такое: есть пара десятков людей — кто в пуховиках, кто в камуфляже, некоторые и в казачьих шапках. Сначала один из них передает в камеру привет маме-папе и желает здоровья некоему Бойко-Великому, а потом все они идут к каким-то воротам, а из-за ворот такая же компания идет навстречу и вроде как в них стреляет. Много мата, люди хватаются за куртки, не к месту улыбающиеся гаишники, интервью с пострадавшими в здании больницы, два скорбных мужских портрета: один прижимает к губе вату, у другого нос в царапинах. Есть также надписи "Мы против поддержки бандитов полицией города Руза" и "Виновных к ответу!".

Пара часов в интернете — и кое-что вырисовывается. РМ — это "Русское молоко", компания, принадлежащая Василию Бойко (когда-то был рейдером, потом занимался скупкой земель в Рузе, полтора года сидел в тюрьме, после выхода взял двойную фамилию Бойко-Великий и всем своим сотрудникам велел под угрозой увольнения креститься, а женатым — венчаться). Корсаровцы — сотрудники компании "Корсар", которая арендовала у "Русского молока" песчаный карьер — собственно, он и был за теми воротами на ролике. Теперь же "Корсар" почему-то имеет договор об аренде этого карьера с администрацией района, а Бойко считает карьер по-прежнему своим. По ходу поиска выяснилось, что воюет с Бойко не только "Корсар", но еще и фермеры, которые считают, что он похитил у них земли, и там все тоже очень зажигательно. "Ночью 17 августа неизвестные подожгли пять зерноуборочных комбайнов, убирающих хлеб в районе деревни Углынь Рузского района,— писал в открытом письме Бойко летом.— По милости Божией сгорел лишь один из пяти комбайнов, немецкий "Мега". А четыре русских "Агроса" остались целы". Фермеры в ответ тоже писали открытые письма с обвинениями и даже указывали в них свои мобильные телефоны. На мой звонок они, правда, отреагировали крайне настороженно и, посоветовавшись между собой, во встрече мне решили все-таки отказать, поскольку неясно, какие у меня намерения и кто за мной стоит — а ну как сам Бойко. "Корсара" в интернете не было, и на карьер в деревне Неверово под Рузой пришлось ехать наобум.

В карьере

"Нихт шиссен!" — кричали мы, проходя через те самые ворота, незлой шуткой желая задобрить воинственных обитателей карьера. Никто и не стрелял, но, впрочем, и не смеялся. Охранники хмуро заверили нас, что начальства нет, но мы все-таки стали пробираться к бытовке — возле нее стояло несколько машин, и люди в ней, стало быть, были. Действительно, внутри люди были. Представившись, мы спросили директора. Один из мужчин тут же вышел, и было слышно, как снаружи отъехала машина. Оставшиеся сообщили, что это и был директор и что его срочно вызвал следователь: с 6-го числа, когда произошла перестрелка, все корсаровцы днюют у него и ночуют. Постепенно люди разговорились. Из "достоверных источников" им, правда, было известно, что мы — люди Бойко и правды не напишем, ну да что уж там. По словам корсаровцев, стреляли не они, а в них. И на территории карьера они находятся законно: раньше был договор с "Русским молоком", потом — ссора, но выяснилось, что "Русскому молоку" эта земля вообще не принадлежит, и в апреле с ними заключила договор администрация района. С тех пор — война. В бытовку зашли казаки, поели супа, беседовать отказались и молча ушли. Наши собеседники доложили, что казаки здесь дежурят бесплатно, поскольку один из руководителей "Корсара" — казачий атаман, и вообще казаки на Бойко имеют зуб, потому что он пытался снести их конюшню в деревне Копцево. Потом нас долго водили по карьеру, демонстрируя разрушения, учиненные противником: вот баню сожгли, вот вагончик разрушили, вот следы от пуль в двери. Раненых мы, правда, не встретили, но в рассказах их фигурировало несколько, плюс к тому упоминались застреленная собака и насквозь простреленная шапка.

В Рузе

В администрации города Руза о неверовской перестрелке давно знали и, похоже, от этой истории несколько подустали. Было слышно, как в приемной главы района, за загородкой, кто-то из заместителей вел бесконечный разговор с просителем, который говорил что-то о провокации, поминая то "Корсар", то "Русское молоко" и требуя разобраться. Самого главы на месте не оказалось, а его пресс-секретарь ответ знала назубок, поскольку за время конфликта озвучивала его неоднократно. Дескать, в апреле прошлого года администрация послала запрос в кадастровую палату по поводу карьера Неверово и получила ответ о том, что эти земли "на кадастровом учете не стоят, правами третьих лиц не обременены и, следовательно, относятся к госсобственности". После чего администрация и заключила договор аренды с "Корсаром". То есть "Корсар" находится на территории карьера законно, а что касается противоправных действий — это дело полиции.

Начальник рузской полиции Игорь Васильев был на месте и вполне словоохотлив: "Вот "Русское молоко" везет своих людей на митинг в Москве (в минувшую субботу митинг напротив Белого дома действительно состоялся.— "Деньги"). Вот собираются поливать полицию грязью — якобы бездействовали, потворствовали захватчикам. Показывают этот ролик, а у нас уже есть экспертное заключение, что эти улыбающиеся сотрудники ДПС — они туда вмонтированы! Эти люди вообще не дежурили там 6 января! И вот посмотрите внимательно, вы же разумные люди: приезжает автобус, из него выгружаются люди, идут к воротам, потом завязывается перестрелка. Кто нападающий? Ну, наверное, те, кто приехал. Мы среагировали оперативно, подъехали, дождались, пока все загрузятся в автобус, и этот автобус, в котором было 34 человека, доставили сюда, в Рузу (из них восьмерых — в больницу). Но и тех, кто был на территории карьера, там 24 человека было, мы тоже всех забрали — их доставили в Тучковское отделение полиции, и мой зам там с ними разбирался. Наверное, не могли мы полсотни человек, которые только что месили друг друга, в одно помещение загрузить, как вы думаете?"

Игорь Васильев еще долго рассказывал о том, насколько нейтральная у него позиция в этом конфликте — как и любом другом конфликте хозяйствующих субъектов. К нему часто обращаются граждане, имеющие судебные постановления о том, что земля принадлежит им, а не Бойко, а тот ее захватил, но он вмешаться не может, потому что это дело судебных исполнителей. Рассказывал, как он убеждал пострадавших в перестрелке обращаться в больницы, но они либо не обращались, либо в больницах фиксировали какие-то совсем незначительные повреждения: "Мне лично позвонил человек из "Русского молока" 6 января, сказал, что ему глаз пулей выбили. Я его видел через пару часов после этого — вполне зрячий был". Против каждой из сторон, по словам Васильева, завели одинаковые уголовные дела — по ч. 2 ст. 330 УК РФ ("Самоуправство").

Василий Великий

Ближе к 11 вечера мы подъезжали к зданию культурного центра имени Святого Василия Великого на Дмитровском шоссе в Москве, где проходил корпоративный праздник "Русского молока" и других компаний Василия Бойко. После 300 км дороги сил уже не было никаких, но очень хотелось хоть какой-то ясности. Наш фотограф Дима Лебедев жаждал крови — хотел снимать пострадавших в перестрелке. Я прокручивала в голове отношения собственности. У меня есть какие-то смутные представления о том, что земля, приобретенная через скупку паев (как покупал Бойко),— это всегда земля сельхозназначения, а карьер — это вроде как промышленные земли. И как тогда? И почему с 2003 года рузская администрация не задумывалась о том, чья земля, а в апреле 2011-го вдруг задумалась? Ход моих мыслей прервал несущийся навстречу человек со светлой бородкой, радостно кричавший: "А мы вас ждали! Нам позвонили уже, что вы корсаровские!" Это был юрист компании Алексей Аверьянов. Сбоку надвигался корпулентный мужчина — очевидно, из службы охраны. "Когда твоих друзей расстреливают в упор,— говорил он тихим жутковатым голосом,— что должен делать настоящий мужчина? Собаку мою застрелили — это люди вообще? Другу моему артерию прострелили, не знаю, выживет ли, да я их всех..." "Где?! Где друг? Где артерия?! — кричал вконец озверевший фотограф Лебедев.— Сейчас поедем, давай!" Глаза мужчины наливались кровью, юрист Аверьянов кому-то звонил. Бойко находился в актовом зале, слушал ансамбль балалаечников. Он вышел поговорить с нами в мундире а-ля рюс с золотыми шнурами, с церковным орденом на груди и выглядел, ей-богу, самым здравомыслящим человеком среди всех, включая, наверное, и нас с Лебедевым.

— Когда льется кровь, не время говорить об отношениях собственности,— сказал Бойко для начала.

Но дошло и до собственности — правда, после положенных пассажей про кровь, а также после того, как я получила на руки заготовленный к митингу памфлет с заголовками "За святую Русь" и "Да созиждутся стены кремлевские!".

Сказать, что я что-то поняла из объяснений про землю, честно говоря, не могу. Выходило, что земля, на которой сегодня находится карьер, по бойковским бумагам действительно является землей сельхозназначения, поскольку 20 лет назад на ней пахали, а потом как-то образовался карьер. "И тогда это было определено как "нарушенная земля сельхозназначения" — есть такое понятие",— объяснял Бойко. Добыча на карьере закончилась уже к концу 90-х годов, и теперь там были только складирование продукции с соседнего карьера (Бойко его тоже считает своим и тоже воюет за него с "Корсаром") и переработка. Из кадастровой палаты все данные о землях Бойко были изъяты по запросу из прокуратуры по уголовному делу против него, которое тянется с 2007 года. То есть, по словам Бойко, глава Рузского района запросил в кадастровой палате данные по карьеру, их предоставить не смогли — и он счел эти земли свободными, назначил им статус земель промышленного использования и заключил договор аренды с "Корсаром".

— С одной стороны посмотреть — он имеет на это право,— спокойным голосом говорил Бойко.— Есть такое положение в законодательстве, которое позволяет ему это сделать. Но у нас, вот посмотрите, несколько выигранных судов — и по неверовскому карьеру, и по соседнему моревскому. Люди просто решили, что раз на мне уголовное дело висит, то я легкая добыча и можно попытаться землю растащить по кусочкам. А это не так. И уголовные дела не на мне одном. Вот у Якунина, главы района, шурина посадили недавно за взятки.

Еще меньше я преуспела в понимании других бойковских спорных земельных дел. Была какая-то куча паев, бумаг, относящихся к разным годам, и все они, с точки зрения разных судов, имели или не имели законную силу. Не вполне была ясна практическая мотивация Бойко в борьбе за карьеры, ведь если он выиграет и спорные территории будут признаны землями сельхозназначения, то работать на карьерах будет нельзя. "Да я именно и хочу только восстановления законного порядка,— подтверждал Бойко.— По-хорошему, я хочу, чтобы оба карьера вернулись к первозданному виду: чтобы всю песчано-гравийную смесь, вынутую "Корсаром", заложили бы обратно и чтобы "Корсар" восстановил земельный покров". Единственный понятный мне месседж заключался в том, что на митинге собираются говорить не только о пролитой крови, но и о том, чтобы с принадлежащих Бойко земель сняли связанный с уголовным преследованием запрет на строительство. Потому что земли Бойко начал скупать еще с 2003 года — планировалось сделать большой девелоперский проект "Рузская Швейцария", но до сих пор единственный его работающий бизнес в районе — молочный, куда как менее рентабельный.

Унося пачку судебных постановлений, я в первом часу ночи на ватных ногах выбиралась из культурного центра Василия Великого. Думала я о том, что боев таких в Подмосковье — тьма-тьмущая, но если и выходить с митингами по ним, то не иначе как с лозунгами типа "Да созиждутся стены кремлевские" или, например, про кровь. Потому как если пытаться донести что-то по сути, то выходит, право слово, куда непонятней.