4 февраля в Москве пройдут сразу две акции протеста — объединенное шествие оппозиции, в котором вместе пойдут демократы, либералы, коммунисты, левые и националисты, и отдельный митинг для либерал-демократической части оппозиции, которая, по словам организаторов, «не приемлет совместного шествия с националистами и коммунистами». Лидеры шествия те же, что и у акций протеста на Болотной площади и проспекте Сахарова. У отдельного митинга демократической части оппозиции лидеры — предприниматель Константин Боровой и известная диссидентка Валерия Новодворская. По словам Константина Борового, антиправительственный митинг без националистов и коммунистов готовы поддержать известные бизнесмены. Лидеры же общей акции протеста полагают, что раскол в рядах оппозиции приведет к ее поражению. ОЛЬГА АЛЛЕНОВА поговорила с лидерами протестного движения и выяснила, есть ли между ними серьезные разногласия.
— Вам не кажется, что приличным людям стыдно идти на митинги вместе с националистами?
— Вопрос в том, чего хотят приличные люди. Если они хотят, чтобы в стране изменилась ситуация, чтобы режим был не такой, как сейчас, авторитарный, а власть зависела от людей, гарантировала права человека, чтобы была независимая судебная власть, ну и все остальное, чего мы хотим, то надо понимать, что есть действительно серьезный и опасный враг, который засел в Кремле. И в этой ситуации выбирать много врагов невозможно, надо выбирать по степени опасности.
— То есть эти ребята вам кажутся неопасными?
— Националисты? Они не представляют никакой угрозы реальной. Ну, впрочем, некую, возможно, представляют, но по сравнению с режимом политическим небольшую. Потому что у них нет никаких ресурсов, нет возможности прийти к власти, вне сомнения.
— Вы так считаете?
— Абсолютно верю в наш народ. В 1990-е годы, когда выборы были достаточно демократичными, нигде и никогда националисты никаких серьезных выборов не выиграли.
— А вы опросы «Левада-центра» видели? В прошлом году? Это было после Манежной площади. Лозунг «Россия для русских» поддержали 58% респондентов.
— Это совсем не значит, что люди, которые так говорят, так на самом деле думают. Не нужно так слепо верить соцопросам. Да, есть некоторое неудовольствие миграцией, есть некоторое неудовольствие возникающими культурными конфликтами, это реальная проблема. И эту проблему ставят отнюдь не только националисты. Проблема существует, ее надо разрешать, да.
— Это проблема отсутствия закона, а не проблема культурных конфликтов.
— Да, сегодня ситуация, когда закона нет вообще. А люди хотят, чтобы закон одинаково применялся ко всем. Но они не понимают, что на поверхности, а что — в глубине.
— В том то и проблема, что люди этого не понимают. А эти ребята, националисты, манипулируют массовым непониманием.
— Вот чем скорее власть будет демократической, а не авторитарной, тем скорее люди все поймут. Если мы будем загонять эту ситуацию в угол, говоря, что лучше пускай будет Путин, чем мы дадим людям возможность свободно выбирать (а то, не дай бог, они выберут не того), тем более страшной и дикой будет трансформация общественного сознания, тем более нелепые объекты будет выбирать народный гнев. Этот гнев направляется не на власть, не на авторитарный режим. А на другие нации, на что угодно. Именно деформированная политическая ситуация, отсутствие возможности нормальным образом влиять на власть порождает эту трансформацию общественного сознания. Возьмите тот исторический опыт, который у нас есть, 1990-е годы. Когда жизнь была гораздо хуже, оснований быть недовольными и злиться у людей было гораздо больше, чем сейчас. Но этот опыт показывает, что ничего такого не было. И почему оно будет сейчас? Я не вижу для этого оснований.
— Ну, апеллировать к 1990-м, наверное, не совсем уместно сегодня, вам не кажется?
— А вы считаете, что степень национализма у российского населения возросла с 1990-х годов? С чего бы?
— Конечно. Последствия войн на Кавказе. Эмиграция из стран Азии и так далее.
— Нет, мне не кажется, что это так, но мне кажется, что эта проблема вполне решаема: любая власть и любая политическая сила, которая пойдет на выборы, конечно, должна будет предлагать решение и проблем Северного Кавказа, и проблем на Северном Кавказе. И проблем миграции тоже. И проблемы любого вида экстремизма тоже должны будут решаться. Любая политическая сила, которая будет претендовать на участие во власти, должна будет предлагать их решение. Говорить, что эти проблемы должны решать только русские националисты, нелепо. Да, тогда, конечно, они будут монопольными распределителями в этой сфере. И тогда угрозы есть. Но эти вопросы могут решать любые силы и предлагать решения. Не ксенофобские, а законные, демократические. Сама по себе идея законодательного ограничения миграции из-за рубежа не является криминальной, это требует обсуждения, расчета, потребностей трудового рынка. Я не говорю, что конкретно что-то надо изменить сейчас, но обсуждать проблему надо. Это совершенно естественно. Проблему дотаций обсуждать надо, это не криминал.
— Вот такой организационный вопрос. Вы создали некую коалицию. Предположим, гипотетически, в будущем вы побеждаете, власть уходит, а вам остается страна, в которой надо победить. Вам не кажется, что националисты более организованны, более агрессивны и что они, возможно, вас подавят и задавят?
— Совсем нет.
— Почему?
— Есть достаточно долгая история политического развития подполья, в котором существуют все политические силы России, кроме одобренных Кремлем. Мы же видим процессы, происходящие в их рядах. Нет у них такой организованности, наоборот, между ними разброд и шатание, деление на мелкие полки, они друг друга ненавидят, гораздо серьезнее, чем на других флангах, чем на левом.
— Но они на «Русский марш» собирают 14 тыс. А вы — 600 человек.
— Они собирают подростков, которые ни к какой организованной политической деятельности не способны, которые именно могут выйти на улицу, чтобы выплеснуть свои эмоции. Это дети, которыми можно манипулировать. Но сейчас и на этом поле демократические силы впереди. А уж на поле организованной политической работы, готовности к законотворчеству, разумеется, конкуренции серьезной с ними быть не может. Поэтому я такой проблемы не вижу.
Да. Это неприятно для всех нас. Мы вынуждены сейчас находиться вместе с ними. Но нет никакого механизма их изгнать просто так. Вот если бы они сейчас вышли с проповедью ксенофобии и национализма, это стало бы естественным основанием, чтобы разойтись в разные стороны. Но они выходят с самыми демократическими требованиями. И сказать, что кто-то из них в свое время говорил не то и неправильно, можно, но это как раз нас уведет от борьбы с режимом, потому что начнутся разногласия. Но мы же с левыми сидим вместе. Хотя есть люди, которые помнят зверства коммунизма и не готовы сидеть с ними. Вот Новодворская, например, она говорит, что ни с кем нельзя сотрудничать, кроме как с ней одной.
На самом деле, раскол по содержательным основаниям может случиться. Но пока его нет. Мы их выгнать не можем. Они нас выгнать не могут. Есть конкретный набор требований. Они подписываются под весьма демократической декларацией, призывающей к полному равноправию наций, рас и религий. На каком основании мы их можем прямо сейчас выгнать? Мы своими руками разрушим протест, который пока набирает силу.
А с другой стороны, важно, что все это стартовые позиции, и в конечном счете они вынуждены будут опираться на низовые структуры, на массовые структуры. И в этой ситуации на митинге на Сахарова очевидно, что 95% совершенно не разделяло бредовые ксенофобские идеи. И как только будет создан механизм, который будет позволять осуществлять делегирование от реальных участников протеста, эта проблема решится сама собой. Потому что они не получат представительства полноценного. Вот в рамках протеста они же пытались один раз собраться. Пришло 200 человек. Они больше не пытаются.