Московский Кремль дебютирует в качестве выставочной площадки авангардного искусства. 22 февраля там открывается выставка "Генри Мур и классический канон современной скульптуры".
Выставки Генри Мура (1898-1986), самого известного скульптора Великобритании, уже проходили в Москве: иногда они были экзотичны, иногда предсказуемы, но всегда качественны. Громадная по российским меркам ретроспектива скульптора обещает быть не хуже: работы привозит и фонд, занимающийся наследием скульптора, и Британский совет, и отдельные коллекционеры. Кроме того, для музеев Кремля выставка будет первой вылазкой на территорию искусства ХХ века.
В нынешней Европе Мур не на слуху и не в почете. Скульптор перестал быть символом современности лет сорок назад. В 1966 году тогдашний мэр провинциального Торонто Ричард Гивенс приобрел для города несколько работ Мура, объяснив выбор так: "В нашем городе живут одни жлобы. А мне хочется, чтобы он стал современным мегаполисом. Установка скульптур Мура открывает новый этап в истории Торонто". Собственно, с 1950-х годов художник в основном и занимался тем, что символизировал прогресс в искусстве и технике. Он ставил памятники атомной энергии, украшал общественное пространство штаб-квартиры ООН в Нью-Йорке и наслаждался статусом признанного классика.
Траектория Мура — непрерывный рост. Сын шахтера взрослел в нищете, был седьмым ребенком в семье. Самое яркое воспоминание детства — массаж поясницы старой и больной матери. Отсюда исследователи, склонные верить в психоанализ, выводят и любовь Мура к классическому для западной скульптуры сюжету "мать и дитя", и гладкую, приятную для глаза форму его работ: будто бы напряженные мускулы фигур, сделанных Микеланджело для капеллы Медичи, попали в руки мануального терапевта. Мур воевал в Первую мировую и чудом выжил в битве при Камбре 1917 года. Участие в грандиозной мясорубке тоже на него повлияло: там он увидел человека, разъятого и перемолотого бесчеловечной техникой, и с этого момента главной характеристикой человеческого тела для него перестала быть красота пропорций. Мур сформулировал свою главную идею так: "Мне кажется, что у работы должна быть своя жизнь. Не отражение витальности окружающей жизни, движения, деятельности и так далее, а энергия, исходящая изнутри, интенсивный пульс, независимый от того, что скульптура изображает. Когда эта энергия в скульптуре есть, мы не связываем с ней понятие "красота"".
В художественных вузах Мур быстро приобрел репутацию бунтаря-одиночки. Он приветствовал печатный станок и радовался, что благодаря увеличивающемуся потоку репродукций начинающим скульпторам не надо зацикливаться на признанной классике. "Парочка скульпторов из одного столетия греческого искусства больше не загораживают нам достижения остального человечества",— возвещал Мур в 1920-е годы, копируя в Британском музее памятники европейской и египетской архаики.
При всем своем авангардизме Мур быстро нашел поклонников и среди консерваторов. Скульптора, к примеру, очень ценил английский искусствовед Кеннет Кларк. Его покровительство в годы войны привело к тому, что Мур стал работать на британское Министерство информации, занимавшееся тогда подъемом боевого духа приунывших англичан. Госзаказ — выставки зарисовок сурового быта лондонцев, прячущихся от бомбежек в подземках,— обеспечил Муру широкую известность. После войны он стал "главным культурным экспортом Британского совета", как пишут историки, в противовес искусству побежденной Германии и соцреализму бывшего союзника СССР.
Теперь Муру оставалось только примириться с Грецией, что он и сделал во время первой и единственной поездки в Афины в 1951 году. После нее, как после грехопадения, скульптуры Мура приоделись в легкие накидки с волнистыми складками. В конце концов, бунтарь пришел к канону: работы Мура — первое, что копирует выпускник российского художественного вуза в попытках постичь внутреннюю логику авангарда. Этот модернизм для начинающих идеален для первой выставки искусства ХХ века в Кремле.