"Злоупотребляя званием маршала Советского Союза"

70 лет назад, в феврале 1942 года, маршал Григорий Кулик был снят с поста заместителя наркома обороны, лишен всех наград, выведен из состава ЦК ВКП(б) и понижен в звании до генерал-майора. Обозреватель "Власти" Евгений Жирнов выяснял, почему Сталин выдвинул, а затем наказал соратника, обо всех недостатках которого прекрасно знал.

"Выстрелы и взрывы слились в один непрерывный гул"

Начало жизненного пути Григория Кулика не предвещало ни будущего грандиозного взлета, ни сокрушительного падения. Родился он в 1890 году в Полтавской губернии в бедной крестьянской семье, так что на роду ему было написано работать без отдыха в поле и на подворье с раннего утра и до темноты.

Но с самого рождения Кулику регулярно везло. Он оказался младшим из семи детей и потому получал кусок послаще, да и родительской заботы побольше. Ему удалось окончить начальную школу-четырехлетку, что для того времени и обстоятельств выглядело вполне приличным образованием. Во время первой русской революции юный Кулик, правда, связался с местными бунтовщиками. Но даже не смог вникнуть в суть проповедовавшихся ими идей. Много лет спустя он писал в автобиографии: "Если сейчас спросить меня, какая это была организация, меньшевистская или эсеровская, просто затрудняюсь точно ответить, т. к. в политике я в тот период очень плохо разбирался".

Григорию повезло, что его тесное знакомство с революционерами не привлекло внимания полиции и свой путь во взрослую жизнь он не начал с полицейских участков и тюрем. Но еще более удачным оказалось то, что его призвали в армию за два года до начала мировой войны — в 1912 году. Сметливый, крепкий и уверенный в себе парень быстро освоил азы артиллерийской службы, умел произвести благоприятное впечатление на начальство и начал расти в чинах. Так что войну он встретил вполне подготовленным специалистом-фейерверкером. Везло ему и во время войны: он даже чуть было не дотянулся до офицерских чинов, получив в канун революции погоны подпрапорщика.

Однако главное удачное событие его жизни случилось уже после свержения царского строя. В 1917 году, когда в армейских частях появились солдатские комитеты, его последовательно избирали председателем их всех — от батарейного до дивизионного. Осенью фронт рухнул, но опыт руководства массами пригодился, когда вернувшийся в родные места Григорий собрал в Полтаве красногвардейский отряд.

Подобные неформальные вооруженные формирования появлялись, соединялись и распадались по всем городам и весям прекратившей существование Российской империи. По стечению обстоятельств отряд Кулика в апреле 1918 года присоединился к 5-й Украинской армии, которой командовал большевик Клим Ворошилов. Лихой артиллерист Кулик произвел впечатление на будущего маршала и члена Политбюро. И при переформировании он был назначен командующим артиллерией армии, именовавшейся теперь 10-й. А в новом качестве Кулик смог удивить своими способностями руководителя обороны Царицына, на защиту которого отправилась 10-я армия. Звали руководителя Иосиф Сталин.

В 1937 году Кулик опубликовал воспоминания об этой совместной службе и самом ярком ее эпизоде — уничтожении офицерской бригады противника, начавшей штурм осажденного Царицына 17 октября 1918 года. Кулик не без рисовки вспоминал, что это он со своего наблюдательного пункта — водонапорной башни — увидел блеск погон подтягивавшихся к передовой бойцов и, вспомнив, что Сталин говорил о возможном появлении офицерской бригады, немедленно доложил командованию о своем открытии. Сталин, как писал Кулик, разработал план операции и приказал стянуть к месту атаки белых офицеров артиллерию со всех участков фронта. То, что происходило после перехода противника в наступление, Кулик описывал так:

"Мощность первого артиллерийского шквала поразила даже нас, красных командиров и бойцов, для которых этот удар не был неожиданным. Вся полоса фронта, расположенная перед позициями, превратилась в ад. Каждая батарея с неослабевающей силой обстреливала свой участок фронта. Выстрелы и взрывы слились в один непрерывный гул, от которого сотрясался воздух. Поле боя походило теперь на поверхность воды в гигантском кипящем котле. Земля загорелась под ногами врага. Дым и пыль от обстрела заслонили от нас всю картину боя, и только в редкие просветы можно было разобрать, как мгновенно залегли, словно скошенные, передние офицерские колонны, а следующие за ними смешались, дрогнули и подались назад. Атака противника была отражена. Но, если бы мы теперь дали возможность врагу уйти и перестроиться для нового, более осторожного нападения, это было бы только временным успехом, который в тот же день мог перейти для нас в поражение. Теперь вступил в действие план разгрома, тщательно продуманный Сталиным и Ворошиловым. С севера по кольцевой ветке к месту боя подошел бронепоезд. На правом и левом флангах вырвались вперед, за линию пехоты, грузовики, переделанные под бронемашины и вооруженные пулеметами. Батареям было приказано переносить огонь вглубь. Артиллерия создала "заградительную завесу", отрезающую путь к отходу. И все, что попадало в эту артиллерийскую зону, уничтожалось беспощадно. Это был полный разгром живой силы противника, рассчитанный на то, чтобы враг уже не мог больше оправиться. Вскоре к гулу канонады примешался торжествующий крик нашей пехоты. Бойцы выскакивали из окопов и с винтовками наперевес бросались преследовать противника. Они даже рисковали попасть под огонь наших же батарей, так стремителен и безудержен был их порыв. И по мере того как орудия переносили свой огонь, перед глазами открывалось неузнаваемое, еще дымящееся поле боя, усеянное трупами, сплошь перепаханное снарядами... В разгар боя на позиции приехали Сталин и Ворошилов... И всюду, где они проходили, поднимался восторженный гул приветственных криков... Кольцо осады было прорвано. Царицын остался советским".

"Они страшно много интересного проделали"

После царицынского успеха Сталин считал Кулика непревзойденным мастером артиллерийских ударов. А тот, в свою очередь, делал все, чтобы поддерживать свою репутацию на должном уровне. К примеру, однажды его батареи на конной тяге на глазах у Сталина выскочили перед фронтом отступающих под натиском белых красноармейцев, лихо развернули орудия и начали вести огонь прямой наводкой по врагу. Атака была отбита, Кулик получил очередную благодарность Сталина. Стоили эти благодарности дороже любых наград. Каждый раз, когда председатель Реввоенсовета республики Лев Троцкий пытался снять малограмотного Кулика с поста начальника артиллерии армии и заменить его на квалифицированного командира из числа перешедших на сторону советской власти офицеров, в дело обязательно вмешивались Сталин и Ворошилов, и Кулик продолжал занимать пост начарта — в 10-й, а затем в 14-й армии и в Первой конной.

После Гражданской войны и последовавшего в 1925 году освобождения Троцкого от управления военными делами у Кулика, казалось бы, должен был начаться резкий карьерный взлет. И действительно, назначенный наркомом по военным и морским делам Ворошилов в 1926 году выдвинул своего боевого товарища на пост начальника Артиллерийского управления РККА. Однако, несмотря на окончание Высших военно-академических курсов высшего комсостава, у Кулика для новой должности оказалось слишком много амбиций и слишком мало знаний. Так что в итоге его пришлось переместить на другую позицию — командира дивизии, что стало явным понижением. А затем отправить на учебу в академию.

Окончив учебу, Кулик получил командование корпусом. Но это повышение он счел не слишком значительным и жаловался, что 16 лет находится примерно на одном уровне. Проблема состояла в том, что весь арсенал его знаний и умений так и не вышел за пределы того, чему Кулик научился на службе в царской армии и во время Гражданской войны. А сам он, по сути, оставался все тем же бравым фейерверкером.

Это вполне подтвердилось после того, как в 1936 году его отправили советником в испанскую республиканскую армию, воюющую с националистами генерала Франко. В планировании операций Кулик оказался, мягко говоря, не силен. Но лихие артиллерийские удары удавались ему по-прежнему так хорошо, что в январе 1938 года на приеме в честь депутатов Верховного совета СССР Сталин, показывая на Кулика, рассказывал:

"В конце концов в войне добивает противника тот, у кого хорошая артиллерия... Нет артиллерии — нет армии, нет победы! Без хорошей артиллерии нет закрепления военных успехов. Вы вот говорите об Испании. Но там была не только авиация. Там были артиллеристы, и они страшно много интересного проделали, некоторые опыты по борьбе с артиллерией итальянцев и германцев. Кто руководил этим делом? Вот он. Он прячется, но я его должен вам выдать с головой. Я пью за то, чтобы наша артиллерия была первоклассной, чтобы она была лучше германской артиллерии, лучше, чем японская, чем английская артиллерия".

Вернувшийся из Испании в 1937 году Кулик наконец-то получил высокий пост — его назначили начальником Главного артиллерийского управления. Но деятельность в этой должности вызывала массу нареканий со стороны его заместителей, конструкторов артиллерийских систем и руководителей промышленности. Не удавалось ему отличиться и в качестве военного стратега. Провалом окончилась миссия в район боев с японцами у реки Халхин-Гол, откуда после конфликта с генералом Георгием Жуковым Кулика отозвали в Москву.

Немногим лучше выглядело его участие в советско-финской войне. Перед ее началом Кулик собирался разгромить противника могучим ударом за 10-12 дней. Но после того как советские войска завязли в тяжелых боях, Кулик подвергся резкой критике Сталина. Спасло его лишь очередное применение давнего отработанного приема. Красноармейцы и командиры с восхищением рассказывали, что во время штурма хорошо укрепленной финской линии обороны Кулик вывел на открытые позиции артиллерию и "долбал по укреплениям до тех пор, пока они не развалились". Так что по итогам финской кампании Кулик получил звание Героя Советского Союза, пост заместителя наркома обороны и маршальскую звезду в петлицы.

Однако доверие к нему Сталина все слабело и слабело. Вождь все чаще одергивал Кулика на совещаниях и не соглашался с его предложениями. Но, видимо, несмотря ни на что, продолжал верить, что лихой артиллерист с боевым опытом еще может сыграть важную роль в грядущей войне.

"Приказал всем снять знаки различия"

22 июня 1941 года Сталин вызвал Кулика и приказал ему отправиться на Западный фронт, чтобы помочь необстрелянным командующим армиями. Кулик ринулся на передовую и на следующий день неожиданно исчез. Как оказалось, вместе с офицерами и генералами штаба 10-й армии, бойцов которой маршал собирался вдохновить на подвиги, он попал в окружение. А чтобы выбраться из окружения, решил использовать опыт Гражданской войны. Начальник отдела военной контрразведки штаба 10-й армии полковой комиссар Лось 13 июля 1941 года докладывал:

"Непонятно поведение зам. наркома обороны маршала Кулика. Он приказал всем снять знаки различия, выбросить документы, затем переодеться в крестьянскую одежду и сам переоделся в крестьянскую одежду. Сам он никаких документов с собой не имел, не знаю, взял ли он их с собой из Москвы. Предлагал бросить оружие, а мне лично — ордена и документы, однако, кроме его адъютанта, майора по званию, фамилию забыл, никто документов и оружия не бросил. Мотивировал он это тем, что, если попадемся к противнику, он примет нас за крестьян и отпустит... Маршал т. Кулик говорил, что хорошо умеет плавать, однако переплывать реку не стал, а ждал, пока сколотят плот".

Вернувшись в Москву, маршал занялся формированием и отправкой на фронт артиллерийских частей. Причем распоряжался доставкой орудий, боеприпасов и людей, лично договариваясь с наркомом путей сообщения Лазарем Кагановичем в обход службы военных сообщений. В результате он едва не сорвал весь график перевозок для армии и тыла, и Сталину вновь пришлось одергивать своего выдвиженца. Однако никаких мер взыскания не последовало. Видимо, Сталин все еще рассматривал Кулика как некий резерв, возможно, даже как средство для поднятия боевого духа бойцов.

Верховный главнокомандующий продолжал посылать Кулика на разные участки фронта, но результат оказывался неизменно плачевным. В августе 1941 года Кулику поручили командовать 54-й армией, перед которой сначала стояла задача не допустить блокирования Ленинграда, а затем — прорвать блокаду. Обе задачи Кулик провалил.

Осенью его отправили на Северный Кавказ, откуда стали поступать жалобы, что маршал вместо подготовки и укрепления обороны занялся укреплением своего материального положения и стал отправлять продукты эвакуированной семье в Свердловск, используя армейские транспортные самолеты. Сталину писали и о том, что Кулик вместо руководства войсками ищет романтических приключений и много пьет. А вот Ростов-на-Дону, который его войска должны были отстоять, сдали немцам и затем отбивали с большими потерями.

Первый секретарь Ростовского обкома ВКП(б) Борис Двинский позже писал Сталину о пораженческих настроениях Кулика:

"На словах Кулик все время подчеркивал свою веру в конечную победу Советского Союза под Вашим руководством, лишь бы только производилось больше оружия ("вот, не слушали меня, старого артиллериста, когда я требовал отпускать больше средств на вооружение"). На деле он, да и другие военные, не верили в защитимость от танковой атаки врага и в эффективность простейших средств борьбы против нее. Так, 17 октября меня как секретаря обкома партии вызвали в штаб СКВО, и Кулик, только что приехавший с поля боя, заявил мне, что силы наши после упорного сражения под Таганрогом истрачены, противник идет танками на Ростов, что задержать противника до города нельзя, будем давать городской бой, а я, как секретарь обкома, должен вывести безоружное население из города, чтобы не мешали бою и не гибли зря. Так и было сделано — не без паники в городе: кого могли, вывели за Дон, причем некоторые "активисты" убежали значительно дальше. Однако никакие танки на Ростов не пошли; видимо, противник понес такие потери, что ему пришлось потом долго собираться с силами. Такие настроения возникали при каждой танковой атаке врага, особенно когда 9-я армия убежала (иначе назвать нельзя) далеко на восток и дала тем самым возможность ударить на Ростов по всем направлениям. За день или за два до сдачи Ростова мне позвонил т. Микоян в штаб и как раз попал в момент таких "танковых настроений", о чем я ему и сказал, не стесняясь присутствия военных, чем вызвал их возмущение. Но факты таковы. Я не все знаю, что вам писал или говорил Кулик, но думаю, что он преувеличивал как насчет танков у врага, так и насчет числа уничтоженных нами танков".

Писал Двинский и о поведении Кулика:

"Не знаю, как в Краснодаре (где он, говорят, жил отдельно на "даче Кулика"), но личное поведение Кулика в Ростове не выделялось чем-либо особенным. Возможно, что он учитывал постоянное присутствие подчиненных — членов армейского Совета, которые ввиду большой остроты обстановки и близости линии фронта старались чаще быть вместе — в штабе СКВО, на командных пунктах и на квартире командующего войсками, где на одной половине жил и Кулик (правда, военный совет не всегда ночевал "дома" — в зависимости от обстановки). К тому же, например, со мной он встретился впервые. Во всяком случае, он вел себя здесь в отношении женщин осторожно, если не обманывал (во время наших отсутствий). Был такой случай, когда мы, члены военсовета, застали его в обществе двух женщин, возраст которых исключал, однако, подозрения и которых он отрекомендовал как своих старых знакомых времен гражданской войны. Кроме того, один раз он уезжал куда-то, против обыкновения, без адъютанта, чему тогда не придалось значения. Вот и все, что известно. Но, судя по трепотне на скользкие темы, обвинение в развратном образе жизни имеет все основания. Вино к столу всегда подавалось — и при Кулике и без Кулика,— но говорить о пьянстве никак нельзя, да это и не было возможно, так как все время надо было работать, в любой час дня и ночи принимать ответственные оперативные решения, вести переговоры со штабами, с Москвой и т. д. Ваше предупреждение лично Кулику по телефону, при чем я присутствовал, также не могло остаться без последствий".

"В нарушение приказов Ставки и своего воинского долга"

Поскольку жалобы подтверждались далеко не во всем, Сталин все еще продолжал верить в Кулика и в ноябре 1941 года отправил его исправлять положение в Крыму с приказом оборонять Керчь до последнего. Но и здесь Кулик не выполнил приказ.

"При подходе к Керчи,— оправдывался он в письме к Сталину, написанном 30 января 1942 года,— я увидел, что бой идет уже в районе крепости, расположенной на главных господствующих высотах на юге города. Противник обстреливает город и южные пристани артиллерийским и минометным огнем. Сам же город в нескольких местах горит, моряки рвут огнеприпасы. Нашел я командующего в пещере, недалеко от пристани, со своим штабом. При докладе мне начальником штаба и самим командующим обстановки я увидел, что они точного положения не знают, т. к. я наблюдал с моря совершенно другую обстановку. Они мне доложили, что крепость занята нами, а я им говорю, почему же наши снаряды рвутся на территории крепости. Так они мне толком и не могли доложить обстановки. Чтобы убедиться самому, что происходит на позициях, я лично взял члена Военного совета армии т. Николаева и выехал на главное направление, откуда видел почти всю линию фронта наших войск и противника, и установил, что противник занимал крепость, юго-западные высоты города Керчь. Шел сильный бой на северо-западной окраине города, т. е. противник наносил удар двумя группировками с северо-запада на главную пристань, в стык 302 и 106 дивизий, глубоко вклинился, подходил уже на северную окраину города. Второй группировкой противник наносил удар с юго-запада и запада, овладев крепостью и господствующими высотами юго-западнее города. Наша артиллерия компактно была расположена на артпозициях непосредственно на окраине города и частью в городе, и по ней вел противник прицельный огонь, т. к. господствующие высоты с северо-запада и юга были заняты противником, сам же город — в ложбине. Город обстреливался артиллерийским и минометным огнем, и большое количество было пожаров. Побывал в двух штабах дивизий и выслушал доклады командиров дивизий, они мне доложили, что они держатся сейчас главным образом на огне артиллерии, что пехоты у них очень мало и та собрана главным образом из тыловиков, части перемешаны и плохо управляемые, резервов никаких нет. Ловят бегущих по городу, посадят в оборону, а они через 2-3 часа убегают или при малейшем нажиме противника отходят. Так была занята крепость, ее оборонял батальон морской пехоты, и его группа автоматчиков противника в числе 50-60 человек разогнала, и он весь разбежался, отдав крепость противнику. Единственной частью, которая дралась и была управляема, была из 51 армии 106 дивизия, насчитывающая 1500 бойцов, и 302 горная дивизия, которая и прикрывала город Керчь с запада и юго-запада, т. е. главное направление. На пристанях в этот момент шла погрузка войск и техники, где была исключительная паника и беспорядок, мало управляемая толпа вооруженного народа производила погрузку. Каждый стремился попасть на Таманский полуостров, бросая технику, даже иногда и личное оружие, причем погрузка производилась под артиллерийским и авиационным огнем противника. Это еще усугубляло панику".

Именно этими обстоятельствами Кулик объяснял Сталину принятое решение:

"Исходя из оценки обстановки состояния фронта войск и действия противника, а также соотношения сил, я пришел к выводу, что больше двух дней армия оборонять город и пристани не сможет, если даже дать ей последний горно-стрелковый полк 302 див., который прикрывал южный отрог Таманского полуострова, а четвертый полк приходил не раньше чем через четыре дня, все равно положение это не спасет. Нужно армию организованно перебросить на Таманский полуостров, спасти все вооружение, в первую очередь артиллерию, а также технику. Если же этого не сделать, то противник разобьет остатки армии (в этот момент насчитывалось на Керченском полуострове 11 500 людей, более 200 орудий, более 200 автомашин и около 1000 лошадей), заберет всю технику и вооружение и на плечах ее остатков безнаказанно сможет переправиться на Таманский полуостров и двинуться на Северный Кавказ. Сдержать его было нечем, т. к. ближе войск, как с Закавказья, взять было неоткуда, а с Закавказья раньше 12-15 суток ожидать подвоза 2-3 дивизий нельзя. Исходя из Ваших указаний не допустить противника на Северный Кавказ и сложившейся обстановки, я, возвратясь в штаб армии, предложил немедленно командующему армией Левченко составить план перехода армии на Таманский полуостров, самому лично возглавить перевозку как моряку, а т. Батову с членом Военного совета Николаевым организовать оборону города и пристани, начальнику штаба со вторым членом Военного совета перейти в Тамань и организовывать прием войск, а главное — организовывать оборону Таманского полуострова. План был составлен на два дня, мною санкционирован и проводился в жизнь. Понадобилось фактически не два, а три дня. Сам же я уехал на Таманский полуостров, т. к. я считал главной задачей организацию обороны на Таманском полуострове".

Сталина такие объяснения уже не удовлетворяли, и Кулика отдали под трибунал. Итог в деле был подведен решением Политбюро, 24 февраля 1942 года утвержденным членами ЦК ВКП(б):

"Член ЦК ВКП(б) Маршал Советского Союза и зам. наркома обороны Кулик Г. И., являясь уполномоченным Ставки Верховного Главного Командования по Керченскому направлению, вместо честного и безусловного выполнения приказа Ставки от 7 ноября 1941 г. об активной обороне Севастополя и Керченского полуострова всеми силами и приказа Ставки от 14 ноября 1941 г. "удержать Керчь во что бы то ни стало и не дать противнику занять этот район", самовольно в нарушение приказов Ставки и своего воинского долга отдал 12 ноября 1941 года преступное распоряжение об эвакуации из Керчи в течение двух суток всех войск и оставлении Керченского района противнику, в результате чего и была сдана Керчь 15 ноября 1941 года. Кулик по прибытии в Керчь не только не принял на месте решительных мер против пораженческих настроений и пораженческого поведения командования Крымских войск, но своим пораженческим поведением в Керчи только усилил пораженческие настроения и деморализацию в среде командования Крымских войск. Такое поведение Кулика не случайно, так как аналогичное его пораженческое поведение имело место также при самовольной сдаче в ноябре 1941 года гор. Ростова без санкции Ставки и вопреки приказу Ставки. За все эти преступные действия Государственный Комитет Обороны отдал Кулика Г. И. под суд. Специальное присутствие Верховного Суда СССР установило виновность Кулика Г. И. в самовольной сдаче Керчи в ноябре 1941 года вопреки приказам Ставки, в преступном нарушении им своего воинского долга, во внесении деморализации в войска Керченского направления. Кулик Г. И. признал себя виновным в предъявленных ему судом обвинениях. Суд приговорил лишить Кулика Г. И. званий Маршала и Героя Советского Союза, а также лишить его орденов Союза ССР и медали "XX лет РККА". Кулик Г. И. обратился в Президиум Верховного Совета СССР с просьбой об отмене приговора. Президиум отклонил просьбу Кулика Г. И. Кроме того, ЦК ВКП(б) стали известны также факты, что Кулик во время пребывания на фронте систематически пьянствовал, вел развратный образ жизни и, злоупотребляя званием Маршала Советского Союза и зам. наркома обороны, занимался самоснабжением и расхищением государственной собственности, растрачивая сотни тысяч рублей из средств государства. В силу всего этого Политбюро ЦК ВКП(б) постановляет:

1. Исключить Кулика Г. И. из состава членов ЦК ВКП(б).

2. Снять Кулика Г. И. с поста зам. наркома обороны Союза ССР".

"Бытовая распущенность и барахольство"

Кулика понизили в звании до генерал-майора и только в 1943 году доверили командование армией. В качестве полководца он, как и в прошлые годы, ничем себя не проявил, по-прежнему пытаясь компенсировать недостаток способностей личной храбростью. Вскоре Сталин повысил его в звании до генерал-лейтенанта, а в марте 1944 года даже вернул на руководящую работу в Наркомат обороны. Но продлилась она сравнительно недолго.

28 февраля 1945 года Начальник Главного управления формирования и укомплектования войск генерал-полковник Смородинов и член Военного совета управления генерал-майор Колесников сообщили заместителю наркома обороны Николаю Булганину:

"Генерал-лейтенант Кулик Г. И. числится заместителем начальника Главупраформа по боевой подготовке. Изучая внимательно на протяжении года работу и личное поведение тов. Кулика, прихожу к выводу о необходимости немедленно снять его как несоответствующего своему назначению. Генерал-лейтенант Кулик совершенно не работает над собой, не изучает опыт войны, потерял вкус, остроту и интерес к работе, вследствие чего не может обеспечить перестройку боевой подготовки запасных дивизий в соответствии с требованиями фронта и эффективно руководить ею. Управление боевой подготовки Главупраформа во главе с вполне подготовленным и знающим дело генерал-майором тов. Коваленко обеспечивает руководство боевой подготовкой запасных и учебных дивизий. Поэтому считаю совершенно нецелесообразным и ненужным пребывание тов. Кулика в Главупраформе. Бытовая распущенность, нечистоплотность и барахольство тов. Кулика компрометируют его в глазах офицеров и генералов. Тов. Кулик окончательно подорвал свой авторитет не только в глазах офицеров и генералов Главупраформа, но и в глазах руководящего состава военных округов. Всем известно, что Кулик в сентябре-ноябре месяце привез с фронта пять легковых машин, двух племенных коров, незаконно использовал красноармейцев на строительстве личной дачи под Москвой. Кроме того, по сообщению Главного военного прокурора Красной Армии, Кулик, будучи в августе месяце 1944 года в Крыму, присвоил себе в Кореизе в поселковом совете (спецпереселенцев) дачу с имуществом — мебелью, посудой и т. д.— без оплаты стоимости. Для охраны дачи выставил часового — бойца погранотряда Субботина. Боец Субботин, получив от Кулика приказание охранять его дачу, оставлен на произвол судьбы, снят со всех видов довольствия, и, несмотря на неоднократные письма бойца Субботина к Кулику, последний никаких мер не принял".

Руководители Главупраформа настаивали на том, чтобы Кулика немедленно сняли с должности. Что вскоре и было сделано. Кроме того, его вновь понизили в звании до генерал-майора, исключили из партии и назначили заместителем командующего Приволжским военным округом. Летом 1946 года его отправили в отставку, и раздраженный бывший маршал начал поругивать Сталина в кругу таких же, как он, обиженных генералов. 11 января 1947 года его арестовали, а 24 августа 1950 года расстреляли.

Григорий Кулик не знал или забыл простую истину. Любые прежние заслуги имеют значение лишь тогда, когда их обладатель еще способен приносить существенную пользу вождю. В противном случае они приносят только тревогу, горечь, а иногда и смерть.