Лети куда-нибудь далеко очень легким и независимым — или полюби Россию заново
Сергей Митрохин, выступая на митинге на Пушкинской, начал со слов: "Путин победил, и мы должны это признать". Этот человек всегда говорит вещи правильные, но скрипуче неуместные, его не очень любят. "Нет-нет-нет!" — скандировали мы, стоя в снегу на газоне, по которому приличных граждан просят не ходить. "Но он действительно победил, мы должны это признать",— продолжал несколько растерянно неуклюжий Митрохин. "Нет",— вяло продолжали кричать мы, понимая, что он, вообще-то, прав, но то, что он произносит, не лезет ни в какие ворота.
Митинг 5 марта по смыслу должен был заканчивать "турнир белого кольца", начавшийся с Чистых прудов и продолжившийся Болотной, Сахарова, белым кольцом-1, Болотной же и белым кольцом-2. Все же выборы состоялись, и возникла какая-то граница. Однако в выступлениях ораторов и реакции участников граница не ощущалась, вернее, это была граница в гоголевском смысле. "Вот граница! — сказал Ноздрев.— Все, что ни видишь по эту сторону, все это мое, и даже по ту сторону, весь этот лес, который вон синеет, и все, что за лесом, все мое..." Путина выбрали президентом. Мы делали все, чтобы его не выбрали, а теперь, когда выбрали, будем делать все то же самое.
Вероятно, это не лишено очарования. Однажды Георгий Кнабе, прекрасный античник и латинист, в результате не вполне понятных флуктуаций ума написал статью о рок-музыке. Весьма умело демонстрируя, что этот предмет ему так же близок и хорошо известен, как особенности римской кулинарной лексики в корпусе Апиция. Основная проблема, которая привлекла внимание Георгия Степановича, заключалась в том, что люди, которые ходили на концерты, скажем, Beatles, прекрасно знали песни Beatles еще до того, как они туда пришли, и в этом смысле не узнавали там ничего нового. Тем не менее, как он с удивлением выяснил, это им совершенно не мешало, и напротив, они даже получали удовольствие на концерте именно от того, что там исполняли нечто им знакомое. Георгий Степанович сравнил это занятное явление с античными гимнами, например Аполлону, которые коллективно исполнялись гражданами Рима под влиянием греческой, а точнее Александрийской традиции. Иначе говоря, в самой ситуации концерта он увидел нечто ритуальное, когда все знают текст молитвы, и это никому не мешает его слушать.
Я думал об этом, замерзая в снегу на Пушкинской площади, и слушая Владимира Рыжкова, Бориса Немцова, Татьяну Лазареву, Григория Явлинского, и понимая, что я прекрасно знаю, что они сейчас скажут, и, вероятно, могу продолжать с любого места, где они остановились, если бы такая досадная остановка у них состоялась. По-моему, мои соседи по демократическому замерзанию тоже могли бы это продолжить, но это нимало не мешало им греться в огне речей. Вслед за Георгием Степановичем я склонен предположить здесь нечто ритуальное, вот вроде этих гимнов Аполлону или вскрытых им удивительных особенностей рок-концертов.
Одно меня смущает. Как бы у нас так считается, что на улицы Москвы выходит с протестами креативный класс. Когда Ричард Флорида ввел понятие "креативного класса", то он там более или менее подробно описал привычки и непривычки этого типа людей. Хотя это не совсем удобно говорить, но все же главная из привычек заключается в том, что они мало склонны делать одно и то же, а, напротив, все время придумывают что-то новенькое. У нас все второстепенные привычки и непривычки в наличии — среди нашего креативного класса присутствуют и химики, и парикмахеры, есть у нас и сексуальные меньшинства, нет, правда, тех, кого теперь принято называть афро, поскольку слово "негр" употреблять не политкорректно, но это чисто климатическое отсутствие. Однако же мы очень отличаемся в том смысле, что наш креативный класс оказался склонен к ритуальным формам поведения. "Только детские книги читать, только детские думы лелеять",— писал культовый поэт креативного класса Осип Эмильевич Мандельштам, такое ощущение, что мы теперь получаем удовольствие именно от эстетики тождества протеста, радуясь тому, что Рыжков и Навальный опять говорят то же самое, почти так же, как Винни-Пух опять находит земную ось, так же и в тех же выражениях, как было, когда папа читал это на ночь в прошлый раз.
С другой стороны, мы же остро чувствуем, что сегодня если какой-нибудь член креативного класса в Москве перестанет выходить на улицы, то он немедленно потеряет свое гордое имя и превратится в унылого обывателя без нравственных идеалов. Иначе говоря, сам статус креативности как-то так у нас повернулся, чтобы ничего не придумывать и не отступать ни в коем случае, по принципу "на том стою (или на том хожу, если иметь в виду шествия) и не могу иначе". Это очень напоминает членов жреческих корпораций, и думаю, Ричард Флорида был бы несколько ошеломлен такой флуктуацией идеи.
Рискну высказать одно сомнительное предположение. Мне кажется, что зазор между понятием "креативного класса" и традиционным понятием "интеллигенция" не так грандиозен, как это кажется тем, кто пишет на эту тему. Я понимаю, что члены креативного класса — свободные интеллектуалы, они не связаны устаревшими нормами боления душою за страдания народа, а предпочитают свободно и толерантно роиться в новом урбанистическом ландшафте для быстрого и эффективного обмена инновативными идеями. Вообще-то идеал среднего класса в свое время гениально сформулировал Михаил Жванецкий. "Попробуйте зашвырнуть комара. Он не летит. То есть он летит — но сам по себе. Поэтому надо быть очень легким и независимым". Но при всей независимости креативного человека от нравственной тяжести родной земли все же нужно понимать его внутреннее желание креативить что-нибудь нужное людям. То есть хочется, чтобы ты что-нибудь придумал и люди стали счастливее. А если ты внутренне уверен, что что бы ты ни придумал, а люди все равно будут избирать Путина, который тебе не люб, то это как-то, видимо, сдерживает креативную потенцию, переводя ее в сугубо ритуальные формы.
Так бывает, что, скажем, в отношениях с женщиной ты решил положить какую-то границу и сказать, что вот это все было до, а теперь все будет иначе. Но при этом ты как-то думаешь, что это с ней все будет иначе, а ты какой был, таким и остался. Аналогично, увы, и она рассуждает про себя, ожидая, что ты как-то изменишься, а она как жила, так и будет. Такая ситуация несколько отменяет эффективность границы.
Россия выбрала Путина президентом. У нас есть два способа поведения. Или развестись с ней и лететь куда-нибудь очень легким и независимым, или полюбить ее заново. Но если не замечать этого обстоятельства, тогда мы превращаемся в шаманов, бормочущих одни и те же ритуальные формулы климатической магии, без всякой надежды на то, что погода от этого хоть как-то поменяется. То есть мы потеряем наше главное качество. Ту самую креативность, за которую она в принципе могла бы нас предпочесть Путину.