«Мир всего лишь один, счастье и абсурд являются порождениями одной и той же земли. Они неразделимы. Было бы ошибкой утверждать, что счастье рождается непременно из открытия абсурда. Может случиться, что чувство абсурда рождается из счастья» — Альбер Камю
Каждый день в голове крутится одно и то же. Как будто закольцованная пленка — с утра до вечера, и снова до утра. Начинаешь уже привыкать к последовательности этих мыслей — от неумолимых предпосылок к неизменно неутешительным выводам: все не так, не для того и не вовремя, и незачем было (пропущенное вставить), лучше бы (ненужное зачеркнуть), но уже ничего не поправить, и не остановить, и не вернуть. И весь этот бесконечный хоровод в конечном счете сводится к одной печальной мысли: все, что происходит со мной и вокруг меня, начиная с 5 декабря 2011 года,— а вдруг все это было бессмысленно и зря?
Эта такая специальная мысль, которая с легкостью находит себе бесчисленное множество подтверждений: точно так же человеческое сознание за доли секунды изыскивает миллиард резонов, почему именно сейчас до смерти нужно залезть в фейсбук или почему именно сегодня не надо выходить на утреннюю пробежку. Мы против Путина — а за кого? Мы за честные выборы, на которых должен победить кто? Мы же понимаем, что страна не готова, народ не созрел, протестующие аморфны и нерешительны, их лидеры вообще ни на что не годятся, и вообще, с самого начала нужно было делать не то, не там и не так — игра проиграна еще до того, как белые двинули первую пешку. И что это вообще за игра, если по одну из сторон доски — неопределенная человеческая масса, движение без вектора и русла, без лидера, без внятно сформулированных целей, без четкой программы действий и, наверное, даже без внятного смысла (поскольку каждый из его сторонников и противников вдумывает в него свой особенный смысл). Энергия этого движения постоянно уходит в пар — то есть в рисование смешных плакатиков, в нем случайным образом объединены слишком разные, иногда совершенно несовместимые люди, каждая публичная инициатива кого-то из его участников вызывает раздражение у девяноста девяти процентов остальных. А еще есть такой момент, что девяносто девять процентов его участников — люди пришлые, случайные и в политической активности ранее не замеченные, и потому олдскульный и хардкоровый костяк смотрит на них с подозрением и периодически голосит на манер милиционера из пьесы «Изображая жертву»: «Вы откуда на хуй сюда прилетели?» Да и те девяносто девять процентов периодически срываются на крик, чему немало способствует развитие социальных сетей и прямые трансляции заседаний оргкомитета: батюшки, что мы делаем-то? опять выходить на улицу? вот с этими? вот ради этих? чтобы слушать вон тех? ну уж нет, дудки, в этот раз не проведете. А над всем этим молчаливой тенью нависает гигантская страна, которой, кажется, глубоко безразлично все происходящее и которой хочется лишь одного — чтобы не было войны и чтоб жена по выходным на рыбалку отпускала. А когда начинаешь думать про страну, сразу лезет в голову всякая сурковская пропаганда: а если и правда итогом всему — кровь, хаос, распад? Что тогда?
Наверное, это и называется интеллигентской рефлексией (или, в более просторечном варианте, мудовыми рыданиями), именно это не любит в мужчинах Божена Рынска (да и, честно говоря, любая нормальная женщина), именно отсутствие этого выдает в Сергее Удальцове (каковы бы ни были его идеологические ориентиры) крайне перспективного политика. Но себя не переделаешь — и потому так странно знать, что живут на свете люди, которые видят во всем происходящем карнавал, балаган, сытую, обеспеченную блажь. Мне-то, скорее, кажется, что это похоже на ходьбу с завязанными глазами по сильно пересеченной местности — причем периодически приходится дополнительно закрывать глаза рукой от неловкости за все происходящее. И еще постоянно лезут в голову какие-то не читанные со студенческих времен книжки и забытые за ненужностью термины — страх и трепет, тревога и заброшенность, миф о Сизифе, стояние в просвете бытия. Легко подкидывать дровишки в костер собственной правоты, когда видишь перед собой конкретную цель — но не когда защищаешь абстрактную ценность, от которой, возможно, один убыток. Но вот эти выбоины и ухабы, об которые постоянно приходится спотыкаться, то, как медленно и неправильно все происходит,— может, это и есть парадоксальное доказательство того, что все не зря. И дело не только в том, что отсутствие эйфории позволяет трезво смотреть на собственные перспективы, просто именно в таких сюжетах, где никто не дает гарантий, где не с кем посоветоваться и не на что опереться, где каждый шаг — словно напрямик, наугад, напролом,— именно в таких сюжетах из людей получается что-то стоящее. Не мы первые ходим по этой пересеченной местности, и все давно описано в давно не читанных книжках — именно такой хоровод водят мысли в головах у людей, которые вернулись (или, как сказали бы недоброжелатели, попали) в Историю.