Некролог
На 87-м году жизни в Москве скончался художник-авангардист, преподаватель и мистификатор Элий Михайлович Белютин, основатель знаменитой студии своего имени и участник легендарной выставки в Манеже 1962 года.
Биография Элия Белютина напоминает лоскутное одеяло, фрагменты которого прикидываются то золотым шитьем, то прозрачным газом. Никто из его учеников и близких друзей не может с уверенностью сказать, что знал Белютина. Его история соткана из придуманных им самим мифов. По некоторым данным, после Великой Отечественной Белютин, будучи офицером контрразведки, занимался перемещенными ценностями и составил себе коллекцию европейской живописи с Рембрандтами и Тицианами, которой позавидовали бы и тайные запасники ГМИИ имени Пушкина. Если учесть, что в 1945 году ему было 19 лет, байку можно списать в разряд мифов, но, как и в случае сокровищ ГМИИ, кто это докажет, когда доступ в архивы КГБ открывается только с помощью десятка звонков нужным людям от проверенных? На художественном небосклоне Белютин появляется в начале 1950-х преподавателем Московского полиграфического института. К нему ходили среди прочих Владимир Янкилевский и Виктор Пивоваров, ведущие художники семидесятых. В 1956 году Белютина из Полиграфа выгнали. Официально — за формализм. Но Пивоваров в своих воспоминаниях пишет, что он не сошелся характером с ректором, "глубоко порядочным" соратником Фаворского Андреем Гончаровым.
Уйдя из Полиграфа, Белютин организовал студию повышения квалификации для художников декоративно-прикладного искусства. И тут уж развернулся всерьез. Своим ученикам Белютин навязывал четкую систему работы, давая конкретные задания по колориту и форме. Для многих это был опыт освобождения от догм художественной пропаганды. Иных смущало то, что Белютин знал не только "как", но и "что". Он был заинтересован в конкретном результате, так что ученики Белютина узнаются сразу: они все как один пишут биоморфные абстракции, напоминающие позднего Жоана Миро, кто-то лучше, кто-то хуже. Главным принципом Белютина была эклектика. Ученикам он объяснял, что они берут лучшее у мировой культуры от Египта до наших дней и синтезируют универсальный художественный язык, эсперанто своего рода, и за этим языком, безусловно, будущее. Надо помнить, что социалистический реализм, по версии его идеологов, был тоже явлением эклектичным и наследовал всем "реалистическим" и "глубоко народным" тенденциям в искусстве прошлого. Белютин вполне осознавал себя наследником сталинской художественной системы. Диссидент Андрей Амальрик вспоминал, что Белютин даже придумал термин "коммунистический реализм", вполне в духе объявленного после развенчания культа личности "возвращения к сталинским нормам".
Студийцы часто ездили на этюды и по итогам устраивали выставки. На одну из них приехало западное телевидение. Вскоре после этого Белютин получил из ЦК КПСС роковое приглашение на выставку "ХХХ лет МОССХ" в Манеже, открывавшуюся в декабре 1962 года. Поначалу он справедливо посчитал это провокацией, но потом согласился. Дальнейшее известно каждому: в студийцах первый секретарь ЦК Никита Хрущев увидел политических и сексуальных (вспомним легендарное "пидарасы!") чужаков. Многие из них вылетели с работы и учебы. А Белютин, покаявшись на заседаниях идеологических комиссий ЦК, отступил на дачу в Абрамцево и руководил остатками студии там. Вылазки на передовую андерграунда его не привлекали. Наоборот, в 1975 году он совместно с супругой, искусствоведом Ниной Молевой, пишет правительству письмо, в котором называет героев "бульдозерной выставки" проектом КГБ. В конце перестройки Белютин триумфально возвращается в Манеж, но поезд искусства ушел: законсервированные находки 1950-х вызывали у критиков и зрителей только усмешку.
Все, кто знал Белютина, в один голос вспоминают о его рассказах о близости к власти, бесконечных переговорах на высшем уровне, его многозначительные обмолвки о визитах членов партии и правительства. Белютин постоянно обещал студийцам и всему миру, что вскоре его признают и сделают самым главным начальником над искусством. Сколько правды было в его рассказах, мы не знаем. Прошло больше двадцати лет с тех пор, как художественное подполье СССР легализовалось, а ответа на важнейший вопрос шестидесятых: "Who is mister Belyutin?" — так и нет. Он гордо не пользовался шансом ответить на обвинения и неуважительные мемуары современников. Коллеги-журналисты со всех стран мира рассказывают истории о том, как пытались пробиться к авангардисту-затворнику и расспросить о том, как и зачем он начинал. Поначалу все шло хорошо. Верная супруга Белютина, искусствовед Нина Молева, сверялась с графиком, находила удобные дни, вела задушевные беседы. В общем, любопытному репортеру казалось, что дело в шляпе. И вдруг как отрезало — трубку не берут, а если берут, то кричат раздраженно: "Мы заняты! Не звоните больше!"
Ходили слухи, что из белютинской дачи в Абрамцево влиятельный спонсор вот-вот сделает личный музей художника. Возможно, так и есть, но внешний мир об этом ничего не знает. К секретам семьи мало кого допускали даже из преданных учеников, которых к этому моменту осталось около десятка. Ярко вспыхнув в начале шестидесятых, Белютин ушел в таинственную тень — и из-за политического давления и благодаря сложному характеру. После смерти великого мистификатора есть маленькая надежда, что его фигура нарисуется объемнее и займет свое реальное, а не легендарное место в хитросплетениях культурной политики оттепели.