премьера / театр
В Черкасском музыкально-драматическом театре режиссер Сергей Проскурня выпустил спектакль "Тарас. Слова" — второй фрагмент задуманной им тетралогии, призванной эпически воссоздать на сцене биографию Тараса Шевченко. За становлением проекта наблюдал СЕРГЕЙ ВАСИЛЬЕВ.
Сергей Проскурня шутя называет себя "проектным режиссером", и, в общем, так оно и есть. Давно не привязанный ни к какому театру, он, однако, умудрился не стать и режиссером-гастролером. Обычная постановка кажется ему делом если не ничтожным, то малоэффективным. Собственно, даже свои театральные работы он рассматривает как некие художественные акции, которые должны активно воздействовать на социум. То есть подходит к ним примерно с теми же критериями, по которым создает иные свои грандиозные проекты — фестивали, музыкальные и литературные вечера, массовые праздники. Идея воплотить на сцене драматическую поэму Богдана Стельмаха "Тарас" — из этого же ряда. В юности, в середине 80-х, Сергей Проскурня уже работал с этим материалом во Львовском ТЮЗе, и спектакль имел большой успех, но то, что режиссер задумал предпринять с этой пьесой теперь в Черкассах, ничего общего со старым замыслом не имеет. Масштаб, безусловно, впечатляет. К 2014 году, к 200-летию со дня рождения Тараса Шевченко, постановщик решил смастерить 6-часовое мультимедийное зрелище о судьбе национального гения, воссоздав его биографию от детства до, по выражению авторов, "отхода в вечность". Пока же Сергей Проскурня, сетуя на плохую техническую оснащенность Черкасской муздрамы, из-за которой невозможно использовать видео, выпускает эскизы отдельных фрагментов будущего эпического полотна.
В марте прошлого года господин Проскурня представил спектакль "Тарас. Слава", в котором рассказал о мытарствах в ссылке и последних днях поэта, а в минувший уикенд показал публике эпизод "Тарас. Слова", охватывающий, возможно, самый счастливый период жизни молодого Шевченко — годы, предшествовавшие его аресту. По замыслу режиссера, в каждом новом фрагменте спектакля центральную роль исполняет другой артист. В "Славе" главную партию вел актер Национального драматического театра им. Франко Петр Панчук, а "Слова" взвалили на плечи Евгения Нищука, с ноября 2004-го безошибочно опознаваемого как "голос Майдана". Эти исполнители очень разные по своей природе, и их игра, как лакмусовая бумажка, ярко выявляет все достоинства и недостатки постановочного замысла.
Петр Панчук — артист огромного драматического дарования и какой-то маниакальной требовательности — в любом ансамбле чувствует себя немного чужаком; настырно продираясь к сути образа, он строит роль по собственной траектории, и, глядя на него, буквально физически ощущаешь дистанцию, отделяющую его от партнеров по сцене, а его героя — от других персонажей. Для Сергея Проскурни, в соавторстве со сценографом Сергеем Рыдванецким, художником по костюмам Натальей Рыдванецкой и балетмейстером Владимиром Татариновым создавшего удивительно изящную визуальную и пластическую партитуру спектакля, где образы живописи и графики Шевченко присутствуют не только на ширмах, образующих игровое пространство, но и цитируются в десятках мизансцен, такой исполнитель — находка. Петр Панчук каждой позой, каждым жестом, каждым взглядом вопит о неизбывном страдании гения, о вечной отверженности поэта, о его отстраненности от толпы, одинаково слепой в хуле и хвале. И всегда — несчастной, хотя бы из-за своей слепоты. Поэт как бы принимает на свою душу ношу общей боли и претворяет чужие беды, страхи и несчастья в совершенные образы.
В "Словах" сугубо внешне все сделано, кажется, под кальку со "Славы" — та же декорация, те же лица, тот же принцип построения мизансцен. Однако в итоге все получается чуточку иначе. Евгений Нищук — идеальный романтический герой — проживает каждую ситуацию с невероятной эмоциональной отдачей, в каждом отдельном эпизоде он искренен и достоверен — и в лирических сценах, и в гневных монологах, и при чтении экзистенциального "Запов?та", но любое его слово будто бы было произнесено кем-то раньше. Он рупор, классический выразитель народных обид и чаяний, возможно, лучший представитель некоего человеческого сообщества, однако не уникальный, а только первый в ряду. Этот вроде бы небольшой сдвиг, крохотная переакцентировка тут же, однако, разоблачает слабости спектакля — местами излишне риторический и пафосный текст Богдана Стельмаха, дефицит в нем психологически глубоких драматических эпизодов, служебный характер массовки (хотя идея режиссера выпустить на сцену в ролях "слов" группу детей восхитительна — трудно найти более емкую метафору чистоты, наивности и честности поэтического высказывания). И само зрелище неожиданно начинает приобретать черты патетического юбилейного концерта. Грубо говоря, конъюнктурного "датского" представления, что обидно, искреннего в своем напыщенном восторге.
В общем, вопрос о том, чем в результате станет "Тарас" — эпической трагедией о мятежном поэте или усладой для посещающих торжественные заседания почтенных господ, которых этот гений всем сердцем ненавидел,— пока остается открытым.