На фестивале балета "Мариинский" показали интеллектуальную балетную классику — одноактные спектакли Джорджа Баланчина и Ролана Пети. Рассказывает ОЛЬГА ФЕДОРЧЕНКО.
Первый спектакль любого фестиваля берет на себя обязательство задать художественную концепцию предстоящего форума. Судя по выбору балетов для художественного старта, таковая концепция обнаруживается: через покаяние и примирение ("Блудный сын") достигается высшая гармония (Ballet Imperial), что же до самоубийцы (премьера "Юноши и Смерти"), то отнесем его к теме борьбы с соблазнами.
Начнем с центрального события первого вечера — "Юноша и Смерть" Ролана Пети. Театр анонсировал премьеру балета, решив, вероятно, что раз уж несколько лет этот спектакль не исполняли, то и забыли его основательно. Потом пришло уточнение: балет будет идти в "окончательных" декорациях. Тут-то и пришло прозрение, что балет раньше был "ненастоящий" — отсутствие дорисованной убогой мансарды, богемного жилища художника делало балет "неполноценным". Честно говоря, лишь при уточнении этого момента корреспондент "Ъ" вспомнила, что раньше уже при поднятии занавеса были видны крыши Парижа и Эйфелева башня, загоравшиеся в роковом финале огнем рекламных огней. Но от этого балет хуже не становился: недостатки сценического оформления (оказывается, это было недостатком!) не мешали наслаждаться главными исполнителями — харизматичным Фарухом Рузиматовым, нордически сдержанным Игорем Зеленским и упоительно точным Вячеславом Самодуровым. Нынче же, не иначе как наняв бригаду гастарбайтеров, мансарду срочно привели в завершенный вид: стены возвели, обои приклеили, полки прибили, на окна повесили тюль. Обустроили уют: на полочку поставили скульптурку (кажется, Родена), на одну стенку приколотили белую алебастровую руку, другую задрапировали кроваво-красным пологом. Усилили спецэффектами: в начале балета в окно вливается яркий солнечный свет, что лишает спектакль присущей ему сумрачности: я всегда полагала, что в этой истории дело шло к вечеру, когда, как известно, "делать было нечего". В финале эта декорация взовьется, и поплывут вверх полочка со скульптуркой, стенки с прибитой рукой и алым пологом, окно с тюлем, освободив пространство знакомому виду с рекламой автоконцерна.
Исполнители главных партий Владимир Шкляров и Екатерина Кондаурова не сильно обжились в этих декорациях. Вероятно, их тревожил запах краски или строительная пыль: Владимир Шкляров в штанах с помочами, делавшими его похожим не то на прораба, не то на вымахавшего Карлсона, деловито проверял крепость кровати, стульев и стола — методами надавливания, швыряния и пинания. Жонглирование предметами мебели было, пожалуй, единственным, что господин Шкляров выполнил с настоящей страстью. Екатерина Кондаурова, вошедшая в комнату походкой профессиональной соблазнительницы, перевела макабрическую историю в милицейскую сводку о бытовых скандалах: пластическая перепалка персонажей у многоуважаемого стола напоминала хорошо известный диалог на тему "Ты меня уважаешь?". Финальные ковыляния на котурнах вызывали сочувствие: такой тяжелой трудовой походкой возвращается домой по окончании рабочего дня мать многочисленного семейства с авоськами в зубах.
Аскетичную хореографию "Блудного сына" столь же аскетично исполнили солисты New York City Ballet Тереза Райхлен и Даниэл Ульбрихт. Сирена госпожи Райхлен с непроницаемым лицом сфинкса хладнокровно распинала героя и столь же невозмутимо концентрировалась на сложных манипуляциях со шлейфом. Даниэл Ульбрихт впечатляюще сжимал пружину пластической эволюции своего героя: от энергичных прыжков в экспозиции роли к десятиминутному монологу на коленях в финале. Попрошайки в метро, прикидывающиеся ранеными "ветеранами", должны скинуться и взять мастер-класс у господина Ульбрихта — даже если они воспроизведут 10% мастерства американского танцовщика, увеличение их заработка гарантировано.
Лучезарный Ballet Imperial завершил вечер практически на мажорной ноте. Великолепная выправка Виктории Терешкиной, ее идеальная настроенность на музыку Чайковского и хореографию Баланчина, образцовый академизм балерины заставили быстро забыть о явном недоразумении: дебюте Тимура Аскерова, внятно продемонстрировавшего лишь полуприкрытые в романтическом экстазе глаза и раскрытый во вдохновенной улыбке рот.
Следующим вечером давали "Лебединое озеро". Самый кассовый балет всех времен и народов был исполнен солистом Голландского национального балета Мэтью Голдингом и Алиной Сомовой. Оба солиста имеют уверенную репутацию наичистейших классических танцовщиков. В тот вечер ни одна репутация не пострадала — более дистиллированного исполнения можно было и не желать. Впрочем, автор этих строк на "Лебедином озере" желал две вещи: вновь увидеть в этом спектакле прошлогоднего Зигфрида Дэвида Холберга и сергеевскую вариацию главного героя в первой картине балета — неужели эти потери перейдут в разряд "безвозвратных"?