Человек рисующий

Он так основательно влип в историю Серебряного века и первого русского авангарда, что выделить его личную сюжетную линию в этом большом романе почти невозможно: Петр Митурич (1887-1956), несмотря на несколько крупных выставок и серьезных публикаций, все еще художник из перечня, все еще имя через запятую. Есть Митурич круга "квартиры N5", академической квартиры-мастерской Льва Бруни, где в предреволюционные годы собирался партактив петроградского авангарда: Татлин, Пунин, футуристы, Мандельштам, Артур Лурье. Есть Митурич — родоначальник художественной династии Митуричей-Хлебниковых, зять поэта, муж, отец, дед и прадед художниц и художников. Есть, наконец, Митурич — друг Велимира Хлебникова и его душеприказчик, засвидетельствовавший в страшных дневниках и не менее страшных рисунках умирание и смерть Председателя земного шара в новгородской деревеньке Санталово, где оба надеялись пересидеть послевоенную разруху и голод. Но за этими фоновыми ролями теряется собственно Митурич-художник, один из лучших (если не лучший) русских рисовальщиков первой половины XX века. Графике Петра Митурича, рисункам и литографиям, посвящена выставка из цикла "Третьяковская галерея открывает свои запасники".

Его творчество производит странное и двойственное впечатление. Вот вроде бы удивительная цельность в том, что касается материала и техники: Митурич — график, рисовальщик par excellence, рисовальщик черным по белому, карандашом, углем и тушью по бумаге или литографским карандашом по литографскому камню. Виртуознее всего — карандашом, оставляющим безупречно точный, упругий и одновременно мягкий, бархатистый штрих. Но при этом — метания из крайности в крайность, от одной художественной системы к другой. То трагический натурализм, как в "Санталовском цикле", то чистая абстракция, как в "пространственной графике" покрытых иероглифами бумажных кубиков или в иллюстрациях к хлебниковскому "Разину". Или вовсе инженерно-техническое проектирование, каким он заразился примерно тогда же, когда начал преподавать во ВХУТЕМАСе, и даже получил несколько изобретательских патентов, в том числе за какую-то научно-фантастическую лодку-самоходку, движимую мускульными усилиями пассажиров. На взгляд поверхностный может показаться, будто Митурич вечно чем-то увлекался — мирискуснической чистой линией, футуристическим беспредметничеством или татлинской инженерией — и вечно попадал под чье-то влияние. А между тем — нет более самодостаточной, органичной и гармоничной художественной вселенной, чем у Митурича, чьи жанровые сценки в интерьерах и пейзажах, вполне характерные для ученика баталиста Самокиша, абстрактные синкопы и спиральные вихри в иллюстрациях к Хлебникову, вполне понятные для завсегдатая "квартиры N5", и проекты аппаратов, движимых волновой энергией, вполне логичные для единомышленника Татлина, суть одно: исследования природы мирового ритма.

Этот вселенский ритм, открывшийся Хлебникову и выраженный в его "двояковыпуклой речи", схвачен Митуричем в конгениальных хлебниковских иллюстрациях и в такой же "двояковыпуклой", выходящей в трехмерное пространство графике бумажных объектов рубежа 1910-х и 1920-х годов, один из которых чудом сохранился в Третьяковке. Само безостановочное митуричевское рисование — былинки, травинки, деревья, фигуры, лица, орнаменты частоколов, орнаменты стволов и ветвей — не ремесленный зуд в руках, а попадание в ритм некоей мистическим образом уловленной космической пульсации, передающейся от мозга к кончикам пальцев и далее — к грифелю карандаша. Со времен Просвещения рисование, превращающее человека в разумный глаз, почиталось занятием философическим, упражнением в герменевтике природы, если не в онтологии. И весь корпус графики Петра Митурича заставляет думать, что художник, вооруженный карандашом, в сущности, и есть человек естественный, потому что рисовать для homo sapiens, мыслящего, следовательно, существующего, так же естественно, как дышать. Как для птицы — летать, как для рыбы — плавать.

Этот советский Леонардо как раз и смотрел на птиц и рыб, изучая их биоритмы, когда изобретал свои "волновики", летательные и плавательные аппараты, основанные на стихийно и художественно открытой им волновой теории. Ученики вспоминали, что дом Митурича, счастливо избежавшего репрессий, но после 1932-го никому не нужного, был забит кипами рисунков, которые не могли заинтересовать ни одно издательство. То ли это маниакальное изобретательство стало ответом на невостребованность, то ли побегом в лучший, фантастический мир: усовершенствуем старорежимного человека с карандашом, создадим нового — с крыльями, плавниками и жабрами. Наподобие Газурмаха, сына Мафарки-футуриста, или Ихтиандра, человека-амфибии.

Третьяковская галерея на Крымском Валу, с 9 апреля по 29 июля