Ностальгия по черно-белому

В этом году произошла удивительная вещь. На "Оскаре", где американский фильм имеет заведомые преимущества, целую серию главных призов получил французский "Артист".

Возможно потому, что он прилежно воспроизвел мифы золотого века американского кино — но сделал это с французской наивностью и изяществом. Вкус ретро в этой трогательной комедии был приправлен очень современной игрой в "немую фильму". Настоящий кинематографический винтаж, который был подчеркнут на церемонии тем, что на руке у Жана Дюжардена были часы Memovox Tribute to Deep Sea, произведенные знаменитой швейцарской маркой с французскими корнями — Jaeger-LeCoultre. Точно так же, как "Артист" был признанием в любви к кино былых времен, Memovox Tribute to Deep Sea были воспоминанием о знаменитой модели 1950-х годов.

Ностальгия теперь в цене. В 1976 году мир надрывал животики над чудилой-режиссером Мелом Фанном, героем "Немого фильма" Мела Брукса. Излечившись от лютого алкоголизма, Фанн, безусловно, пребывал в неадекватном состоянии: никак иначе не объяснить его маниакальное желание снять немую кинокомедию. Фильм попал в Книгу рекордов Гиннесса как звуковой фильм с минимальным количеством реплик. С экрана звучало лишь яростное "Non!": великий мим Марсель Марсо отказывался участвовать в столь безумном проекте. Четверть века спустя Мишелю Хазанавичюсу не удалось (да это и невозможно) потеснить Мела Брукса в Книге рекордов: в его "Артисте" звучит чуть больше слов. Но, воплотив бредовую мечту Мела Фанна, он сорвал и реальный, и символический банк.

Не припомнить, когда в последний раз какой-нибудь фильм вызывал столь единодушно умиленную любовь. Речь не о том, что сборы уже превысили 15-миллионный бюджет в семь раз. В конце концов $106 млн — цифра для кино не умопомрачительная, но и "Артист" — не "Титаник". В нем есть все, что должно было отвратить зрителя.

Он черно-белый! Но зрители всего мира согласились с тем, что само время, течению которого и посвящен "Артист", черно-белого цвета.

Он если и не немой, то почти бессловесный! Зато как оглушительно — после часа экранной немоты — падает на землю невесомое перышко: это кошмар Джорджа Валентайна (Жан Дюжарден) — звезды немого кино, раздавленного пришествием звука.

Наконец, он синефильский!

Да, Хазанавичюс цитирует не столько конкретные голливудские хиты золотых 1920-х, сколько Голливуд как один огромный фильм. Его герои без ущерба для прически тонут в Амазонке и бегут из комиссарских застенков; театрально — но никогда не до конца — кончают с собой. Возносятся на голливудский небосвод юные звезды, а впавшие в ничтожество кумиры возвращаются к жизни благодаря волшебной силе любви. Старые слуги являют чудеса преданности, собачки спасают хозяев, а в финале все бьют чечетку — и поцелуй в диафрагму. В наши дни и такая синефилия требует определенного образования и терпения, но зритель "Артиста" ни на мгновение не чувствует себя посетителем музея.

При всей успешности фильма сказать о нем что-то обидное — все равно что у ребенка конфету отобрать: патентованные циники сюсюкают над партнером Жана Дюжардена — новым ведущим церемонии вручения "Оскара" джекрасселтерьером Угги в брильянтовом ошейнике от Chopard. Тем не менее нашлись отщепенцы, прошипевшие что-то ядовитое по поводу "Артиста",— на фоне всеобщего экстаза их мнение примечательно.

Le Figaro — нет чтоб порадоваться победе французского фильма в основных оскаровских номинациях,— буркнула: "Фильм американский в той же степени, что и французский". Да, конечно, его пафос заключается в том числе и в космополитизме. Когда кино называли "великим немым", оно по большому счету не делилось на французское, американское, шведское. Его немота была формой эсперанто. Именно приход звука разрушил вселенскую актерскую общность. В 1928-м великий немец Эмиль Яннингс получил первый актерский "Оскар" сразу за две лучшие мужские роли. А через год Яннингсу, по-английски почти не говорившему, пришлось вернуться восвояси. Не заговорило бы кино, остался бы в Калифорнии: может, в "Голубом ангеле" (1930) с Марлен Дитрих и не сыграл бы, но и с нацистами не связался бы.

Коллизия "Артиста" — падение и возрождение звезды — рифмуется с коллизией шедевра Фридриха Вильгельма Мурнау, часто упоминаемого Хазанавичюсом ("Последний человек",1924, с Яннингсом): правда, герой там не киноактер, а швейцар, но в конце концов какая разница?

Со страниц The Hollywood Reporter прозвучали противоположные упреки. "Артист" — метафора европейского страха перед прогрессом и новыми технологиями: лучше бы "Оскар" дали "Властелину времени" Мартина Скорсезе — тоже гимн немому кино, но зато какой цветной, какой шумливый, какой компьютерный. Да, конечно, "Артист" — по-хорошему контрреволюционный фильм. Напоминание о том, что киноиндустрия, упиваясь техническими гаджетами — звуком, цветом, широким форматом или 3D, всякий раз наивно безжалостно приносит в жертву киноискусство.

Самый весомый упрек — не столько в адрес, сколько по поводу "Артиста" — обличение мирового мейнстрима в вытеснении эпоса, трагедии, "больших тем". В самом деле, что за безобразие: зрители не рыдают в кино, а в кои-то веки хохочут. "Артист" и "Полночь в Париже" Вуди Аллена, еще один милый пустячок, разобрали главные "Оскары". Где новые "Выбор Софи" и "Список Шиндлера"? "Поля смерти" и "Ганди"? "Английский пациент" и "Охотник на оленей"?

Между тем при всей легкомысленности "Артист" посвящен драме, пережитой баловнями Голливуда почти что как Апокалипсис. Удивительно, что до шалуна Хазанавичюса никто не снял фильм о судьбах и карьерах, сломанных с приходом звука. Тем временем это был — наряду с маккартистской охотой на ведьм — один из двух мощнейших ударов по фабрике грез. Списать все актерские драмы на неумолимую поступь прогресса не получается — вот что самое обидное. Часто студии просто изгоняли, пользуясь изменением технической парадигмы как предлогом, неугодных артистов. Так была выдавлена из кино, поставленная перед драконовским выбором — "бери, сколько платят, или проваливай" — ныне культовая Луиза Брукс.

Хазанавичюс называет прототипами Валентайна двоих — Дугласа Фэрбенкса и Фредрика Марча. Ну Марчу еще повезло. Оба свои "Оскара" он получил (1932, 1946) уже в звуковую эпоху, а снимался мало, поскольку посвятил себя Бродвею. А вот Фэрбенкс — лучший Зорро, Робин Гуд и Багдадский вор, первый президент киноакадемии — действительно расстался с кино в 1934 году: зато и умер через пять лет. Скорее стоило вспомнить Джона Гилберта, первого "истинно американского" в противовес "латинским любовникам" секс-символа: его голос объявили непригодным для звукового кино. Это была месть продюсера Луиса Майера, которого актер, как шушукался Голливуд, отправил в нокаут, защищая честь Греты Гарбо. Виски довершило дело — в 1936 году 38-летнего Гилберта не стало.

К середине 1930-х вынуждены были расстаться с экраном его ярчайшие символы: Глория Свенсон, Колин Мур, Лиллиан Гиш — талисман Гриффита, воплощенная невинность Мэри Пикфорд, самая элегантная звезда 1920-х Норма Толмедж: ей не помогло даже честное посещение курсов сценической речи. В 25 лет обрушилась карьера Клары Боу, обвиненной во всех смертных грехах образцовой garconne — коротко стриженной, берущей от жизни все модной девчонки безумных лет джаза.

Но, конечно, в подсознании "Артиста" — судьбы двух величайших комиков немого кино. Чарли Чаплин с безрассудным мужеством, дозволенным лишь ему одному, сопротивлялся звуку до последнего и заговорил с экрана лишь в 1940-м. Бастер Китон сдался на милость звука и, если судить по фильмографии, в 1930-х снимался непрестанно. Однако все это были фильмы, не просто не достойные таланта, но унизительные для клоуна-который-никогда-не-улыбается. Так что финал "Артиста" открыт. Да, Валентайн вернулся в кино, хотя и нашел способ сохранить лицо: отныне он бьет чечетку. Кто кого переборет — человек или прогресс — неочевидно. Хотя на сегодняшний день вымышленный Валентайн, безусловно, побеждает, отомстив за Фэрбенкса, Гилберта и Китона.