Александр Кабаков
Чего мучиться, если ясно, что лучше не будет?
Я все чаще всерьез думаю — дело в климате.
Удаленность от Гольфстрима делает маловероятными катаклизмы вроде наводнения и урагана, обрушившихся этой зимой на Англию и континентальную Европу, но обеспечивает вечный озноб и душевную стужу в течение по крайней мере семи месяцев года. Русский национальный характер сформировался за толстыми стенами и двойными рамами, проложенными ватой, в жарко натопленных спальнях и за большим стопарем под сопливый грибок и холодец. С этим, надо отдавать себе отчет, пока ничего поделать не удалось.
Многие народы — кроме счастливых скандинавов — совершали революции и казнили монархов. Но мыслимо ли было где либо, кроме России, такое, что творилось и творится сейчас? Осквернение праха среди людей любых религий и обычаев всегда считалось тягчайшим грехом. Мы же с костями чудовищно убиенной семьи обходимся не то что как язычники, а просто как людоеды, причем выдаем эту свистопляску за покаяние.
Губернатор свердловский тянет себе, рассчитывая поправить дела нищей области за счет туристического аттракциона. Логика примерно такая же, как если бы в лубянской конторе устроить мемориал жертв террора — а почему нет? Материалы все здесь, под рукой, место тоже подходящее — здесь и убивали. Московский хозяин не отстает, и даже какие-то исторические аргументы выдвигает. А Церковь задает идентификационной экспертизе вопрос: а не было ли убийство царской семьи ритуальным? И не была ли отделена голова императора — видимо, для доставки Ленину. Чей ритуал — венгров, которых была половина среди расстрельщиков, русских, которые тоже участвовали? Ой, не морочьте голову, а то сами не понимаете, о ком идет речь. И выходит, что каждый православный человек, должный быть послушным Церкви, присоединяется к этим антисемитским и просто дикарским вопросам, забыв, что уже было дело Бейлиса и чем оно кончилось...
Господи помилуй, не меняется ничего! И все тот же сумрачный бред одолевает страну, заваленную грязным снегом, и все так же жутко здесь не только живым, но и мертвым. Обезумевшие матери убитых в Чечне солдат дерутся за могилу, в которой лежит дважды жертва государства: сначала бросили на погибель, потом военные чиновники перепутали тело, теперь чужая мать не хочет отдавать родной ее мертвого сына. Что это? Не кошмар ли, мучающий длинной зимней ночью, в печном угаре, в тяжком общем похмелье?
А бояре преют в думской духоте и надуваются важностью, рассуждая о державной мощи, которую никак терять нельзя, и потому следует хоть из-под земли добыть денег на новые сразу ржавые танки и догнивающую армию, и опять станут нас — то есть, их, бояр — все бояться, и это будет величие.
А что под носом у этих византийцев русского моряка Петренко норвежцы десять месяцев в тюрьме продержали по явно липовому делу, это их не заботит нисколько, никаких межпарламентских объяснений и не думали затевать. Не боярское дело — судьба одного смерда.
И все идет, как шло. Воеводы воруют. Царь, из слободы воротившись, с дворней разбирается по-отечески. Взятка — национальный обычай. Налоговая система традиционная: дери три шкуры, четвертая нарастет. И палаты каменные растут на этой земле, как всегда росли, не от трудов праведных, и не продашь ничего здесь, коли не обманешь, и работа, как всегда, дураков любит... Климат.
Возникает резонный вопрос, которым я, например, всегда задаюсь, видя поселения людей в местах, для жизни неудобных и даже почти непригодных. Какой-нибудь кишлак в полупустыне, без воды, аул на скале выжженной, деревня на сваях... Зачем они здесь живут? Разве мало места на Земле? Чего мучиться, если ясно, что здесь лучше не будет?
То ли дело — Америка, Соединенные ее Штаты. Чисто, зелено, тепло. Порядок. Добрые люди к чужим детям относятся лучше, чем у нас к своим. Неизвестного солдата родственники опознали и собираются — по суду, конечно — переносить из мемориальной могилы на родину. Заботясь о судьбах всего мира, готовы сами воевать с Саддамом... Словом, вот там бы жить, а?
Но стоит мне вспомнить о том, что там могут
оправдать убийцу только потому, что он "афроамериканец",
настучать на соседа, который что-нибудь нарушил, считая это делом чести, доблести и геройства,
решать в суде дело по иску жены к мужу, не обеспечивавшему должной длительности оргазма,
всерьез рассматривать легализацию службы гомосексуалистов в военном флоте,
рассматривать курение как уголовно наказуемое действие
— и желание пропадает.
Не хочется жить в стране, которая ведет себя, как партком. Президент загулял — немедленно на него управа нашлась. Не прошло и семи лет, как оскорбленная грязным предложением девушка сообщила принципиальному прокурору — так, мол, и так, и сейчас перед глазами стоит, могу описать особые приметы. И страна принципиально оценивает, похоже дамочка рассказывает или нет. Вроде по комплекции подходит... А с другой и того лучше — она подружке рассказывала о хахале, а та, не будь дурой, возьми все и запиши на магнитофон. Теперь послушаем, как президент пыхтел, посмотрим, как он будет еще пыхтеть...
Нравится? Лучше, чем падение в воду при полностью одобрительном подмигивании вверенной страны? Или похлопывание стенографистки прямо перед телекамерами?
Я, признаюсь, Клинтона не любил за многое, в том числе за то, что подкаблучник. Но теперь отношусь к нему лучше. При нем в бюджете излишек образовался (ну, этого нам вообще не понять), безработица на двадцать процентов уменьшилась, инфляция отброшена на уровень тридцатилетней давности — а население его трусы выворачивает. Сочувствую. И мне не нравится такая жизнь.
А если еще подумать, что и нам, возможно, предстоит то же самое, когда в конце концов идеи просвещенной демократии и либерализма овладеют нашими массами, и русский человек будет наконец полностью и окончательно переделан... И мы будем уважать закон и ставить его превыше всего на свете; и наши чиновники будут дрожать перед прокурорами, а не наоборот; и у нас национальная гордость будет связана с национальным доходом, а не только с высотой очередного медного истукана; и мы будем вести здоровый образ жизни, и бороться против холестерина в котлетах, а не против осетинской водки...
Прекрасная перспектива, но лично мне от нее становится тошновато. Нас уже один раз переделывали, Ульянов уже хотел привить американскую деловитость на русский размах — получился лагерь. Теперь может получиться лагерь бойскаутский, правильный и убийственно нудный, — и это в лучшем случае.
Лет пятнадцать назад жить здесь было стыдно, теперь страшно. Если все удастся, и у нас станет, как у них, будет скучно. И даже довольно противно, по-моему.
Выходит, что лучше всего по старому анекдоту — в дороге? Но нельзя же всю жизнь провести в "боинге" над Атлантикой.
Тогда напрашивается смелый вывод — а не хватит ли, несмотря ни на что, ругать страну? Она такая, какая есть. Не лучше и не хуже. В ней можно жить, если не ставить перед собой цель доказать, что нам ужаснее всех. У нас теперь хотя бы в чужую спальню всем миром не подсматривают.