"Чтобы очиститься, мы должны бояться"

C 11 по 13 мая петербургский театр "Приют комедианта" представляет премьеру спектакля "Канкун" — пьесу современного барселонского драматурга Жорди Гальсерана первым в России ставит дебютирующий в Петербурге болгарский режиссер Явор Гырдев, призер ММКФ, автор нашумевшего фильма "Дзифт" и провокационных театральных постановок.

Вы не в первый раз обращаетесь к творчеству Гальсерана — пару лет назад вы уже ставили в столичном Театре наций его "Метод Гренхольма". Чем вам так приглянулся этот драматург?

Гальсеран пишет очень просто, но одновременно каллиграфично, своим совершенством и ясностью его пьесы напоминают математические формулы. При этом он рассказывает вроде бы про обычных людей, и на первый взгляд его опусы легко вписать в традицию комедий положений, мелодрам и прочих "хорошо сделанных пьес". Но на самом деле он отнюдь не так прост, как кажется: в драматургии Гальсерана всегда имеется выход на какой-то высший, метафизический уровень. Все это дает постановщику возможность интерпретировать его пьесы в минималистском ключе - когда режиссерская трактовка проявляется не в экстравагантных внешних придумках и не в эффектных всплесках воображения, а в глубоком проникновении в детали биографии персонажей и понимании особенностей их психологии.

Сюжет "Канкуна" — это история двух супружеских пар, для которых давший название пьесе мексиканский курорт стал чем-то вроде dark room, территорией свободы, навсегда освободившей героев от социальных предрассудков и табу. Вы вообще питаете слабость к пьесам, персонажи которых замкнуты в пространстве и под воздействием обстоятельств обнажают свои истинные характеры и лица,— вспомнить хотя бы тот же "Метод Гренхольма" или более раннего "Человека-подушку". Вы, кстати, сами не боитесь клаустрофобии?

Напротив! Меня волнуют пьесы-ловушки, авторы которых не только провоцируют своих персонажей, но дают режиссеру возможность провоцировать артистов и публику. Такого рода драматургия — нечто вроде кушетки для психоаналитического сеанса, разом публичного и анонимного. Герои пьесы говорят вслух о том, о чем в сегодняшнем обществе принято молчать, зритель отождествляет себя с ними — и, таким образом, получает возможность полностью раскрыться. Эмпатия — удивительный феномен, жаль, что его потенциал не слишком активно используется современным театром. А "Канкун" для меня рифмуется с "Ангелом-истребителем" Луиса Бунюэля: если помните, люди там попадали в некий дом, из которого они не могли выбраться, хотя никаких видимых препятствий к тому вроде бы и не было — и постепенно сбрасывали с себя маски. Так же поступает и Гальсеран — правда, в "Канкуне" его герои скорее меняются масками и ролями друг с другом.

Ваш театр — многоуровневая структура: на первом этаже — доступный любому зрителю увлекательный жанровый театр, выше — адресованные более продвинутой публике подтексты и месседжи. Чем вас в этом смысле привлекла пьеса Гальсерана? Очевидно, что "Канкун" флиртует с традицией квартетных пьес вроде "Кто боится Вирджинии Вулф?" Олби — а что в нем есть еще?

В отличие от раннего Гальсерана, зрелый "Канкун" (как, кстати, и "Метод Гренхольма") — не чистый жанр, а мастерский сплав комедии и мелодрамы с неоабсурдистской и сюрреалистической драмой (Бунюэль тут вспомнился неслучайно). Этого жанрового синтеза я пытаюсь добиться и в актерском существовании: "Канкун" невозможно сыграть в одном лишь реалистическом ключе — нужно искать отмычки, которые подошли бы к этой изощренной драматургии. Поэтому на репетициях я стараюсь заниматься не тем, о чем говорят герои, а тем, что остается как бы за кадром, артистам же частенько приходится говорить одно, а играть прямо противоположное. Вся соль "Канкуна" в том, что персонажи пьесы по-разному воспринимают действительность — причем это не какая-то там фантастика, а самая что ни на есть реальность, вполне объясняемая теорией относительности, к которой апеллирует Гальсеран. У нас в спектакле будет даже небольшая лекция, иллюстрирующая отдельные ее постулаты.

Кстати, о теориях: в середине девяностых годов вы опубликовали манифест под названием "К новому экстатическому театру". Удалось ли с тех пор реализовать на практике тогдашние идеи и прозвучит ли их отклик в постановке "Канкуна"?

Я по-прежнему убежден в том, что театр обязан взрывать сознание как зрителей, так и актеров — и вести их тем самым к очищению. В этом смысле я аристотелианец, свято верящий в катарсическую природу искусства. Потому, кстати, всем жанрам я склонен предпочитать трагикомедию - жанр, по сути являющийся современным изводом трагедии и обладающий наибольшим потенциалом к очищению. В нем есть два элемента, без которых невозможен катарсис — страх и сострадание: чтобы очиститься, мы должны бояться. Так я пытаюсь приблизить сегодняшнюю публику к тому соучастию, которое было основой античного театра.

Санкт-Петербург, "Приют комедианта", 11-13 мая, 19.00

Беседовал Дмитрий Ренанский