Музей Анны Ахматовой в Фонтанном доме в Петербурге выставил значительную часть самой странной из своих коллекций — десятки портретов Ахматовой, выполненных во всех мыслимых техниках и художественных стилях. КИРА ДОЛИНИНА считает, что выставка получилась очистительной.
Выставка, немного по-иезуитски названная "Анна Ахматова: мифология образа", небольшая, но с точки зрения идеологии совершенно исчерпывающая. Кроме того, она гомерически смешная. Ахматова молодая и старая, тонкая и толстая, стоящая и лежащая, грубой шерстью и на кладбищенской эмали, в сюрреалистическом мареве и в "детских" каракулях, с пиететом и без оного, высочайше допущенная, прижизненная и (страшно себе представить, что бы она сама на это сказала, со своим-то злым языком) бесцензурная, посмертная. Ахматова от Модильяни, Тырсы, Серебряковой, Симуна, Фаворского, Сморгона и от кучи куда менее именитых мастеров. Челка, нос с горбинкой, величавая посадка головы, длинное тело, высокий подъем, то ли бусы, то ли четки, королевские жесты. Культ Ахматовой в столь сгущенном, неотфильтрованном виде, что из обычного интеллектуального раздражителя он на удивление быстро перерастает в почти физиологическое наслаждение увиденным. Карнавал, чистый бахтинский карнавал, где все с ног на голову, все высокое становится низким, а пафосное оборачивается подзаборным.
При этом в самой выставке нет никакого насмешества. Все серьезно и логично: по периметру зала — вещи прижизненные, в центре, в совсем даже не мифологическом, а вполне реально выстроенном пантеоне, — то, что насочиняли уже после ухода поэта. Маразм, надо сказать, крепчает не так чтобы очень уж резко: еще в 1950-х Ахматову умудрялись писать так, что несчастная Надя Рушева с ее сладким Пушкиным покажется Рембрандтом. Ну а после 1966-го вообще вразнос пошли. То она в огне революции вместе с Гумилевым и под Богородицей, то какой-то Ассолью смотрит на далекий парусник в море, а то с манерного, конечно, но очень почтенного портрета Альтмана в масштабе один к одному переносится на настенный ковер.
Фантасмагоричность происходящего немного портят только фотографии. По большому счету им здесь делать нечего, тут правит бал не реальность, но художественная воля. Хотя в этом-то и суть визуальной составляющей ахматовского феномена. Она столь тщательно блюла при жизни свой образ в веках, что своими руками, почти насильственно вбив в культурную память потомков собственные черты, продиктовала фирменный набор маркеров, из которых мы теперь с закрытыми глазами собираем Ахматову. В этом смысле она, всю жизнь строившая себя под первого поэта эпохи, почти догнала Пушкина. Ведь ни громадина рта Маяковского, ни лошадиная челюсть Пастернака, ни Блок с глазами Пьеро не могут сравниться с главными бакенбардами русской культуры. А ее челка — может.
Выставка в Музее Ахматовой не есть развенчание культа, которому, собственно, этот музей и призван служить. Но это и не ритуальный танец во славу идола. Институту ААА, как назвал ахматовский культ нанесший по нему первый удар филолог Александр Жолковский, посмеяться над самим собой очень полезно. Увы, здесь нет рассказа о том, как сама Ахматова решительно редактировала свои изображения, то указывая скульптору на недопустимость слишком толстой холки, то просто стирая не понравившийся ей на рисунке Тышлера нос и рисуя сверху свой вариант. Здесь скорее не ее деспотизм, но наше перед ним бессилие, желание вычитать из изображения прежде всего слова. Литературность большинства портретов с этой выставки обличительна. Тем, правда, точнее и ярче несколько вещей, проходящих по ведомству исключительно изобразительного искусства.
В экспозицию включены еще фрагменты нескольких канонических антиахматовских текстов, от речи Жданова или слов Троцкого до цитаты из мерзейшей по тону книги Тамары Катаевой. Слова в них для истории важные, с этим не поспоришь. Да и с фактами, при помощи которых вколачивает свои гвозди в ахматовский гроб Катаева, тоже. Но ждановская истерика и бабские ревнивые разборки рядом с портретами не работают вообще никак. Да и рядом с ее стихами вообще-то тоже. Культ культом, про него и куда более умные вещи сказаны, но фигура эта — чрезвычайной важности. И в визуальной памяти русской культуры в том числе. Такой вот каменный истукан русского ХХ века из Ахматовой в итоге получился: то ли женское, то ли божественное, то ли царица, то ли просто баба.