В Большом зале Филармонии прошла серия концертов Геннадия Рождественского, легендарного дирижера, который таким образом отметил шестидесятилетие своего первого концерта на ленинградской-петербургской филармонической сцене. Эту серию завершила петербургская премьера сочинения Шнитке—Рождественского "Людвигу и Феликсу". Комментирует ВЛАДИМИР РАННЕВ.
Впервые Геннадий Рождественский встал за этот пульт в двадцатилетнем возрасте, уже будучи, по оценке "Вечернего Ленинграда" от 11 января 1952 года, "зрелым музыкантом". В данном случае это не штамп советской прессы — уже с первых концертов в БЗФ Рождественский придумывал небанальные программы с акцентом на современную (кантата "Строишь Родину — укрепляешь мир" Вацлава Добиаша) и "современную" музыку (почти неизвестная советским меломанам "Жар-птица" Стравинского в 1961 году, еще за год до сенсационного приезда композитора в СССР). Почти все концерты Рождественского в этом зале — а их было более 170 — это барометр вкусов просвещенных людей своего времени, советской интеллигенции, кумиром которой он был. В шестидесятые — это искусство "социализма с человеческим лицом", в семидесятые — композиторов-нонконформистов, в восьмидесятые — позднесоветских авангардистов. И в девяностые с нулевыми дирижер оставался первопроходцем новой музыки, встряхивая оркестровую рутину оригинальными партитурами и пространными комментариями для публики, к которой он обращался со сцены с интонацией друга семьи.
Концерты этой серии — Моцарт, Мартину, Уолтон и Шнитке — опять же программа с сюжетом. Моцарта Рождественский называет "эталоном композитора", а аналогом такого символического звания в ХХ веке считает Альфреда Шнитке, написавшего для Рождественского 40 сочинений. Некоторые из них были созданы в соавторстве, включая и "Людвигу и Феликсу (посвящение Бетховену и Вайнгартнеру)". Это сочинение — оркестровая версия Рождественского Первой фортепианной сонаты Шнитке. Оно завершило концерт, в первом отделении которого Виктория Постникова исполнила саму сонату. Таким образом, в одном концерте дважды прозвучало одно произведение — в оригинальном (1987) и в оркестровом (1990) вариантах.
Музыку Альфреда Шнитке стали редко играть и у нас, и в мире. Тем интереснее проверить на стойкость то ошеломляющее впечатление, которое она производила на публику лет двадцать назад. "Что нужно послушать, чтобы узнать настоящего Шнитке?" — спрашивает программка этого концерта и тут же отвечает — "фортепианные сонаты". Действительно, с первых же тактов Первая соната открывает нам типичного Шнитке — и способ думать, и манеру сочинять. Эта соната, как, впрочем, и многое в творчестве композитора, свидетельствует, что искусству Альфреда Гарриевича мир представлялся лобовым столкновением добра со злом — характерный расклад сил для советской интеллигентской эстетики. Причем первое и второе разоблачают себя ярко и картинно, выставляясь напоказ. Добро у Шнитке — это хрупкая одноголосная мелодия, часто стилизованная под барочную арию lamento или романтический немецкий Lied. Или еще вариант — молитвенные аккорды хорала. Зло же — это кластеры, агрессивные и безобразные для всякого слуха. Добро — красиво, зло — некрасиво. Добро — из прошлого (вечного), зло — из настоящего (бренного). И вот всю сонату они борются за право звучать: добро едва теплится в тишине, зло же вторгается, наваливается и подминает под себя. Но вскоре ростки добра пробиваются сквозь какофонию зла, которое стыдливо отступает, чтобы вскоре спохватиться и опять взять свое нахрапом. Четыре части сонаты — Lento, Allegretto, Lento, Allegro — это балансирование плохого и хорошего на качелях, так сказать, "зебра жизни".
Такая драматургия, при всей "авангардности" музыки Шнитке, делает его творчество вполне демократичным, чему свидетельство — некогда полные залы на его авторских концертах. Но сейчас, кажется, и самый простак понимает, что все внутри этой музыки как-то слишком очевидно и совсем не так как вне нее. К тому же, в сонате почти нет оригинальных музыкальных идей, во всяком случае в фортепианном оригинале. Композитор берет избыточностью звука и контрастами динамики. Другое дело — "Людвигу и Феликсу" Шнитке--Рождественского, где дирижер проявил себя изобретательным мастером, наполнив эту музыку красотой тембровой игры. Если соната производила впечатление навязчивого вдалбливания банальностей, то ее оркестровая инкарнация облагородила сюжет сложностью оттенков — тот случай, когда музыка растет из краски звука, а ее фортепианное воплощение оказывается блеклой транскрипцией — клавиром.
Заслуженный коллектив России проявил себя молодцом и, по оценке оркестрантов, работать с мягким, но дотошным Рождественским было интересно профессионально и по-человечески. Хоть Геннадий Николаевич и является главным приглашенным дирижером оркестра ЗКР, видим мы его на петербургской сцене редко — предыдущий раз был в 2010 году. Хочется, чтобы до следующего не пришлось ждать два года.