Перед чередой майских праздников разразился громкий скандал, вызванный высказываниями адвоката Дагира Хасавова в эфире канала РЕН ТВ. Его слова "мы зальем город кровью", прозвучавшие в контексте разговора о необходимости легализации института шариатских судов, вызвали настоящую бурю.
На Хасавова обрушился вал критики, Генпрокуратура усмотрела в его репликах признаки экстремизма, он спешно покинул страну. Однако проблема, затронутая им, никуда не делась. В самом деле, за эмоциональной реакцией на крайне неадекватные высказывания Хасавова фактически затерялась озвученная адвокатом идея об официальном создании в России третейских судов для мусульман, которые действовали бы на основе шариатских законов. Многие верующие и исламоведы считают ее разумной и утверждают: в ряде регионов страны с преобладающим мусульманским населением такая система уже существует — по факту (руководитель группы мониторинга молодежной среды Республики Дагестан Руслан Гереев, например, утверждает, что в Дагестане количество обращений в религиозные организации, к авторитетным шейхам и знатокам мусульманского законодательства в качестве третейских судей в прошлом году составило 8,5 тысячи, тогда как в 2010-м не превышало 5 тысяч, в 2009-м — всего 3,2 тысячи). Теперь речь, по мнению Хасавова, должна была бы идти о распространении практики на крупные мегаполисы, в которых отмечается бум мусульманской миграции,— на Москву прежде всего.
Фактор роста
В логике рассуждений сторонникам легализации "шариатской альтернативы" отказать трудно — она опирается на очевидные тенденции и... неочевидные цифры. Проще говоря, всем заметно, что мусульманская община в российской столице растет завидными темпами за счет миграции и высокой рождаемости (в минувшем году московский мэр Сергей Собянин заявил, что в городе существуют районы, где число русскоговорящего населения составляет всего 25 процентов), но оценить масштабы явления в реальных величинах невозможно.
С конкретными цифрами и статистикой на этот счет — полная чехарда. Известный политолог Алексей Малашенко, например, пару лет назад отмечал: "Никто толком даже не знает, сколько в Москве мусульман. Попадается цифра в 600 тысяч, 1 млн, 1,5 млн, 2 млн. Кстати, 2 млн в свое время называл неплохо информированный Юрий Лужков. Возможно, он имел в виду "большую Москву"..." Другой эксперт, Роман Силантьев, убежден, что руководство Совета муфтиев просто не представляет общего числа мусульман в Москве: "27 февраля 2006 года Равиль Гайнутдин (председатель Совета муфтиев.— "О") в интервью "Московскому комсомольцу" говорил о 3 млн московских мусульман, а к весне того же года их численность выросла еще больше. Так, 30 мая 2006 года советник Равиля Гайнутдина по инвестициям, Мансур Шакиров, в интервью "Московскому комсомольцу" заявил, что мусульман в Москве проживает уже 3,5 млн... Наконец, в октябре 2010 года исламская община столицы совершила мощный рывок и увеличилась сразу до 4,5-5 млн человек. Так, во всяком случае, считает заместитель Равиля Гайнутдина — имам-хатыб Шамиль Аляутдинов".
Людей, в общем, много, проблем у этих людей — еще больше. Зато аргумент в пользу "шариатской альтернативы" всего один: на фоне взрывного роста численности мусульманского населения в российских мегаполисах и с учетом крайней раздробленности этнического состава этого притока единственным эффективным средством разрешения возникающих между "вновь прибывшими" недоразумений и бытовых конфликтов становится не полиция и не суд, а мечеть.
Махмуд Велитов, имам мечети "Ярдам", расположенной в московском районе Отрадное, это подтверждает:
— Иногда мне приходится выносить решения по шариату. Бывает, люди не могут понять, что делать с просроченным долгом. Бывает, что братья, имевшие разную долю в обанкротившемся бизнесе, спрашивают о том, должен ли теперь один другому. Бывает, что сын хочет приватизировать квартиру, доставшуюся после смерти отца, а его братья и сестры говорят: "Твой брак — гражданский, а по исламу это недействительно, поэтому жена и сын не могут быть твоими наследниками". Бывает, не могут поделить имущество после смерти людей — квартиру или, смешно сказать, холодильник...
У россиян, не имеющих отношения к мусульманству, словосочетание "шариатский суд" чаще всего ассоциируется с отрезанием рук и голов чеченскими боевиками, прикрывавшимися именем Аллаха. Между тем "шариат" — это совокупность правовых и этнических норм мирного и официального ислама, а "шариатские суды", по версии их популяризаторов,— это лишь метод разрешения бытовых конфликтов, связанных с имущественными, семейными и наследственными вопросами, при помощи шариата. Процедура проста: два мусульманина приходят к имаму или к другому сведущему в исламе лицу, и тот выносит решение по их спору в соответствии с каноном.
Такая система урегулирования бытовых споров для некоторых регионов (кавказских прежде всего) привычна, но это в том случае, если "разбор полетов" проводится в узком кругу знающих друг друга людей. В Москве же или любом другом крупном городе ситуация иная: потребность в третейском суде имеется, но реализовать ее крайне затруднительно: для рассмотрения дел непросто найти человека, который был бы сведущ в вопросах мусульманского права, уважаем всеми конфликтующими сторонами и был бы абсолютно незаинтересованным лицом. Поэтому и появляются предложения о том, чтобы сделать шариатский суд частью официального правосудия. Нужно ли это делать и будет ли это работать — вопрос.
Развод и шатания
Ингушка Мадина собирается разводиться с мужем. Сразу уточняет: самое главное для нее — развестись по шариату, а расторгнуть официальный брак — вопрос второстепенный. На назначенную встречу опаздывает минут на сорок. На голове молодой девушки — светло-сиреневый хиджаб.
— Я очень-очень извиняюсь,— запыхавшись, произносит Мадина.— Представляете, в огромной Москве у метро я встретила своего мужа! Вначале он сказал: "Мне приятно тебя видеть", а потом опять начал угрожать: "Я приеду и отниму дочь!" Но если у нас получится развестись по шариату, то муж не будет иметь права на ребенка.
Мадина строго следует исламскому дресс-коду, но при этом ее нельзя назвать традиционалисткой — в Москву она перебралась из Ставрополя, окончив местный финансовый вуз, устроилась работать в один из крупнейших банков страны, а затем — в международную инвестиционную компанию. С будущим мужем Ибрагимом, также ингушом по национальности, Мадина познакомилась в "Одноклассниках". Но свадьбу сыграли в родной кавказской республике.
— У нас была традиционная мусульманская свадьба, строго по обычаям,— вспоминает женщина.— К семье невесты приходили знакомиться "старики" со стороны жениха, а к жениху — со стороны невесты, новобрачные находились в разных местах, был мулла. Перед свадьбой мы с мужем договорились — так надо по шариату,— что он позволит мне работать, да и сам обещал наконец-то найти работу.
В загс молодая семья пошла только через год, за три дня до рождения дочери. "В госорганах можно было и не расписываться",— вскользь бросает Мадина.
— Потом, однако, мы перестали ладить друг с другом,— рассказывает женщина.— Началось с того, что в дом двоюродного брата моего мужа, в Ингушетии, зашли какие-то люди в военной форме и убили его. После этого моя свекровь прислала к нам в Москву своего сына, брата моего мужа. А по исламу я не могу жить с ним вместе, потому что это мужчина, за которого я теоретически могу выйти замуж.
Потом началось то, что сама Мадина с удивительной в восточных женщинах иронией назвала "Санта-Барбарой".
— Муж все никак не мог найти работу, даже когда я вышла в декрет. Карма, что ли, плохая? Я, правда, относилась к этому спокойно: не получается — не страшно. Только уважительно ко мне относись, руки на меня не поднимай. А такое бывало... Это стало последней каплей, и я сказала родителям, что хочу развода. Мой муж говорил, что для него не существует закона, да если бы я и пошла в милицию, она бы меня не защитила. Так что расстаться по канону — единственный выход. Только так можно быть уверенной, что условия расставания будут соблюдены.
В многомиллионной мусульманской Москве, однако, помочь Мадине практически некому.
— Допустим, Ибрагим соглашается, и мы с ним идем разводиться,— рассуждает женщина.— Но нас должен рассудить авторитетный человек. Шамиль Аляутдинов, имам Мемориальной мечети, для кого-то авторитет, а для кого-то нет. Об имаме мечети "Даруль-Аркам" Мухаммеде Карачае я слышала раньше только хорошее, а теперь говорят: "К нему нельзя ходить, он слишком близок Кадырову". Может быть, авторитетом, выносящим решения на судах, должен быть тот, кто не ввязывается в политику? Например, тот, кто окончил исламский университет? Но при этом может возникнуть другая проблема: это лицо может быть недостаточно значимым в глазах Ибрагима...
Отчаявшись, Мадина наткнулась в интернете на Дагира Хасавова, тогда еще преуспевающего руководителя адвокатского бюро "Драконта". Знакомые сказали ей, что этот человек может помочь развестись по шариату, а затем и поставить штамп в паспорте. Хасавов предложил вариант: раз в Москве аннулировать брак проблематично, стоит отправить Мадину на шариатский суд в Ингушетию, к мулле, которого адвокат считал авторитетным. Предварительно богослову рассказали о фактах избиения и угроз со стороны мужа.
— Но вышло так, что мулла оказался одноклассником моего свекра, и, видимо, поэтому он стал просить, чтобы я вернулась к мужу,— сетует Мадина.— Наша сторона была шокирована, и мы стали думать, что делать дальше.
А дальше Дагир Хасавов дал то самое интервью РЕН ТВ, так что бракоразводный марафон Мадины застопорился окончательно.
После того как Хасавов покинул страну, не отвечает на звонки ни Мадина, ни адвокатское бюро "Драконта". Так что выяснить, по каким тарифам оказывают посреднические услуги по организации "шариатской правовой помощи" предприимчивые мусульманские адвокаты, по этим адресам уже невозможно. Но у знающих людей сомнений нет: раз есть спрос на услуги, неизбежно возникает и предложение.
Шариат и закон
Стоит отметить, что на официальном уровне платные шариатские суды существуют в некоторых бывших советских республиках, например в Таджикистане. Они функционируют при Исламском центре. Каждый судья, специалист в области мусульманского права, имеет собственный график работы. Основные вопросы, по которым обращаются к судьям,— бракоразводные процессы, урегулирование долговых обязательств, бытовые конфликты. По данным Русской службы BBC, "стоимость консультаций зависит от сложности рассматриваемого дела и составляет от 20 до 80 сомони (около 5-18 долларов). Самые высокие ставки установлены на вопросы, связанные с разводом. При рассмотрении сложных дел, предполагающих раздел имущества, стоимость услуги может повышаться до 200 сомони (около 44 долларов). В Таджикистане сегодня средняя месячная зарплата составляет около 80 долларов, так что стоимость даже самой простой консультации в отделе фетв — ощутимая сумма для жителей страны. Таджикское официальное духовенство считает эти сборы законными". Правда, как говорит местный богослов Ходжи Акбар Тураджонзода, такая практика устраивает не всех: "Взимание установленной платы категорически запрещается исламом. Если стоимость подарка заранее обговаривается — это нарушает нормы шариата". Однако о взимании платы за посредничество канон ничего не говорит.
Специалисты по мусульманскому праву полагают, что в российском законодательстве для введения шариатских судов существует вполне достаточная лазейка.
"С 1 января в силу вступил Закон о медиации,— говорит Леонид Сюкияйнен, профессор НИУ ВШЭ, эксперт в области исламского права.— Медиатор — это независимый посредник, задача которого — помочь сторонам достичь соглашения". В России процедура медиации (альтернативного урегулирования споров) применяется для разрешения конфликтов, связанных с предпринимательской деятельностью, а также разногласий, "возникающих из трудовых или семейных правоотношений". То есть затрагиваются как раз те области, в которых выносятся решения по шариату для рядовых мусульман в современной России.
Член Общественной палаты РФ, президент Информационно-аналитического центра "Религия и общество" Алексей Гришин считает допустимой "практику, при которой мусульмане для разрешения мелких конфликтов и бытовых проблем обращаются к своим духовным наставникам". Но эксперт категоричен: эта практика не должна носить названия "судов" и ассоциироваться с судебной системой.
Дело в том, что репутация шариатских судов, как в мире, так и в России, небезупречна, в том числе и потому, что под флагом шариата порой действуют суды, в которых применяются обычаи, никак не связанные с исламом.
— В республиках Северного Кавказа есть структуры, называющие себя шариатскими судами, которые рассматривают примирение кровников, умыкание невест, бытовые конфликты,— поясняет Алексей Гришин.— Но, строго говоря, вместе с нормами шариата там часто применяются и адаты — национальные обычаи и традиции.
Вердикты таких судов часто кажутся неоправданно жестокими. Своей историей делится живущий в Москве чеченский предприниматель Руслан:
— Недавно в моей родной станице был долговой спор. Как у нас происходит? Любой долг совершается при помощи расписки, а при ее заполнении должны присутствовать двое верующих. На шариатском суде решили, что одна из сторон решение не исполнила — не отдала долг. Теперь эти должники обязаны покинуть населенный пункт. Если они останутся, то станут изгоями, и никто не посмеет с ними заговаривать.
Эпизод характерный: обращение к шариатской альтернативе может обернуться суровыми последствиями для участников процесса. Вынесению справедливых решений в соответствии с шариатом могут помешать и родственные отношения между судьей и одной из конфликтующих сторон, как в случае с разводом Мадины, и недостаточная подкованность судей, которых называют кади.
— В Ингушетии действует суд при местном духовном управлении мусульман, какое-то время его даже субсидировало государство,— рассказывает правовед Леонид Сюкияйнен.— Я знал одну ингушку: она развелась с мужем и вышла замуж за другого, при этом от первого брака у нее оставалась дочь. Суд при духовном управлении решил, что женщина не имеет прав на воспитание своего ребенка, и ребенок перешел к отцу. На самом деле по шариату ребенок должен был перейти не к отцу, а к матери этой женщины, к своей бабушке. Но шейхи приняли иное решение, и история закончилась трагедией: через три года ингушка умерла. По-другому не скажу: от горя. Чтобы таких ситуаций было меньше, чтобы шариат не ушел в подполье и закон не обернулся беззаконием, для него важно найти какие-то легальные формы.
Алексей Гришин, долгое время являвшийся советником администрации президента по взаимодействию с религиозными организациями, констатирует: "Само возникновение дискуссии о создании судов на основе религиозных норм, к сожалению, свидетельствует о кризисе доверия граждан к правоохранительным органам и судебной системе. В этих условиях шариатский или иной религиозный суд представляется людям неким судом совести, проявлением воли Бога".
Экстремальный юрист
Визитная карточка
Дагир Хасавов родился 17 апреля 1959 года в Гудермесском районе Чечено-Ингушской ССР. В 1982 году окончил Львовскую спецшколу МВД, а через 5 лет - Высшую школу МВД в Киеве, после чего распределен в Туркменскую ССР, где в течение семи лет работал в местном аппарате МВД. После распада СССР уволился из органов правопорядка, и в 1993 году создал первую в Туркменистане частную адвокатуру. В 2002 году переехал в Москву, где через семь лет основал адвокатское бюро "Драконта".
Помимо инициативы по введению в РФ шариатских судов известен рядом скандальных адвокатских дел, в частности разбирательствами с Духовным управлением мусульман европейской части России (ДУМЕР) по поводу строительства соборной мечети. Из-за того что Хасавов родился на территории Чечни, о нем часто говорили как "чеченском адвокате", хотя он по национальности кумык. После неадекватных высказываний Хасавова в эфире РЕН ТВ глава Чечни Рамзан Кадыров назвал его провокатором и заявил, что "высказывания Хасавова не имеют никакого отношения к мнению чеченского народа, руководства республики и духовенства".
Хасавов не раз говорил о мусульманах как об особой социальной группе внутри страны, существующей едва ли не автономно, разрабатывал проект создания особой правозащитной организации "Мусульманский союз". Об этом, в частности, Дагир Хасавов говорил и в интервью "Огоньку" уже после отъезда из России.
— На мой взгляд, автономия мусульман проявляется во многих факторах. В том числе в образе мыслей и отношении к жизни, миропонимании и принципах объединения в общины (группы), возможности группового реагирования и методах действий молодежных групп внутри малых и больших городов за пределами Кавказа. В соблюдении обычаев и адатов, в выборе продуктов питания (халяльная продукция), способе заключения браков и разрешения конфликтов как внутри группы, так и за ее пределами и т.д. Как мне кажется, отличительной чертой многих представителей мусульманской молодежи является их уверенность в избранности и исключительности собственной нации, безмерной гордости, связанной с этим фактором, и готовности к самопожертвованию во имя защиты этих ценностей и идеалов. Вместе с тем многолетняя деятельность централизованных мусульманских организаций показывает, что они не справляются с вопросом сохраняющейся напряженности и недоверия к нашим единоверцам со стороны представителей титульной нации...