Информация к задержанию

«Нам говорят, что правоохранительная система перегружена работой. Это мы видим. А если перегружает ее именно полиция? Нам говорят, что тюрьмы перенаселены. А если население перепосажено?» — этими словами из манифеста Информационной группы по тюрьмам, написанного Мишелем Фуко в 1971 году в Париже, руководствовались создатели московского проекта «ОВД-Инфо».

Интервью Анны Наринской

Для начала: «ОВД-Инфо» — это кто?

Григорий Охотин (Г. О.): Сейчас нас много — больше десяти человек, и все практически взаимозаменяемы. То есть в самом начале эту историю придумали мы с Даней после разгона и задержаний на митинге 5 декабря, дизайн сайта создал наш близкий друг Тема Уткин, недавно трагически умерший. А теперь проект во многом развивается сам по себе — внутри него возникают какие-то ответвления, которые мы уже не очень и контролируем.

Даниил Бейлинсон (Д. Б.): Объединяет всех нас одно общее переживание: 5 декабря, после митинга на Чистых Прудах, наши друзья, ранее ни в чем резко протестном не замеченные и, соответственно, ни к чему не привычные, попали в разные ОВД.

Г. О.: Раньше моих друзей никогда не задерживали — ну, не считая конкретных оппозиционных активистов. А так, знакомых, грубо говоря, из «Жан-Жака» — никогда не задерживали.

Д. Б.: И вот, представьте, перед нами их родственники, которые совсем-совсем не знают, что делать.

То есть это затевалось для родственников?

Г. О.: Затевалось это просто на волне чувств — как непосредственная реакция на происходившее.

Когда 5 декабря на Чистых Прудах повязали очень многих наших друзей, мы почувствовали, что просто так сидеть и грустно пить водку как-то не выходит. Тут стали приходить эсэмэски, что вот кого-то везут туда, кого-то сюда, еще какую-то информацию мы почерпнули из твиттера и вывесили этот сводный список в фейсбуке. А потом еще целую ночь ездили по разным ОВД, чтобы понять, хоть примерно, кто где.

И к утру мы вдруг осознали, что люди нам звонят с вопросом: «А вы не знаете, где такой-то?» И подумали, что можно создать какую-то программу, какой-то софт, чтобы такая информация генерировалась сама — в порядке краудсорсинга. То есть тогда нам казалось, что надо только это запустить, а потом уж это станет само происходить.

То есть уже 6 декабря вы понимали, что так теперь оно и будет — что задерживать будут чуть ли не каждый день?

Г. О.: Сначала мы готовились к 10 декабря, к Болотной...

Д. Б.: Да, помните, как все тогда пугались? Говорили: «Будет кровь!» Проходили сообщения, что там будут какие-то снайперы…В итоге вышло огромное количество людей…

Г. О.: ...И не задержали ни одного человека.

Вы были разочарованы?

Г. О.: Мы все не пошли не митинг, сидели на изготовке — и все, можно сказать, впустую...

Д. Б.: А если без шуток, то, несмотря на спокойную Болотную, ощущения, что все, винтить больше не будут, у нас не наступило. И на самом деле задержания шли весь декабрь и потом…Просто люди их особенно не замечали, потому что в основном их внимание было привязано к деятельности «Лиги избирателей», к согласованным акциям. А мы мониторили все.

А что значит мониторить все? Кто ваши клиенты? Какие конкретно задержания попадают в ленту «ОВД-Инфо»?

Г. О.: У нас простые критерии. Задержание должно быть «политическим» и неправомерным. Мы отслеживаем задержания, которые происходят в связи с общественно-политической деятельностью граждан. Даже если она, эта деятельность, кажется странной. Например, мы вывесили списки, когда задержали членов Пиратской партии.

А если нашистов задержат?

Д. Б.: Мы писали о задержаниях нашистов. Их недавно жестоко свинтили, когда они пришли защищать лес около Жуковского. Это для нас не очень понятная история, но в таких обстоятельствах для нас не важно, нашисты они или нет.

Г. О.: А насчет правомерности-неправомерности — это наша редакционная оценка. Она зависит от простых причин. Задержанные не должны быть провокаторами. То есть если, например, националисты прорывают оцепление и устраивают какое-то буйство, они не подпадают под наши критерии. А националисты, которых просто задерживают на акциях,— подпадают.

Д. Б.: Хотя на деле это разделение не всегда работает. Скажем, мы вывешивали всю информацию о задержанных 6-го — независимо от того, в чем эти люди были замечены. Потому что это важно родственникам и адвокатам.

А адвокаты как сюда подключаются? Вы с ними как-то связываетесь?

Г. О.: Мы — чисто медийный проект. Мы сами ничего не делаем, только информируем. Но как только у нас появляется информация о том, в каких ОВД задержанные, сразу появляются люди, которые хотят их поддержать, везут воду, еду. Еще важнее помощь юридическая. Задержания и пребывание в ОВД проходят по-разному. Тут недавно задержали людей довольно известных: главного редактора «Афиши» Илью Красильщика и бывшего главного редактора Esquire Филиппа Бахтина — у них все прошло довольно безболезненно, и многие стали думать, что это всегда так. А это совсем не всегда так. И необходима юридическая помощь — либо адвоката, либо общественного защитника, либо, если дело плохо, Общественной наблюдательной комиссии при ГУВД. И все эти люди и организации пользуются нашей информацией. Чаще всего мы сотрудничаем с Сергеем Давидисом, Елизаветой Приходиной из юридической службы движения «Солидарность» и адвокатами Виолеттой Волковой и Николаем Полозовым — это те люди, которые всегда готовы помочь.

Д. Б.: Наша идея — не помогать самим, а «помогать помогать». И лучшее доказательство того, что это работает,— образовавшийся 7 мая штаб помощи задержанным. Они собрали деньги в интернете и, пользуясь нашей информацией, высылали туда адвокатов.

Г. О.: То есть мы хотим построить новое медиа, которое взаимодействует с различными структурами и через них начинает влиять на реальность.

А как в сущности это устроено — вот происходит митинг или «ОккупайАбай», вот людей начинают задерживать, и что дальше? Весь расчет на то, что люди сами станут вам звонить?

Д. Б.: Мы сами мониторим социальные сети, и да, сами задержанные начинают звонить. Сейчас звонят очень многие, иногда даже не знают, как мы называемся. Нам рассказывают, что, попав в автозак, люди начинают спрашивать: «А куда это надо сейчас позвонить и назваться?»

Ваши цифры сильно отличаются от цифр, которые выдает пресс-служба ГУВД?

Г. О.: Разница всегда примерно одинаковая — у нас всегда на 30 процентов больше. Просто когда это 60 и 40, никто этого не замечает. Когда это 600 и 400 — это очень заметно.

А почему, вы думаете, такая разница? Это так же, как с митингами,— показать, что недовольных куда меньше, чем на самом деле?

Д. Б.: Что касается митингов, то там цифры занижают, конечно, по политически-пропагандистским причинам. Но насчет задержаний: я вообще не понимаю, как они в текущей ситуации при такой организации могут предъявлять какие-то реальные цифры — когда они в таком режиме отлавливают людей. У меня есть гипотеза, что они это оценивают исходя из того, сколько автозаков увезли. Каждый автозак — это 20 человек, ага. А сколько там было людей на самом деле — неважно.

Г. О.: Но для нас важна не столько разница цифр, сколько то, что цифра ГУВД — это цифра, а у нас — это фамилии. Они обезличивают, а мы очеловечиваем. 60 и 40 — это не просто 60 и 40, это 20 живых людей, которые просто исчезают. Это девочка, которая плакала, когда на нее ругались матом. Это человек, которому сломали ногу.

Кстати, сначала это не всем нравилось. Сначала только половина людей называла свои имена, а теперь практически все называют. Нам важно, что это не 30 единиц каких-то задержано, а Илюша, Петя, Маша. Именно поэтому мы решили записывать их истории — истории задержаний.

Д. Б.: Мы затеяли эти истории, потому что хотели показать, что задерживают не радикала, не хулигана — задерживают твоего соседа, задерживают такого, как ты.

Г. О.: А потом мы узнали, что Мишель Фуко в начале семидесятых создал Информационную группу по тюрьмам. Они интервьюировали заключенных. Не только для того, чтобы создать картину тюрьмы альтернативную официальной — хотя и для этого, конечно, тоже,— но, предоставляя возможность говорить о тюрьме не тюремщикам, а заключенным, они меняли сам язык разговора о тюрьме. И мы думаем, что конечная цель нашего проекта примерно такая же.

Д. Б.: За время нашего существования мы зафиксировали 3800 задержаний. Это огромный накопленный человеческий опыт. ОВД — это маленькая тюрьма. Это до последнего времени была совершенно закрытая история. А мы ее раскрываем.

Это «раскрывание» касается в первую очередь произвола при задержаниях и в ОВД?

Д. Б.: Да. Начиная с того, что по текущему законодательству большинство этих задержаний абсолютно незаконно. По закону о полиции, который вышел не так давно, полицейский, намереваясь тебя задержать, должен обязательно представиться, объяснить причину задержания, а потом уже задержать. На практике это всегда происходит следующим образом: тебя выхватывают, никто не представляется, никто не объясняет, за что ты задержан. Не говоря уже о тех нарушениях, которые происходят в ОВД. Протоколы оформляют часто не те сотрудники, которые тебя задерживали, а ведь этих людей потом вызывают в суд в качестве свидетелей! Очень часто держат человека, не предъявляя никаких обвинений и не оформляя бумаг более трех часов, а по закону по прошествии трех часов без оформления человек может просто встать и уйти.

Г. О.: Но главное нарушение, на мой взгляд, это недопуск адвоката или общественного защитника. Адвокатов, правда, не пускают редко — потому что для сотрудников полиции это серьезная величина. Но по закону нет никакой разницы между адвокатом и общественным защитником, а общественных защитников, то есть, по сути, доверенных лиц задержанных, не пускают в ОВД практически никогда.

Д. Б.: И есть избиения при задержаниях и избиения в ОВД.

Г. О.: Но я бы хотел сказать, что ОВД ОВД рознь. Есть очень жесткие, например ОВД «Тверской» и ОВД «Китай-город», достаточно жесткий ОВД «Замоскворечье» — в этих центральных ОВД с сотрудниками, кажется, проводится какая-то дополнительная идеологическая работа, какая-то дополнительная промывка мозгов. Там, кстати, часто присутствуют сотрудники центра «Э». Но в большинстве московских ОВД к теперешним задержанным относятся неплохо. Там, естественно, нарушают все законы, все нормы, но, в принципе, они не избивают и стараются скорее выпустить.

Д. Б.: При этом, даже если дело обходится без особенных страданий и увечий, пребывание в ОВД — это большой эмоциональный шок. В любом случае это встреча с системой. Ты видишь ее в работе, и у тебя лезут глаза на лоб.

Люди, которые проходят через ОВД, они после этого становятся гораздо более активными. Ядро протеста растет через ОВД.