"У людей не политический запрос"

Публикация доклада Центра стратегических разработок (ЦСР) о политическом кризисе в стране ("Огонек" в прошлом номере об этом рассказывал) вызвала широкий резонанс и в экспертном сообществе, и за его пределами. В интервью "Огоньку" президент ЦСР Михаил Дмитриев рассказал, чем его удивили современный российский избиратель и реакция на доклад

— Год назад, когда вы сделали свой первый доклад и предрекли политический кризис и кризис партии власти, немногие эксперты обратили на это внимание. Нынешний доклад вызвал ажиотаж — теперь, судя по многочисленным публикациям, ваши выводы воспринимают как то, что обязательно воплотится в жизнь...

— Политическая наука — это все-таки не наука в строгом понимании слова, а искусство. Она не предсказывает расположение планет в указанную дату с астрономической точностью. В чем-то сработала наша научная интуиция, в чем-то — опыт, который позволял распознать какие-то политические события на начальной стадии их разворачивания, но все равно случайность играла не меньшую роль, чем информация. И тогда, и сейчас наши выводы — это всего лишь вероятностные оценки.

— Но они базировались на анализе исследований фокус-групп, которые вы провели в больших и малых городах. Почему были необходимы именно фокус-группы, почему вы не ограничились стандартным, пусть масштабным социологическим опросом?

— Исследования социологических служб нам доступны, они регулярно публикуются, и мы примерно понимаем тренды, выявляемые опросами. Дублировать эти исследования смысла нет. Опрос — это некая жесткая матрица, что ты спросишь, то тебе человек и ответит. Если вы спросите, доверяет или не доверяет он Путину или Медведеву, человек скажет что-то одно, хотя у него может измениться сам характер доверия. Но через стандартный опрос вы этого не зафиксируете. Фокус-группы позволяют копнуть глубже. Такое исследование нацелено не на то, что социолог уже знает, а на те или иные мнения, которые мы не знаем и не понимаем, в чем они состоят. Качественное социологическое исследование полезно тогда, когда мы уже видим, что в обществе происходит что-то серьезное, изменения идут быстро.

— Насколько общественное мнение в России сейчас подвижно, конъюнктурно и насколько позиция людей по фундаментальным вопросам выкристаллизовалась?

— Есть разница между тем, как люди относятся к чему-либо, и тем, что происходит на улице и в политической жизни. То, что все газеты стали вдруг писать, как у нас плохо с демократией и потому люди вышли на улицу, это внешние проявления политического кризиса. Но эти внешние проявления и то, как большинство населения думает о политиках и политической системе, это совершенно разные вещи. На внешние проявления этого кризиса власти, конечно, могли повлиять. Многое из того, что было сделано, послужило катализатором, провокацией событий. Такой шаг, как удушение партии Прохорова на старте парламентской кампании, был просто безумием в сложившейся обстановке. Рокировка тандема тоже стала провокацией обострения политической ситуации. Наконец, нельзя было проводить выборы в Думу по старинке, допуская манипуляции с голосами в таких масштабах, как это было раньше. Эти моменты спровоцировали внешние проявления кризиса. Трудно предсказать, как бы все сложилось, не будь рокировки, останься партия Прохорова и так далее. Дело в том, что наиболее фундаментальные вещи, которые мы обнаружили, с этими событиями слабо связаны.

Мы обнаружили, что у людей не политический запрос. Они хотят очень серьезных изменений в стране, но вообще-то это не о политической системе. Люди хотят принципиальных изменений в здравоохранении, образовании, ЖКХ, функционировании полиции. 20 лет толком этим никто не занимался, там стихийно складывались очень искаженные отношения. Это сильно деградировавшие, выродившиеся институты. А граждан интересует именно это, независимо от политических взглядов. Это очень трезвый избиратель, с которым просто так не поиграешь.

— Вы говорите, что в обществе созрел запрос на политические перемены. Однако результаты парламентских выборов не демонстрируют этого. Высокий процент "Единой России", компартии, ЛДПР показывает, что политические симпатии те же, что и в середине нулевых. И только края политического поля бунтуют. Может быть, когда мы говорим о политическом процессе, мы имеем дело с брошенными избирателями, у которых нет представительства во власти? Они шумны, но малочисленны...

— Это бунт меньшинства. У населения протестность снижается, люди не агрессивны. Они хотят спокойного, рационального разговора о деле. На улицы никто идти не собирается, а к митингующим в Москве относятся с некоторым непониманием.

— Ну, вот, а все почему-то боятся массовых раскатов политического гнева в адрес, например, "Единой России"...

— Когда мы выясняли отношение к партиям, то столкнулись с интересным феноменом. Много говорят про коммунистов, вспоминают Жириновского в том или ином контексте. Про "Единую Россию"... не говорят, а если говорят, то хорошо и осторожно, как о покойнике. Мы поняли, что происходит. Политики из "Единой России" превратились в некую массу для избирателей, они их сразу узнают в роликах по единому какому-то стилю общения, и этот стиль перестал работать. Утрачена способность к коммуникации. Главная проблема "Единой России" в том, что там за последние несколько лет много раз профильтровали людей, отбирали тех, кто ведет себя очень похоже и предсказуемо, в соответствии с представлениями властей о том, как должен вести себя лояльный власти политик и как он должен говорить с народом. В результате они в партии все друг с другом притерлись, говорят одни слова, а народ научился это распознавать. Когда народ от таких политиков устал, выяснилось, что другого кадрового резерва у "Единой России" нет, и это для партии огромная проблема.

У ЛДПР и "Справедливой России" проблема другая — лидера: Жириновский — маргинал для избирателей, Миронов не воспринимается как лидер. Единственная настоящая партия в России — это коммунисты. Они сохраняют высокий электоральный потенциал. Вот, собственно, и вся наша официальная партийная арена. Это выжженная земля.

— Вы пишете, что есть запрос на вторую партию власти на фоне кризиса "Едра"...

— "Единая Россия" уже не может стать партией власти снова, потому что она полностью потеряла городское население. "Едро" воспринимается как партия каких-то марсиан, которые к повседневной жизни отношения уже не имеют. У нее есть свои ниши, которые сужаются. Партия большинства возможна, хотя люди и не говорят "Подавай нам новую партию!". Нет спроса на партию как организацию. Но поскольку проблемы, которые волнуют людей, одни и те же, то нет ничего сложного для одной силы со всеми говорить об одном и том же. Нет непримиримых противоречий между разными группами избирателей, которые бы столкнули, например, сторонников буржуазного строя со сторонниками социализма. У людей внеидеологический запрос. Но создать теперь партию сверху уже нельзя. Все, что создается сверху, тут же упирается в стену непонимания.

— Вы сейчас утверждаете, что в России нет угрозы националистического шабаша, хотя год назад нас все этим пугали. Сейчас националистов особо не слышно как авторитетной политической силы. Это не актуально политически или не слышно потому, что перестали использовать националистов как страшилку?

— Люди не хотят агрессии и конфликтов ни в каких формах. Усилились прагматические настроения в обществе. Даже если конфликт на национальной почве будет возникать на локальном уровне, он имеет тенденцию утихать на этом же уровне, а не распространяться как пожар по сухой степи во все стороны. Начинают действовать внутренние механизмы самосдерживания конфликта. И это не пустые слова. У всех национальных групп, включая русскоязычное население прежде всего, спрос на то, чтобы все было спокойно и тихо. И у населения поддержка националистической тематики низкая. В Москве люди бурчат по поводу того, что "понаехали", но это не становится главным в жизни. В российской глубинке даже бурчания нет по этому поводу.

— Как складывается отношение людей к политикам?

— 90 процентов информации люди получают невербальным способом. Как человек одет, как он выглядит, как он жестикулирует — все это важнее, чем даже то, что он говорит, потому что в 5-минутном выступлении трудно донести людям свои идеи. Через анализ этого мы и увидели, что существует запрос на новых людей, которые отличаются от большинства политиков нынешних.

— И кто среди наших политиков воспринимается как современный человек?

— Человек полностью современной формации — это Прохоров. Все сигналы, которые от него идут, это очень современные сигналы.

— А если звук отключить?

— Он не только говорит современно. У него гармоничный и целостный образ. Но его проблема в том, что он олигарх, а их не любят в стране.

— Идеальный политический лидер по вашим данным — мужчина от 40 до 50 лет, с опытом управления. Он должен выступить с четкой программой и ясно ее выразить. Нужны не общие слова, а ясное понимание того, что конкретно этот человек собирается делать. Это намек на Кудрина? В вашем докладе есть явный реверанс в его сторону, и сейчас едва ли не все подозревают Центр в том, что он подыгрывает бывшему министру финансов.

— Это не намек на Кудрина. У него есть черты и старой и новой формации. У нас не было цели подыграть. Комитет Кудрина попросил сделать доклад, но наша задача заключалась в том, чтобы объективно оценить шансы. Наша гипотеза до исследования: Кудрин — либеральный экономист, который всю жизнь занимался неприятной для людей работой. И мы ждали раскол в обществе по его поводу. Мы ошиблись. Доминирует восприятие Кудрина как профессионала, который показал себя в деле. В нем видят один из симптомов стабильности.

— Выходит, людям нужен чиновник, а не политический деятель?

— Им нужен государственный деятель. Чиновник — плохое слово. Кудрин — человек, который имеет свою позицию, отстаивает ее и воплощает в жизнь.

— Но спокойного Рыжкова почему-то не поддержали?

— История Рыжкова была для нас удивительна своей экстремальностью. Действительно, Рыжков симпатичен, его любят в политической среде, к нему лояльно относятся и наши респонденты. Но как лидера его не воспринимают. Есть какая-то изюминка, без которой политик не может стать лидером. Это не объяснишь. Точно так же, как Навального воспринимают как лидера, и ничего с этим не поделаешь.

— А если у власти появится новая идея, например реинтеграция на пространстве бывшего Советского Союза, она поможет сплотить людей в едином порыве и избежать разрастания политического недоверия?

— Нет, это уже не работает. Мы видим приземленность людей, конкретность и практичность. Союз с Белоруссией и Казахстаном — это не конкретно. Те, кто ищет новую национальную идею, точно тратят время зря, это сейчас не работает с населением. Хотел бы отметить: наша политическая система устарела, общество созрело для современной политической системы. Наши люди ведут себя ответственно. Возник потенциал для изменений, и если нам повезет, то мы не слишком болезненно переживем этот период неопределенности. Люди хотят спокойного и конструктивного решения всех проблем.

Беседовал Павел Шеремет