Собирательница гениев

"Юная крестная мать всех этих новых великих людей, носившая на голове громадную колыхавшуюся эгретку, о какой парижанки прежде не имели понятия, но при виде которой всем захотелось приобрести точно такую же, можно было подумать, что это чудесное создание привезли вместе с бесчисленным множеством вещей, как самое драгоценное свое сокровище, русские танцовщики". Так описывает Марсель Пруст в "Содоме и Гоморре" княгиню Юрбелетьеву, меценатку, сопровождавшую дягилевскую труппу в ее парижском турне. Считается, что прототипом этой героини была самая знаменитая "русская" (на самом деле — полуполька, полубельгийка) Парижа belle epoque Мизиа (Мися) Серт. Более того, у Пруста ее черты видят в самой госпоже Вердюрен, держательнице салона настолько парижского, что заподозрить его в потакании этнографическому любопытству толпы было бы немыслимо.

Правы ли те, кто комментирует великий роман таким образом, в точности неизвестно, но то, что Мизиа Серт тем или иным образом вошла в плоть и кровь этого текста, несомненно. Как, впрочем, вошла она в плоть и кровь французской культуры, где осталась десятками портретов, посвященных ей стихов, прозаических и музыкальных строк, более или менее правдивых воспоминаний и куда более значительным числом легенд. Боннар, Вюйар, Валлоттон, Тулуз-Лотрек, Ренуар, Пикассо, Равель, Стравинский, Пуленк, Пруст, Кокто, Малларме, Верлен, Шанель, Дягилев — это только ближний круг. В дальнем — среди тех, кого заносило в ее салон (меняя мужей, салон с его завсегдатаями она оставляла за собой),— весь художественный Париж, от Коллет до Нижинского, от Золя до Жана Маре, от Энрико Карузо до Поля Клоделя.

Биографию Мизии Серт разобрали на девичьи блоги. Действительно, это весьма поучительно: Мария Зофья Ольга Зенаида Годебска (1872-1950) была дочерью польского скульптора и внучкой бельгийского композитора, но родилась при этом в Царском Селе, куда занесла нелегкая ее ветреного батюшку. Мать умерла родами, что само по себе уже совсем не весело, а легенда гласит, что еще и не вынеся измены мужа. Девочку отдали на воспитание бабушке в Бельгию, а потом очередная подруга отца и вовсе настояла на отправке дитяти в закрытую монастырскую школу в Париже. Так что детство будущей королевы Парижа прошло, с одной стороны, на коленях друга семьи Ференца Листа, которому девочка играла бетховенскую "Багатель", а с другой — в католической обители, откуда, правда, она довольно быстро сбежала при толком невыясненных обстоятельствах — то ли к любовнику, то ли на деньги друга семьи, но она оказалась в Париже, где жила уроками музыки и даже давала сольные концерты. Три замужества. Первое — статусное: кузен Таде Натансон был удачлив в делах, умен и к тому же выпускал один из главных французских художественных журналов рубежа веков La Revue blanche. Второе — денежное: влюбившийся в Мизию богач Альфред Эдвардс выкупил жену у Натансона, которая, в свою очередь, на деньги нового мужа содержала кучу голодных художников, в том числе ссужала немалыми суммами Дягилева и его антрепризу, для начала просто скупив все билеты на представления "Бориса Годунова", которые без нее оказались бы последними в карьере Дягилева-продюсера. К этому времени то, что нравилось Мизии Эдвардс, нравилось всему Парижу, и карьеры другим она делала так же легко, как меняла перья на своих знаменитых шляпах. Третий брак был по любви — каталонский художник Хосе Мария Серт был ей ровней, и эта пара вошла в историю вместе: "Если бы не Серты, я так бы и осталась дурой",— говорила Коко Шанель. Потом будут кокаин и морфий, уход мужа к другой светской красавице, скандальная "жизнь втроем", арест за распространение наркотиков, страшная одинокая смерть в роскошной квартире на улице Риволи и идеальное похоронное представление, устроенное подруге самой Коко Шанель.

Музей Орсе рассказывать биографию "пожирательницы гениев", как назвал Мизию Серт Поль Моран, в таких подробностях не будет. Для него она прежде всего гениальная модель гениальных художников. Ее черты на знаменитых полотнах, афишах, рисунках — это черты belle epoque, какой она нам иногда снится. Сама же "королева Парижа" гениев коллекционировала, но посвящения себе не особо ценила: "Я не испытываю ни малейших угрызений совести от того, что столько прекрасных стихов потеряно, что дюжины рисунков Тулуз-Лотрека, сделанных на меню, выброшены вместе с остатками вчерашнего обеда, что не могу найти у себя сонет Верлена, в котором он объясняет, почему я стала розой..." В этом, конечно, есть своя доля кокетства. Но, может быть, жизнь для нее действительно была куда более интересна, чем следы от нее? "Каждый раз к Новому году Малларме присылал мне гусиную печенку, сопровождаемую четверостишием. Гусиная печенка съедена, а четверостишия исчезли..."

Париж, Музей Орсе, с 12 июня по 9 сентября