В Киноцентре начались показы последнего фильма Квентина Тарантино "Джеки Браун". Похоже, он разочарует поклонников "Бешеных псов" и "Криминального чтива". Им останется только гадать: гаснет тарантиновский талант или просто переходит в другое качество.
Призрак Тарантино опять бродит по Европе. Капризный идол модных кинообложек, режиссер-суперзвезда, не обещавший уже, казалось, ничего, кроме воспоминаний о собственной звездной пыли, наконец закончил новую работу — фильм "Джеки Браун". За четыре года, прошедшие со времени выхода на экраны "Криминального чтива", Тарантино, заполонивший не только умы современников, но и обширное пространство поп-культуры, занимался всем — от актерского участия в компьютерных играх до вручения призов MTV,— всем, кроме своего дела — режиссуры. Подоспевшую к номинациям на "Оскары" и к зимним праздникам "Джеки Браун" хотелось поскорее посмотреть, как долгожданный рождественский подарок. Но упаковка оказалась лучше содержимого, да и "Оскары" подвели: за исключением одной второстепенной номинации, киноакадемия фильм обошла.
Полным провалом "Джеки Браун", пожалуй, не назовешь; это, скорее, кино среднее (что еще обиднее), добропорядочное, вялое и скучноватое. Конечно, соответствовать ожиданиям, которые сопутствовали стремительному — возможно, самому стремительному за последнюю четверть века — взлету начинающего режиссера, не смог бы никто. Судить Тарантино за то, что он пошел на свою третью режиссерскую попытку, опоясанный крепкими тросами страховки, было бы по меньшей мере несправедливо. И тем не менее на фильме лежит отпечаток той "нормы", в которой художник скрывается от необходимости рисковать. Писатель едва ли не более оригинальный и остроумный, чем режиссер, Тарантино впервые обратился к экранизации, взяв за основу своего сценария роман известного сатирика-детективиста Элмора Леонарда "Ромовый пунш". Но то, что должно было обеспечить фильму мягкую посадку — сходство темпераментов задорно-циничного Леонарда и Тарантино, над избыточным насилием которого остается только смеяться,— обернулось подвохом: если на просмотре "Бешеных псов" и "Бульварного чтива" хотелось вцепиться в подлокотники кресла — так заносило на поворотах, по которым мчал нас режиссер,— от "Джеки Браун" веет почти пародийной предсказуемостью. Этот персонаж что-то подозрительно тих — значит, взорвется зверюгой в финале. А этот — слишком хитрит, значит, будьте уверены, останется в дураках.
После утонченно-брутальных "Псов" и изощренно-головоломного "Чтива" Тарантино задумал сделать кино "про людей". Где первую роль играет характер, а сюжетом правит не замысловатое хитросплетение судеб и событий, а точная и тонкая вязь человеческих отношений.
И не в том даже дело, что история стюардессы, ввязавшейся в наркобизнес, оказавшейся между двух огней полиции и бандитов и в результате обведшей и тех, и других вокруг пальца, интересна не столько отношениями, сколько интонацией. С такой интонацией книжной странице позволено обращаться с людьми, а киноэкрану — нет. Дело, в сущности, в том, что Тарантино про отношения — не умеет. Американскому экрану последних двух десятилетий тут вообще особенно нечем похвастать; сила же Тарантино в том, как жанровый — а значит, внехарактерный — стереотип у него возвращен в лоно поп-культуры, переосмыслен, но оставлен стереотипом, своей природы вовсе не стесняющимся. Есть в "Джеки Браун" момент, когда герои должны влюбиться с первого взгляда. Они просто стоят друг против друга, разделенные метрами ночного асфальта, и между ними должна лететь искра. А искры нет — есть только шипение и потрескивание и двое бедных актеров, которым приказали влюбиться, а как — забыли сказать.
Однако главный просчет режиссера заключается в неверно выбранном мифе, которым питается его кинопастиш. В "Криминальном чтиве", фильме, настолько завороженном собственной "культурологической" миссией, что даже в названии у него — не образ, а жанр,— таким мифом был миф литературной "бульварщины" — набора "дешевых" коллизий и чувств, за которыми, по замыслу автора, просвечивают вовсе нешуточные плоть и судьба. В "Джеки Браун" задействована иная культурная мифология — мифология одной из субкультур американского кино 70-х годов.
Заменив расовую принадлежность героини с белой на черную, Тарантино взял на главную роль пятидесятилетнюю красавицу Пэм Грир — всеми забытую суперзвезду так называемого "блэксплуатационного" кино. "Блэксплуатация", или blaxploitation, соединяет "черный" с "эксплуатацией". В начале семидесятых так звали быстрые, дешевые, крутые триллеры, сделанные чернокожими режиссерами о героях чернокожего же городского фольклора — несгибаемых супердетективах, фантасмагорических злодеях-наркодилерах и их ослепительно-шоколадных подругах. Сдобренные буффонным насилием и сексом мультяшки, разве что разыгранные живыми актерами, фильмы блэксплуатации предлагали черному зрителю то, чего больше ему негде было найти: карнавальное зрелище и свой, незаемный культурный язык. Пэм Грир, звезду "Коффи" и "Фокси Браун", боготворили. О ней слагали песни, как в других культурах слагали песни об Эдит Пиаф и Высоцком. Прошло двадцать пять лет. Миф устал, и сквозь его истончившуюся ауру стала просвечивать реальность. Например, что Пэм Грир плохая актриса. Что ее актерское прошлое использовало в ней только длинные ноги и гордый профиль, а играть характер не научило. Что Тарантино и тут просчитался, и не только с актрисой — с самим мифом, который, вероятно, не так силен и универсален, чтобы, как в "Криминальном чтиве", вывести фильм в иное измерение, за перипетии сюжета, за частности анекдота, рассказанного более или менее смешно. Есть в фильме две заметные актерские работы: одна — всеми в Америке забытого телеактера 70-х Роберта Форстера, номинированного на "Оскара" за лучшую мужскую роль второго плана, замечательная; другая — получившего приз в Берлине тарантиновского любимца Сэмьюэла Л. Джексона — просто профессиональная. Есть забавная музыка и остроумная операторская работа. Нет лишь искры — все только потрескивает и шипит.
МИХАИЛ Ъ-БРАШИНСКИЙ