В Дагестане растет противостояние между обществом и представителями силовых структур: продолжаются похищения людей. "Огонек" выяснил, что за этим стоит и кто с кем воюет в республике
В течение трех майских недель в Дагестане похищено 12 человек. Это молодые мужчины, у которых примерно одна история: не пили-не курили, работали, ходили в мечеть и однажды рядом с ними появлялись люди в масках и камуфляжах и увозили их в неизвестном направлении. Несколько человек потом были найдены — они оказались в райотделах милиции.
"Если к похищению причастна ФСБ, то они нашему МВД не подчиняются"
Изучив все истории, делаю вывод: все пропавшие мужчины каким-то образом попадали под подозрение силовиков.
Приведу в пример последнее похищение. Среди бела дня возле рынка в Махачкале машину жителя пригородного поселка Красноармейское Гаджи Мустафаева заблокировали несколько человек в камуфляже. Они усадили Мустафаева в "Ладу-приору" и увезли. Так как свидетелей было много, то сестра Мустафаева, которую он ждал с рынка, связалась с отцом, а отец, спустя полчаса после похищения, обратился в полицию. Но ответа не получил. Через сутки, ночью, жители села заблокировали автотрассу. В последнее время на Кавказе это самый действенный метод борьбы за свои права — подействовало и на этот раз: Мустафаевы добились внимания правоохранительных органов. На место прибыл начальник горотдела полиции Али Ахмедов в сопровождении специальной огневой группы, а родителей похищенного принял у себя глава МВД Дагестана Абдурашид Магомедов. Он объяснил Мустафаевым, что не знает, где их сын, но что трассу надо разблокировать. "Министр сказал, что полиция не причастна к пропаже моего сына и не знает, где он находится,— сказала журналистам мать пропавшего.— А еще он сказал, что если к похищению причастна ФСБ, то они нашему МВД не подчиняются".
Ссылка на ФСБ особенно примечательна — это уже второй случай, когда местные силовики ссылаются на "варягов". 18 мая в Махачкале прошла спецоперация — штурмовали дом, в котором находился предполагаемый боевик Махмуд Мансур. В этом же доме, как сообщила по телефону правозащитникам мать Мансура, находились его друг Магомедов (не боевик), две женщины и двое детей. Несмотря на требования правозащитников, женщин и детей из дома не выпускали — почти сутки они находились в блокированном доме, на который были наведены десятки автоматов, пулеметов и даже пушки. Как рассказала Зарина Мансур правозащитникам, ей позвонил офицер ФСБ и сказал, что он главный в этой операции и что из дома никто выходить не должен. Этот неизвестный человек из ФСБ упоминался потом и местными журналистами, и полицейскими, и чиновниками, сетовавшими на то, что федералы готовы сравнять с землей полгорода. Местные жители перекрыли проспект Акушинского, требуя, чтобы из дома выпустили тех, кто хочет выйти. Скандал помог — на следующий день под утро женщин и детей выпустили из дома, а боевика убили. Но председатель комитета "Гражданское содействие" Светлана Ганнушкина уверена, что жертв могло бы быть больше, если бы не широкая огласка обстоятельств спецоперации. Случаи, когда в результате спецоперации убивали не только боевиков, но и женщин с детьми, уже были. И, по мнению правозащитников, такие случаи только усугубляют положение в республике и выталкивают молодежь на тропу войны.
В селе же Красноармейское полиции удалось убедить людей разойтись по домам, пообещав, что лично президент Дагестана займется этим вопросом и Гаджи Мустафаева найдут. По словам руководителя горотдела полиции Али Ахмедова, "пропавшего парня пробили по картотеке, он чист, как стеклышко". У Гаджи Мустафаева есть только одно "темное пятно" — 22 мая в сварочном цехе, где он работал, случился вооруженный инцидент. Сотрудники УФСБ по РД и ГУ МВД России по СКФО попытались задержать владельца цеха, подозреваемого в причастности к бандподполью. Он выхватил у одного из силовиков табельный пистолет и несколько раз выстрелил — двое бойцов спецслужб погибли на месте, один получил ранения. Сразу после этого стрелявший позвонил Мустафаеву, рассказал о случившемся и попросил укрыть его. Мустафаев отказался. Прослушка их телефонного разговора, как заверил родных Мустафаева Али Ахмедов, есть у спецслужб, а значит, они знают, что Мустафаев не помогал преступнику скрыться. Тем не менее парня не нашли.
Один из местных чиновников сетует: "Люди верят в то, что президент отвечает за республику, а президенту нечего им сказать — спецслужбы тут делают что хотят. Если им кто-то не понравился — его могут забрать, как вещь, и следов не найдешь. Мы пытаемся им говорить о законности, а они: "Нас убивают, нам не до закона". Все, как в Чечне во время войны".
О Чечне вспоминают не случайно — в конце мая глава республики Рамзан Кадыров получил особые полномочия: теперь МВД Чечни, полностью контролируемое Кадыровым, может проводить спецоперации на территории Дагестана и Ингушетии. Таким образом, считают правозащитники, искать похищенных будет еще сложнее: если до сих пор искали либо у федералов (УФСБ, ГУ МВД по СКВО), либо у местных (МВД Дагестана), то теперь список пополнится еще и чеченскими силовыми структурами.
Правозащитники отмечают, что особые полномочия чеченским силовикам были предоставлены после теракта на посту ДПС "Аляска 30" в Махачкале, который случился 3 мая и перекрыл все мирные инициативы, обозначив тенденцию к жесткому, фактически военными методами, подавлению сопротивления. Отмечается также, что теракт случился через несколько дней после того, как представители салафитской общины (называемые ваххабитами) и официального Духовного управления мусульман впервые сели за стол переговоров. Эта встреча прошла 29 апреля и показала, что диалог возможен и войну можно закончить компромиссом. Но такое развитие событий устраивает не всех.
"Мы не обязаны вам подчиняться"
По мнению представителя правозащитного центра "Мемориал" Олега Орлова, на Северном Кавказе сегодня "работают" две модели борьбы с вооруженным подпольем. Одна из них направлена на истребление боевиков и любых признаков ваххабизма и характерна для Чечни, где и силовые структуры, и руководство республики действуют одной командой. А вторая, "дагестанская модель", призывает к диалогу. В Дагестане уже второй год работает комиссия по легализации и адаптации к мирной жизни людей, сложивших оружие. По словам автора идеи депутата Госдумы Ризвана Курбанова, за время работы комиссии рассмотрено 37 дел, удовлетворены ходатайства 32 бывших боевиков. Кроме этого, комиссией рассмотрено более 100 обращений граждан в связи с нарушениями их прав со стороны правоохранительных органов.
Однако многие чиновники и правозащитники утверждают, что работа этой комиссии вызывает раздражение у силовых структур. Тут надо особо отметить, что в республиках Северного Кавказа местная власть и силовые структуры редко работают слаженно. Часто нет ни координации, ни взаимопонимания. Силовики упирают на то, что они подчиняются напрямую своему начальству в Москве и они не подконтрольны президенту республики. По сути, в каждом субъекте работает не одна вертикаль, а две — силовая и гражданская. И между этими вертикалями идет постоянное соревнование: кто круче. Это касается практически всех северокавказских республик, кроме Чечни, где МВД полностью подконтрольно Рамзану Кадырову, а УФСБ как минимум с главой не конфликтует.
Эксперты говорят, что разбалансированность гражданской и силовой ветвей власти — проблема более серьезная, чем экстремистская активность. Часто чиновники рассказывают, что на совещания, которые проводит глава республики, руководители силовых ведомств не являются. Еще до своей отставки об этом мне рассказывал и экс-глава Калмыкии Кирсан Илюмжинов: "Собираю совещание, руководителей силового блока нет. Спрашиваю: где они? Мне отвечают: у одного теща приехала, у второго зуб болит, у третьего свое совещание. Вызываю их, не приходят. И постоянно своим поведением подчеркивают: "Мы не обязаны вам подчиняться, у нас свое начальство"". Сами же силовики в частных беседах объясняют суть конфликтов так: "Достали эти местные князьки, которые думают, что они тут полные хозяева".
В Дагестане это противостояние проявилось особенно четко. 19 апреля руководитель республиканского управления Следственного комитета России (СКР) Алексей Саврулин не явился на заседание комиссии по адаптации бывших боевиков к мирной жизни, прислав своего заместителя. Комиссию проводил президент Дагестана Магомедсалам Магомедов, он приостановил заседание, вызвал главного следователя и в течение часа не начинал заседание, пока глава дагестанского управления СКР не прибыл. Сразу же после этого случилась перепалка между главой республики и главным следователем. Президент Дагестана обратился к Саврулину: "Лично надо принимать участие в работе комиссии, а не посылать заместителей, если нет других каких-то неотложных дел", на что следователь ответил: "А почему тогда все остальные могут присылать заместителей?" "А кто прислал заместителя?" — спросил Магомедов. "Конин (начальник УФСБ по Дагестану Андрей Конин.— "О"),— ответил Саврулин. "У него уважительная причина, он объяснил мне".— "У меня тоже".— "У вас не было. Садитесь".— "Я могу объяснить все причины".— "Отдельно мне объясните, здесь не надо. Тем более когда провожу комиссию я".— "В регламенте не указано, что вы проводите".
На повышенных тонах прошло все заседание комиссии. Руководство Дагестана фактически обвинило силовые структуры в том, что они саботируют работу комиссии по адаптации бывших боевиков (хотя эта комиссия была одобрена на самом верху, в Кремле) — например, не отвечают на запросы комиссии о тех или иных представителях подполья, пожелавших сдаться. Президент Дагестана заявил, что полтора года — достаточный срок для того, чтобы отработать механизмы взаимодействия силовых структур с комиссией, но "некоторые руководители правоохранительных органов так и не определили должностных лиц, ответственных за взаимодействие с аппаратом комиссии". По словам же депутата Госдумы Ризвана Курбанова, силовые структуры просто не исполняют поручения комиссии и не отвечают на ее запросы.
В свою очередь, Алексей Саврулин заявил, что комиссия требует информацию по людям, которые неделю назад вышли из леса и про которых еще неизвестно, что они совершили и в каких правонарушениях участвовали. С другой стороны, по мнению руководителя следователей, необходимо определиться со статусом людей, которыми занимается комиссия: "Рассматривать надо только тех, кто сдался, а их 2-3 (человека.— "О") максимум. Все остальные были захвачены в ходе проведения спецопераций, у них закончились боеприпасы, и они продолжали бы свои боевые действия, направленные на убийства сотрудников, если бы при каких-то обстоятельствах не были вынуждены прекратить сопротивление. Таких людей рассматривать нельзя, просто недопустимо. Этим мы всю правоохранительную деятельность, направленную на борьбу с терроризмом и экстремизмом, сводим на ноль. То есть сегодня, получается, ты можешь воевать, стрелять, убивать, а потом прийти на комиссию и сказать: "Пожалейте меня, я хороший"".
На апрельском заседании комиссии стало понятно: противоречия между силовиками и гражданскими властями часто становятся неразрешимыми, потому что они носят идеологический характер. Власти Дагестана считают, что единственный способ снизить градус противостояния в обществе — это провести переговоры, посадить за стол представителей конфликтующих религиозных течений, выводить из леса боевиков и всячески способствовать тому, чтобы подполье не пополнялось новыми участниками. Силовики же считают, что прощать тех, кто еще вчера стрелял в полицию или солдат, нельзя, что наказание должно быть строгим, и вообще разводить демократию в таких условиях нельзя, потому что тогда "радикалы на шею сядут".
Но помимо идеологических разногласий есть и исключительно эмоциональные. И заседание дагестанской комиссии это наглядно продемонстрировало.
"Создается впечатление, что Россия оставила Дагестан"
Это противостояние недавно проявилось в новой форме: общественность республики выразила недоверие следственному управлению СКР по Дагестану и потребовала передачи дела об убийстве учредителя и главреда газеты "Черновик" Хаджимурата Камалова от республиканских следователей федеральным. В Дагестане за последние 10 лет убиты 14 журналистов, и ни одно преступление, по словам председателя Союза журналистов Дагестана Али Камалова, до сих пор не раскрыто. Убийство Хаджимурата Камалова было особенно дерзким — его ждали возле редакции и, когда он вышел, по нему открыли стрельбу, выпустив две обоймы. На похороны Камалова собралось более 7 тысяч человек, это очень много даже для Дагестана. Газета, которую он делал, была резкой, много внимания уделяла нарушению прав человека в республике. Коллеги Камалова уверены, что у правоохранительных органов, которые убитый журналист критиковал, "нет мотивации" расследовать это преступление. Потому что "многие силовики его ненавидели". Об этом журналисты заявили на пресс-конференции в Москве, целью которой было привлечь внимание президента РФ к тому, что "уже скоро полгода как убийц Камалова не ищут". "Место убийства было детально осмотрено лишь спустя три месяца после убийства,— рассказал мне главред "Черновика" Биякай Магомедов.— Есть биллинг, и установить имена людей, находившихся в момент убийства в этом районе, проще простого. Но это не сделано. А может быть, сделано и, может быть, следствию даже известно, кто убил, но есть приказ не расследовать дело дальше. Официально не допрошен ни один подозреваемый. Когда мы настаивали на составлении фоторобота преступника (есть свидетели, которые видели этого человека), нам ответили: "Найдите художника и сделайте сами фоторобот". Зато правоохранители целый месяц проводили проверки нашей бухгалтерской отчетности. Создается впечатление, что следствие знает убийц и намеренно ничего не делает. И еще создается впечатление, что Россия оставила Дагестан. Потому что в республике продолжают убивать и похищать людей, и во всем этом просто нет виноватых".
В мае 10 депутатов Госдумы от Дагестана обратились к президенту РФ и главе СКР Александру Бастрыкину с просьбой передать дело от дагестанских следователей к федеральным. Их поддержали более 100 депутатов Госдумы РФ. Вскоре стало известно: Бастрыкин подписал указ о передаче материалов дела в Главное следственное управление по Северному Кавказу.
В этой истории, кажется, все гораздо сложнее, чем просто чье-то нежелание расследовать убийство журналиста. Да и где гарантия, что на федеральном уровне у этого дела иные перспективы?