Брюс Мак-Нелл безуспешно пытался растратить свое многомиллионное состояние на протяжении двадцати лет, но с каждым годом становился все богаче. Каприз рынка превратил его деньги в пыль за считанные месяцы.
Все на продажу
Ледяной ветер продувает главную улицу Цюриха. Десятки раскрасневшихся от мороза посетителей врываются в теплый мраморный холл отеля Baur-au-Lac, пожимая друг другу руки и возбужденно щебеча по-французски и немецки.
Пестрая стая хорошо одетых господ налетела из Нью-Йорка, Лос-Анджелеса и европейских столиц.
Они съехались, чтобы подобрать объедки со стола Брюса Мак-Нелла.
Мак-Нелл — двести пятьдесят фунтов доброкачественной миллионерской плоти в двубортном темно-синем пиджаке вплывает в холл за пару минут до открытия торгов в препаршивейшем настроении.
Сегодня он определенно предпочел бы быть где-нибудь в другом месте.
Зимою 1994-го, после двадцати лет нескончаемого триумфа, Мак-Неллу приходится печально обозревать розничную распродажу своего горячо любимого мамонта — коллекции из 45 000 старинных монет. Некоторые из экспонатов которой бесконечно знамениты.
Например, "Мартовские Иды" — золотая монета, отчеканенная по приказу Брута, дабы увековечить убийство Цезаря.
Мак-Нелл слегка разъярен. "Гиены, — шипит он, — они заработали на мне миллионы, а теперь собрались посмотреть на то, как мне будет хреново".
Гигантский рынок античных ценностей, который сделал Мак-Нелла богатым, обрушился в коллапс, увлекая за собою самого знаменитого магната послевоенных времен.
Придерживая пухлой щекой радиотелефон, Мак-Нелл сидит на помосте как Будда и наблюдает за торгами, одновременно поглядывая на экран своего компьютера.
"Мартовские Иды" приносят всего лишь триста шестьдесят тысяч долларов.
Десять лет назад за них дали бы больше пятисот тысяч.
Один за другим лоты уходят к новым владельцам — за смехотворно низкие суммы.
"Проклятье! Я теряю миллионы" — бормотал Мак-Нелл на следующий день за обедом, поедая свою телячью отбивную. "Этот бизнес накрылся. Я тону. Если что-нибудь не изменится, — я пропал".
Душечка
На протяжении двадцати лет Брюс Мак-Нелл неизменно оставался самым очаровательным мультимиллионером на земле.
"Посмотрите на этих парней с Уолл-стрит, — говорил Мак-Нелл пренебрежительно, — они держат в своих руках миллионы, а их ненавидит все человечество".
Его же боготворили решительно все. От секретарш до скаковых лошадей.
За доступность, откровенность и жизнерадостность. За шарм, с которым он изящно вваливался в офис. За вечно хорошее настроение. За непосредственность, с которой он распоряжался нескончаемыми потоками сотен тысяч и миллионов долларов.
Двадцать лет подряд Америка не без любопытства наблюдала, как Брюс Мак-Нелл сорит деньгами.
На его вечеринках можно было встретить чету Рейганов и полный набор голливудских знаменитостей, начиная с Мишель Пфайфер.
Его конюшни приносили Америке победы на интернациональных скачках.
Поместье в Калифорнии, купленное за десять миллионов долларов, дома в Малибу, Юте и Палм-Спрингс принимали толпы гостей в любой сезон и демисезон.
Частный самолет курсировал по самым невиданным маршрутам, только от того, что хозяину внезапно остро захотелось побывать на особенно шикарном рок-концерте.
Во всем этом не было ни грамма эксцентричности. Мак-Нелл тратил деньги с размахом, но во вполне простодушном народном вкусе.
Он председательствовал в правлении Национальной хоккейной лиги и превращал богом забытую команду Лос-Анджелеса в чемпиона США.
Хоккейный идол Америки Уэйн Гретцки согласился играть еще три года за Лос-Анджелес, вместо того, чтобы уйти на покой. После того, как Мак-Нелл предложил ему гонорар в три миллиона долларов.
Скромный Гретцки — уникальный случай — попросил снизить сумму. До двух миллионов с четвертью. (Злые языки утверждали, что дело было не в скромности, а в налогах.)
Около двадцати кинопродукций жили и проваливались на деньги Брюса Мак-Нелла.
Сам он источал неугасимую улыбку Чеширского Кота. И совершенную беззаботность.
Даже уличенный репортерами в откровенном вранье, он оставался неотразим.
Среди живописных подробностей его биографии значился диплом Оксфорда, существовавший лишь в воображении Мак-Нелла. Равно как и вымышленное сотрудничество с суперрежиссером Говардом Хьюзом и супермагнатом Полем Гетти.
"Кто же спорит, разумеется, я несколько приукрашиваю, разумеется", — немедленно соглашался Мак-Нелл.
И энергично кивал с обезоруживающей ухмылкой.
Между тем, биографии Брюса и без фантазий хватало на пару приключенческих фильмов.
О чем он, впрочем, по разным уважительным причинам не особенно распространялся.
Эксперт
К восемнадцати годам он знал каждого римского императора в лицо. Исключительно по чеканным профилям на монетах.
Вообще-то таково было пожелание родителей — дабы дитя не шастало по темным улицам, его с нежного возраста приучили коллекционировать всякую ерунду и сортировать в альбомы.
Совершенно не предполагая в этой процедуре некий источник возможного дохода.
Но в конце беспокойных шестидесятых состоятельные господа искали какой-нибудь новый способ вкладывать капиталы. Способ должен был быть компактным, надежным и, по возможности, элегантным.
Аукционы античных монет из весьма закрытого клуба коллекционеров превратились в поле битвы владельцев миллионных состояний.
Более всего новоявленных вкладчиков прельщало то, что все эти непонятные драхмы и динарии тоже были деньгами. Очень давно, правда, вышедшими из обращения. Зато одновременно благородными произведениями великого искусства.
Коллекционеры незамедлительно переквалифицировались в посредников. Ибо безграмотные миллионеры, разумеется, были не в состоянии отличить шестой век от, к примеру, шестнадцатого. Равно как Грецию от Рима.
Еще не достигнув совершеннолетия, Мак-Нелл оборачивал по полмиллиона в год и письменно заказывал экспонаты у известнейшего цюрихского нумизмата Лео Милденберга.
Когда он набрался смелости отправиться в Цюрих и лично представиться Милденбергу, последний был чувствительно огорошен. Ибо никак не мог постичь, что целый год высылал бесценные монеты созданию, у которого еще и борода-то толком не росла.
"Черт возьми! Знай я, сколько тебе лет, никогда в жизни не торговал бы с тобой в кредит", — только и нашелся Милденберг.
После чего, так и не оправившись от изумления, отдал Мак-Неллу на комиссию коллекцию стоимостью в миллион долларов.
Брюс, потея от возбуждения и ужаса, спросил: "Что я должен подписать?" Престарелый нумизмат величественно отмахнулся: "Забудь об этом. Чего стоит твоя подпись!"
Задним числом Милденберг объяснил свой королевский жест тем, что заметил в юноше искру Божью и особый нюх на истинные ценности.
Более вероятным представляется, что он почуял в пришельце отменного коммерсанта. О чем другой специалист много лет спустя говорил: "Если бы я умел торговать как Мак-Нелл! Его можно посылать продавать живопись слепым и снег эскимосам".
Короче, Брюс действительно незамедлительно перепродал миллионный набор, заработав сто тысяч комиссии.
Покупатель — голливудский набоб Сью Вайнтрауб, продюсер легендарного "Тарзана" — спустя короткое время помог Мак-Неллу перебраться, так сказать в лигу А.
Базарный день
Дело было в 1974-м и речь шла не просто о старинной монете.
На аукцион была выставлена самая редкая монета в мире — греческая декадрахма пятого века до нашей эры.
За подковообразным столом в аукционном зале Цюриха сидело семьдесят пять потенциальных покупателей, семьдесят пять лучших экспертов мира. Вайнтрауб остался в задних рядах, отведенных для посетителей.
Мак-Неллу как раз стукнуло двадцать четыре.
Один из экспертов представлял Аристотеля Онассиса, другой — будущего президента Франции Валери Жискар д'Эстена.
Рекордная цена из тех, что когда-либо давали за одну монету, составляла в то время сто тысяч долларов. Мак-Нелл честно предупредил Вайнтрауба, что декадрахма, по всей вероятности, этот рекорд побьет.
Меньше чем за пять минут торговли цена выросла до шестисот тысяч швейцарских франков (триста тысяч долларов по тем временам).
Мак-Нелл объявил семьсот тысяч франков. Зал завороженно смотрел на его рубашку, которая на глазах темнела от пота.
Человек Онассиса спасовал через минуту. Посредник Жискар д'Эстена произнес: "Восемьсот тысяч".
Мак-Нелл смотрел на Вайнтрауба, ожидая, что тот установит для торговли разумный предел. Вайнтрауб же беззаботно ожидал продолжения.
Мак-Нелл сделал вдох и объявил восемьсот двадцать тысяч франков.
Несколько мгновений проползли в тяжелом молчании. Представитель Жискар д'Эстена отрицательно покачал головой.
Зал аплодировал. Возможно, даже стоя.
Вайнтраубу монета обошлась примерно в четыреста двадцать тысяч долларов. А Мак-Нелл за четверть часа стал "тем самым" человеком в антикварном бизнесе.
На двадцать лет.
Темные силы
Он содержал салоны и галереи, а также собственную фирму Numismatic Fine Arts и два огромных фонда Athena Funds, которые скупали антиквариат на деньги крупных инвесторов.
Следует отметить, не всем это нравилось. К примеру, художественные эксперты крупных музеев скрежетали зубами от этих коммерческих триумфов. И разглядывали торговые каталоги Мак-Нелла с возмущением.
Против множества экспонатов в его каталогах стояли весьма скудные сведения в графе "происхождение".
Многие монеты Мак-Нелла были, как это называется на профессиональном жаргоне, "свежие".
Человеческим языком говоря, несметные сокровища его запасников представляли собою, по мнению общественности, результаты сложно организованной контрабанды. Из раскопок в Италии, Турции и Греции. Где по понятным историческим обстоятельством проще найти древнеримские монеты, чем например, в Техасе.
Сам Мак-Нелл предпочитал, как и большинство его коллег, в этой части истории переходить в сослагательное наклонение. И излагать все дальнейшее в форме некоего невразумительного предположения.
Предположение в общих чертах выглядело следующим образом.
Вместо того, чтобы выпрашивать у правительств разрешение на покупку древностей, платить чудовищные налоги и с грустью наблюдать за тем, как лучшие экземпляры перекочевывают в музейные витрины, знающий торговец покупает "оптом".
"Опт" обеспечивают местные добытчики, не затрудняющие себя ни регистрацией найденного, ни прочими формальностями.
Первый опыт в этом жанре юный Мак-Нелл провел еще в восемнадцать лет, путешествуя по странам Средиземноморья. Он попросту положил несколько за бесценок купленных монет в карман и прошел через таможню, не возбудив решительно никакого внимания.
Правительства Турции и Италии испытывали впоследствии сильное искушение запретить ему въезд в свои страны. Но дальше тщательной проверки багажа на границе дело не заходило.
Брюс Мак-Нелл придерживался по-своему твердых правил техники безопасности.
Во-первых, его добытчики переправляли находки через границу до того, как официальные лица изыскивали возможность получить фотографии найденного.
Таким образом, даже если итальянские, к примеру, власти и желали получить свои древности назад, то не могли предъявить решительно никаких доказательства того, что древности действительно выкопали в Италии.
Во-вторых, ежели некое подобие официального запроса все же появлялось на свет, Мак-Нелл немедленно возвращал спорный экспонат с глубочайшими извинениями. И, разумеется, заверял от всего сердца, что не имел ни малейшего понятия о происхождении этой редкости.
(Однажды в его галерее обнаружились четыре римские мраморные плиты, за несколько месяцев до этого таинственно пропавшие из турецких раскопок. Мак-Нелл немедленно извинился и все вернул.)
Таким образом, продав за двадцать лет сотни тысяч монет, ваз и статуй, многие из которых были стопроцентно сомнительны, Брюс Мак-Нелл ни разу не получил ни единой официальной претензии по поводу своей деятельности.
Лебединая песня
Самое захватывающее приключение в его карьере началось в 1978-м и растянулось на долгие годы. Оно же обозначило закат. О чем сам Мак-Нелл догадался, увы, с безнадежным опозданием.
Он как раз зашел в свою недавно купленную конюшню при ипподроме, чтобы поглядеть на скачки. К нему подошел застенчивый мужчина, представившийся Говардом Хантом, и деликатно спросил: "Простите, не скажете ли вы мне, каково было в античности соотношение между золотыми и серебряными монетами?"
"Один к двадцати четырем", — ответил Мак-Нелл, мучительно соображая, где он видел эту фамилию — в рекламе кетчупа или кино.
Говард Хант не производил кетчуп и не субсидировал кинопроизводство. Он был всего лишь скромным техасским нефтедобытчиком. Некогда претендовавшим на титул самого богатого человека в мире.
К концу семидесятых у Ханта развилась одна чрезвычайно навязчивая идея. Он пришел к выводу, что коммунизм действительно победит. Причем, если не сегодня, то завтра — уж точно.
Как и полагается деловому человеку, он трезво проанализировал все варианты развития апокалиптической катастрофы и решил, что единственным надежным капиталовложением останутся драгоценные металлы. Против которых, очевидно, и коммунизм бессилен.
Таким образом, следующим логичным вопросом Ханта к Мак-Неллу было: "Сколько вам понадобится времени и денег, чтобы собрать для меня самую большую в мире коллекцию античных монет?"
Последующие годы Мак-Нелл провел, главным образом, пополняя собрание Ханта.
Для начала он купил за шестнадцать миллионов лучшую коллекцию, которую сам же и создал — коллекцию Сью Вайнтрауба. Таким образом, второй раз заработав комиссионные.
Затем он разослал ассистентов оптом скупать византийские монеты. В один прекрасный день все служащие Мак-Нелла едва не вприпрыжку бегали по Лондону от одной антикварной лавки к другой, торопясь купить все в один день. Чтобы никому не пришло в голову поднять цены.
Хант, одержимый идеей монополии и контроля, мечтал монополизировать рынок античных монет.
Счет шел на десятки тысяч экземпляров.
Достигнутый эффект оказался прямо противоположным: монет на рынке становилось все больше и больше, а цены все падали. В один прекрасный момент и Хант, и Мак-Нелл очнулись и сообразили: никаких денег не хватит, чтобы скупить все (или хотя бы большую часть).
Но конъюнктура уже была радикально разрушена.
Коллекция Ханта, на которую он истратил в общей сложности пятьдесят четыре миллиона долларов, в один прекрасный день ушла с аукциона, за... тридцать миллионов.
Бизнес самого Мак-Нелла протянул еще несколько лет.
Кончилось все пресловутой распродажей в Цюрихе. И дотошными следователями из ФБР, которые педантично объясняли Мак-Неллу, что у него была вредная привычка фальсифицировать финансовую документацию.
Разорившийся, но так и не утративший жизнерадостности сорокапятилетний Брюс, немедленно согласился сотрудничать со следствием. С той же обезоруживающей улыбкой, с которой когда-то возвращал турецким властям украденные из раскопок ценности.
Годами изучая античную культуру, он твердо усвоил банальную олимпийскую истину: главное не побеждать, главное — участвовать.
Евгений Сирин
Подписи
1. Брюс Мак-Нелл и его спортивные достижения: хоккеисты LA Kings на деньги Мак-Нелла превратились в чемпионов страны и в национальных героев.
2. Античные монеты были не просто бизнесом Брюса. Как и положено коллекционеру, он прямо-таки сходил от них с ума.
3. Голливудская звезда Голди Хоун считает, что Мак-Нелл был и остается лучшим честным на свете — честным и добрым.