Люди, создающие образ фирмы — специалисты по public relations, сейчас на вес золота. Спрос на них огромен, за ними охотятся крупные фирмы, которые готовы платить за их труд огромные деньги. Как стать таким специалистом? И самое главное — как устроиться в солидную фирму? Каждый приходит к этой работе своим путем. Дмитрий Смирнов, менеджер по связям с общественностью московского Marco Polo Palace Hotel, пришел сюда просто по объявлению — но до этого...
Алексей Харнас: Дмитрий, сложилась ли ваша карьера именно так, как вы ее видели с самого начала?
Дмитрий Смирнов: Конечно, нет. Нельзя сказать, что из всех возможных вариантов я выбирал всегда правильные. Работу пришлось менять несколько раз. Но нынешняя моя должность соответствует и полученному образованию, и моим навыкам, и возможностям. Все-таки формировать имидж фирмы проще, если у тебя есть диплом журналиста, знание нескольких языков и опыт работы в печати.
А. Х.: А у вас диплом журналиста?
Д. С.: Журналиста-международника.
А. Х.: И вы работали по своей специальности?
Д. С.: А как же! Я более пяти лет был собственным корреспондентом АПН в Бангладеш.
А. Х.: Вы сами свою специальность выбрали или продолжили семейную традицию?
Д. С.: Да, пожалуй, что продолжил традицию. Выбор в детстве у меня был небогатый: медицина или журналистика. Дед мой был замминистра здравоохранения, не СССР, конечно, а РСФСР. Именно его гены, видимо, в моем младшем брате прорезались. Он выбрал профессию врача. А все остальные члены семьи работали в средствах массовой информации. Бабушка — всю жизнь в "Гудке. Отец — в АПН и в журнале "Новое время". В девятом классе я уже дебютировал в журнале "Филателия СССР" — опубликовал две заметки о перуанских марках. Потом я написал заметку в многотиражку "За доблестный труд", которую издавал какой-то автокомбинат. За две заметки, помню, получил тогда около 25 рублей. Правда, в многотиражке мне ничего не заплатили.
А. Х.: Вы что, филателист?
Д. С.: Вовсе нет. Просто мой отец долго работал в Перу собственным корреспондентом "Нового Времени", и я несколько раз ездил к нему на каникулы. Пытался потом где-нибудь напечатать заметку о своем путешествии и именно в "Филателии" мне сказали, что если я свое путешествие как-нибудь увяжу с марками, они меня напечатают.
В общем, я поступил в МГИМО. Правда, у меня был и запасной вариант, помимо МГИМО я подал документы и в ИнЯз, где экзамены начинались позже. К счастью, этот вариант мне не потребовался. Надо сказать, что, поступая в институт, я мечтал заниматься испаноязычными странами, так же, как и мой отец. И свою будущую карьеру я видел похожей на его. Я был совершенно уверен в том, что мне удастся осуществить свои мечты. Но после экзаменов меня ожидал сюрприз. Декан поздравил с поступлением и сказал, что мне оказано большое доверие, меня направляют в группу изучения хинди. Я, конечно, обалдел... Но отказаться от этого предложения было невозможно — меня, собственно, и не спрашивали. Я сообразил, что мои планы рухнули и придется планировать свою жизнь по-другому. Тогда я понял, как легко все меняется в жизни. Может быть, именно тогда впервые осознал, что наши планы — это еще не все...
А. Х.: Не жалеете, что так сложилось?
Д. С.: Совершенно не жалею. Индия меня буквально покорила, благодаря ей я познакомился со многими людьми — своими преподавателями — которые и сформировали мое мировоззрение. Если бы я сумел попасть, как предполагал, на испанское отделение, то вряд ли мог рассчитывать на быстрый карьерный взлет. Во всяком случае, на работу за границу я вряд ли уехал бы так скоро. А специалистов по Индии — всегда очень мало, между ними практически нет конкуренции...
А. Х.: Студенты МГИМО как правило были из "золотой молодежи" и жили на деньги родителей. Вы в этом смысле чем-то отличались от остальных?
Д. С.: Я женился на втором курсе, нужно было зарабатывать деньги, содержать собственную семью. Так что приходилось работать. И так совпало, что во время подготовки к фестивалю молодежи и студентов моя жена работала секретарем-референтом отдела спортивной и оборонно-массовой работы ЦК ВЛКСМ. Она ввела меня во всевозможные комитеты, которые этой подготовкой занимались, платили там неплохо, я получал за свою работу около 50 рублей. Стипендия у меня была примерно такая же. Еще я подрабатывал переводчиком в Академии наук, Госконцерте и лектором в обществе "Знание". Ездил по стране с лекциями о международном положении. Рассказывал про ситуацию в Афганистане и что такое ракета "Першинг". Даже в тюрьме в Западном Казахстане как-то раз об этом же читал (меня туда, кстати, на "воронке" привезли). За каждую лекцию платили 12 рублей. Если учесть, что я читал по две лекции в день и в поездку уезжал минимум на неделю, получалась неплохая сумма.
Конкретных цифр я сейчас не помню, но могу сказать, что в то время мы с женой жили в общем-то в достатке, каждое лето куда-нибудь ездили: в Крым, на Кавказ, в Прибалтику. Теперь, конечно, ездим уже в другие места — на Кипр, в Египет... Сегодня это проще, чем в Прибалтику.
А. Х.: Сейчас не жалеете о каких-то шагах, которые вы совершили, выбирая работу после института?
Д. С.: Когда учился, я планировал работать в АПН, как и мой отец, и к окончанию института у меня была такая возможность. Но уже перед самым окончанием вуза выяснилось, что выпускников МГИМО берут на курсы переводчиков ООН, где готовили сотрудников для советских представительств в ООН в Нью-Йорке и Женеве. Сперва мне показалось, что это — отличная работа для меня. Я бы не испытывал материальных проблем, платили переводчикам в представительствах $1 500-$ 2 000 (по тем временам, огромные деньги). Вот я и решил туда поступать. Прошел все экзамены, практически уже был принят...
Но тогда у меня зародились первые сомнения насчет перспективности этой работы. Я понимал, что на карту поставлено все, к чему я стремился — работа в АПН, карьера журналиста-международника. А отработав в миссии положенный срок, я вернусь, и мне придется начинать все с нуля. В общем, проанализировав все это, мы с женой в последний момент решили отказаться от этого ООНовского варианта...
Возможно, это была ошибка, но если честно, я о ней не очень жалею. Хотя мои товарищи, которые поступили на эти курсы, живут в США, продолжают работать в ООН, и их не собираются отзывать обратно.
А я пошел работать в АПН, что не сулило особенных материальных благ, но мне виделась стабильная работа с соответствующим карьерным ростом. Я знал, что рано или поздно смогу поехать работать за границу, что у меня будут частые зарубежные командировки. В конце концов, я был уверен в том, что рост по служебной лестнице молодым и энергичным был обеспечен.
А. Х.: В АПН ваша карьера складывалась именно так, как вы хотели ?
Д. С.: В целом да. Очень скоро я уехал в Бангладеш. Тогда, в 1988 году, по АПН прокатилась волна кадровых перемен и благодаря ей я получил место в бангладешском бюро. Меня вызвал руководитель индийской редакции, где я тогда работал, и сказал, что это место вакантно и, кроме меня, подходящих претендентов на него нет. Надо сказать, что для тех времен это был очень стремительный взлет... Я, разумеется, сразу согласился, тем более что это сулило большую зарплату.
До отъезда я получал, учитывая гонорары, около 300 рублей. В общем, денег поначалу хватало, но потом родился ребенок, и надо было срочно решать квартирный вопрос
Я вступил в кооператив, мне надо было заплатить первый взнос — 6 000 рублей. Я не представлял, где смогу взять такую сумму. Денег стало не хватать. За границей мне платили уже $ 700, что по бангладешским меркам невообразимые деньги. Мы могли себе позволить купить что угодно. Прекрасно жили, разумеется, фрукты ели каждый день. Именно с фруктами у меня произошла одна курьезная история. Я ходил ежедневно на рынок и покупал именно то, что просила жена: яблоки, помидоры, огурцы. Как потом выяснилось, моя жена пребывала в полной уверенности, что только эти фрукты и овощи и продаются на рынке. А когда к нам через несколько месяцев приехала ее мама, оказалось, что в Бангладеш есть еще и ананасы, и бананы, и папайя, и киви...
Тогда же я купил свою первую машину, это была подержанная "Лада" 6-ой модели. Я сам привез ее в Бангладешский порт, а потом получил всю обсыпанную сахаром из-какого-то трюма в Николаеве.
В то время — а был 1990-й год, я уже чувствовал, что в АПН скоро может что-то произойти. Я чувствовал это, можно сказать, спинным мозгом.
А. Х.: У вас были готовы запасные пути?
Д. С.: Конечно. Я и мои коллеги по АПН еще в 1990 году организовали в Бангладеш свою фирму. Поскольку зарегистрировать ее как положено мы не могли, просто не было возможности поехать в Москву, пришлось договориться с одной московской организацией, и мы стали числиться ее филиалом.
А. Х.: И чем же занималась ваша фирма?
Д. С.: Мы пытались навести кое-какие мосты между предпринимателями из СССР и фирмами индийского региона. За время работы мы накопили огромное количество информации, завязали много личных знакомств. Мы пытались заниматься всем подряд. Осуществляли какие-то посреднические операции, не всегда удачные. В 1991-м, сразу после путча, я на неделю нелегально приезжал в Москву по делам этой фирмы. Конечно, нелегально, это громко сказано, но я уехал из бюро, не имея никакого права на отпуск, тайком от московского начальства.
Я считал, что работаю на перспективу, надеялся раскрутить нашу фирму.
Зато я своими глазами увидел, что происходит в стране. Собственно, тогда я и понял, что в АПН ловить мне больше нечего.
А. Х.: И вы окончательно ушли из журналистики в бизнес?
Д. С.: Я был вынужден сделать это. Я приехал в Москву в начале 1992 года, уже после развала АПН. Никаких иллюзий по поводу перспективности своей работы в этой структуре я не питал. Надо было искать что-то новое.
Нас было несколько, к тому моменту бывших журналистов АПН — вот этой компанией мы и зарегистрировали малое предприятие. Используя связи в российском посольстве в Дубаи, наработанные за время заграничной жизни, мы помогли крупной фирме, владельцем которой был племянник шейха эмирата Абу-Даби, открыть там российский торговый центр. Представляете, мы были первые русские, кто не тащил из Дубаи товар, а вез его туда...
А. Х.: И насколько успешным оказался бизнес?
Д. С.: Очень неуспешным. Целый год я занимался совершенно не свойственным мне делом: подыскивал дешевые кофеварки, швейные машинки, утюги и подстаканники. У нашего партнера из ОАЭ планы были грандиозные, он, по-моему, собирался завалить все эмираты нашим ширпотребом.
Я до сих пор раскаиваюсь, что влез в эту авантюру. Правда, для себя я уяснил, что в торговле я ничего не смыслю и не умею. Швейные машинки категорически не желали шить, холодильники, когда мы собирались их покупать, резко дорожали и стоили больше немецких, фены били током несчастных арабов так, что у них руки отнимались. Со швейными машинками — отдельная песня... Я сам ездил на Подольский завод, доказывал, что они поставили бракованные машинки. "Да не может быть, у нас ОТК, — говорили они. — Это ваши арабы все врут". Пришлось за счет нашей фирмы везти в ОАЭ делегацию с завода, чтобы они своими глазами на все посмотрели. Они посмотрели и предложили нам содержать там, в Дубаи, заводского представителя, который бы эти машинки как следует осматривал при доставке и по возможности ремонтировал. Так что из этого бизнеса у нас ничего не вышло.
А. Х.: То есть, вы остались без заработков...
Д. С.: Ну не совсем. Я параллельно с кофеварками и утюгами организовал еще одну фирму, которая занималась рекламой. И вот она-то и давала нам определенные заработки. Небольшие, но нельзя сказать, что я испытывал какую-то нужду.
Хуже было то, что мы все понимали, что это временная работа, что рано или поздно крупные фирмы раздавят мелких.
А. Х.: Какой именно рекламой вы занимались?
Д. С.: В основном, непосредственно рекламой, иногда работали и в области public relations. У нас были достаточно крупные заказчики — сигареты Prince, несколько работ сделали для Сбербанка России. К сожалению, мы слишком поздно пришли на этот рынок. И стали потихоньку терять клиентов. Сигареты, например, ушли по-английски, сначала отказались от наших услуг, потом у них началась массированная рекламная компания на телевидении и на улице их щиты появились. Я понял, что их переманил какой-то рекламный кит.
А. Х.: И с того дня, как вы вернулись из-за границы, ни разу не пытались устроиться на работу по специальности?
Д. С.: Найти себе постоянное место работы как журналист не смог, хотя и не особо пытался. Правда, была у меня одна попытка вернуться к журналистике, не очень удачная.
По своим рекламным делам я познакомился с одним хорватом, который пригласил меня в Югославию. Он хотел, чтобы я написал про его предприятие. Я написал не только эту заметку, но и несколько очерков о Югославии, которые напечатали в московских газетах. А потом мне позвонил мой знакомый журналист, сказал, что видел мои заметки и предложил вместе с группой корреспондентов съездить еще раз в эту страну.
А. Х.: Вас пригласили написать о каких-то фирмах?
Д. С.: Вовсе нет. Писать предлагалось о югославской войне. Я даже в Сараево был в самый разгар бомбежек. Нас туда ООНовские войска не хотели пускать без бронежилетов и касок. Пришлось искать в курортном Сплите какого-то спекулянта, который нам за несколько марок сдал напрокат необходимую амуницию.
Думаю, это был совершенно безрассудный поступок... Вполне можно было попасть под чью-нибудь пулю. Хотя нисколько не жалею об этом. Если бы сейчас мне предложили съездить еще в одну такую поездку — взял бы отпуск в отеле и рванул бы туда не раздумывая...
Потом эта же журналистская команда ездила в Югославию еще раз, но в горячие точки нас уже не пускали. Кстати, там я впервые наглядно увидел, что такое "граница на замке". Один раз мы на автобусе ездили на день в соседнюю Албанию. Обратно возвращались поздно. Подъехали, а шлагбаум закрыт и висит замок. Из сторожки вышел албанский солдат, объяснил, что начальник заставы уехал на велосипеде домой, в соседнюю деревню, ключ от границы увез с собой, вернется только утром. Через шлагбаум, перелезть, конечно, можно, но вот перетащить автобус не получится. Пришлось ехать по каким-то горным дорогам, искать погранпост, который работает по ночам.
Но это были мои последние журналистские успехи, больше подобных возможностей у меня не было.
А. Х.: И не сложно было оставлять на время поездок свои московские дела?
Д. С.: К тому моменту практически никаких дел в нашей фирме уже не было — она постепенно угасала. Однажды в январе 1994 года я со своим клиентом зашел в какой-то итальянский ресторан на проспекте Мира и уходя, прихватил газетку на английском языке. Там я нашел объявление о том, что Marko Polo Palace Hotel приглашает на работу менеджера по связям с общественностью. Поскольку к тому моменту мне было совершенно ясно, что вскоре придется искать работу, я отослал туда свое резюме.
А. Х.: И вас приняли?
Д. С.: Позвонили, предложили прийти побеседовать. Мы поговорили о моих прошлых должностях, о моей журналистской работе за рубежом. Потом вежливо попрощались и сказали, что свяжутся в случае необходимости. Примерно через неделю мне вновь позвонили из службы персонала и пригласили на еще одно собеседование. Когда я пришел, у меня поинтересовались, смогу ли я быстро собрать все справки о состоянии здоровья. А когда я поинтересовался, зачем это нужно, ответили, что я принят на работу. Это было в мае 1994 года.
А. Х.: Дмитрий, ваша должность называется "директор по связям с общественностью". Довольны ли вы своей зарплатой и социальным положением?
Д. С.: Денег никогда не бывает много. Хотя я считаю, что получаю хорошую заработную плату. Я снова купил машину — "Жигули", "четверку", — правда, не новую. Своя квартира у меня появилась два года назад, но это не связано с работой в отеле. Наконец-то достроился тот кооператив, в который я вступил, уезжая в Бангладеш, он каким-то чудом получил все стройматериалы по старым ценам и квартира обошлась мне в 19 000 рублей.
Мой теперешний уровень жизни меня в целом устраивает. Я могу себе позволить все, необходимое для нормальной жизни. Моя семья каждое лето проводит за границей. Жена не работает. Дочь учится в известной языковой школе. Дома есть некоторые дорогие вещи — компьютер, например. Хотя, возможно, со временем у меня появятся новые требования ...
А. Х.: Дмитрий, вы занимаетесь PR, что вам приходится делать по долгу службы?
.Д. С.: Общаться с прессой. Моя задача — сделать так, чтобы у человека от разговора со мной осталось хорошее впечатление. От меня и, следовательно, от Marco Polo. Если серьезно, то работы у меня — непочатый край, тем более что приходится делать ее одному, никаких подчиненных у меня нет. Иногда приходится даже ночевать на рабочем месте. Что касается конкретных мероприятий — я решаю, в каких благотворительных акциях имеет смысл поучаствовать отелю, определяю рекламную политику. В основном, все происходит на уровне личных связей. Живое общение с партнерами значит очень много. Часто приходится выезжать в командировки в наши отели в Петербурге, Алма-Ате. Я занимаюсь организацией презентаций. Недавно на открытии нашего отеля в Казахстане мне пришлось собирать команду журналистов, которые поехали освещать это событие. Тут без каких-то старых связей не обойтись...
А. Х.: А кто-нибудь из ваших бывших коллег работает в области PR?
Д. С.: Мой бывший институтский одногруппник. Он работает на аналогичной должности в гостинице "Балчуг Кемпински". Мы часто встречаемся, разговариваем о том-сем, о работе в том числе. Правда, коммерческие тайны стараемся не выбалтывать.
А. Х.: Не кажется ли вам, что в своей карьере вы достигли потолка?
Д. С.: Нет, я думаю, что еще не достиг своего потолка. Пока мне рано думать о каких-то дальнейших карьерных перемещениях, могу сказать только, что никаких кардинальных изменений в своей деятельности в ближайшее время я не планирую...
Вы не поверите, но буквально через два часа после этого интервью Дмитрий Смирнов получил новое назначение — теперь его должность называется "менеджер по координации public relations всей системы отелей Марко Поло в России и СНГ".
Надеемся, что это произошло с нашей легкой руки.
Алексей ХАРНАС