В одной из наиболее активных частных институций, работающих в Петербурге в области современного искусства, Новом музее, открылась выставка "Ленинградский архитектурный конструктивизм: дворцы культуры, фабрики-кухни, бани и др.". Ее автор, Михаил Карасик, известен прежде всего как последовательный создатель и страстный апологет "книги художника". Его нынешняя выставка тоже, по сути, одна большая книга. Но, развешенная по стенам, она, как считает КИРА ДОЛИНИНА, больше похожа на изысканный эстетский ночной кошмар.
В Ленинграде застойных времен конструктивизм не жаловали. В джентльменском наборе обязательных знаний уважающего себя "петербуржца" краеведческие сведения занимали место поистине почетное — где-то сразу после чтения стихов 10 февраля во дворике на Мойке,12, нонконформистского театрика в Музее Достоевского, тайного знания о ленинградских адресах Бродского и Хармса и упоительного "ахматовского" кружения по аллеям того "единственного сада". Но знания эти все концентрировались вокруг имперского периода русской культуры: имена Росси, Трезини, Ринальди, Кваренги и прочих "зодчих великого города" прочно осели в местном Пантеоне, за великокняжеское строительство попал туда даже вялый, но плодовитый Штакеншнейдер, за манерные роскошные доходные дома — Лидваль и Сюзор, а вот все, кто пел на потребу советской власти, были осознанно и жестко оттуда изъяты. Никольский, Гегелло, Демков, Щуко, Левинсон, Кричевский, Руднев и многие другие архитектурные гранды вместе со своими конструктивистскими и постконструктивистскими строениями как будто растворились в небытии города, который сам себя хотел видеть только имперской столицей и никак иначе. В опалу попал даже классицист Фомин — простить ему здание Московского райсовета было невозможно. Что тут говорить о Ное Троцком, построившем, помимо всего другого большого и советского, самое мрачное здание города — Большой дом на Литейном, 4. Имя его было проклято.
Конечно, такой архитектурный антисоветизм не был тотальным. Книги об архитекторах Ленинграда выходили исправно, а настоящими фанатами местного конструктивизма были молодые эстеты, выросшие на Выборгской стороне, Нарвской заставе, вокруг Московских ворот и в прочих заповедниках ранней советской архитектуры. Пока "золотая молодежь" из коммуналок и отдельных квартир центра города каталогизировала арнувошные камины и решетки на своих записанных людьми и кошками лестничных площадках, парни с рабочих окраин учились видеть в своих банях, школах, общагах, дворцах культуры, поликлиниках и иных мерзостных советских учреждениях высокую архитектуру. И чем потаеннее, чем загаженнее, застроеннее, неузнаваемее было здание, тем ценнее казалось знание о нем.
Одним из таких мальчишек был Михаил Карасик. Он не то чтобы специально коллекционировал конструктивистские дома, но ритм плоскостей этих странных сооружений, казавшихся детской игрушкой среди скучно-взрослых сталинских и брежневских монстров, запал ему в душу. Альбом автолитографий Карасика и получившаяся из него выставка, несмотря на сухое перечислительное название, знаточеские подписи и социальный акцент, по существу, — погружение в детские воспоминания.
Все здания здесь хрестоматийны. Дворец культуры Промкооперации, водопроводная башня завода "Красный гвоздильщик", Лиговские бани, фабрики-кухни четырех районов Ленинграда, трикотажная фабрика "Красное знамя"... Упоительные названия сооружений не менее упоительных форм. Однако у Карасика именитые памятники архитектуры приобретают чуть ли не инфернальный вид. Густые плотные красные, синие, оранжевые фоны, отражения, раздвоения, утроения изображений, коллажные абрисы, лихие родченковские ракурсы, безликие толпы коллажированных людей, втекающих и вытекающих рекой в/из ворот и дверей. Состояние тотальной невесомости этой архитектуры, этого времени, этих людей. Не каталог, не знаточество, не история архитектуры — скорее, плод ночных блужданий в памяти, которая одна способна очистить эту дивную архитектуру от всего, что с ней сделало время и люди. В этой своей ипостаси она свободна и от чудовищных разрушений и лакун, и от еще более чудовищных напластований, реклам, надстроек, пристроек, ларьков, афиш и табличек. Такой мы ее не знаем, но именно такой хотели бы знать.