В Строгановском дворце, филиале Государственного Русского музея, открылась выставка "1812 год", на которой собраны произведения искусства на заданную календарем тему. КИРА ДОЛИНИНА обнаружила, что у Русского музея по этому славному поводу мало что есть показать, но еще меньше — что сказать.
Самой большой странностью этого события является то, что первая выставка, посвященная 200-летию Отечественной войны 1812 года, прошла в Петербурге не в Эрмитаже, а в Русском музее. Это ведь Зимний дворец, а не какая-нибудь из многочисленных резиденций ГРМ, есть воплощенный памятник той войне. Весь, от Фельдмаршальского и Гербового зала, от Галереи 1812 года до Александровской колонны и арки Генерального штаба, — триумфальная песнь подвигу и славе молодого императора, его молодых генералов, его старых полководцев и любящего императора и родину народа. Но в современном музейном деле ведь кто смел, то и съел. Пока неповоротливый в своем сияющем величии Эрмитаж готовит нечто аж к декабрю, Русский музей поспешил выстрелить первым.
Выстрел, прямо скажем, оказался почти холостым. Четыре небольших зала в Строгановском дворце заполнены тем, что выудили наспех: историческая живопись, портреты, карикатуры, рисунки, фарфор, пластика, серебро, нумизматика. Всего по чуть-чуть, все скороговоркой, на бегу. Первое впечатление от выставки — сильнейшее разочарование. Такая тема, и почти ничего толком по ней и нет.
Упитанный каталог печали только добавляет. Мало того, что от него разит немыслимо официозным стилем образца 1943 года: "12(24) июня вероломно, без объявления войны 600-тысячная хорошо вооруженная армия французского императора Наполеона Бонапарта перешла пограничную реку Неман и вторглась..." Или: "Крепостные крестьяне и дворянское сословие в едином порыве встали на защиту родной земли..." Такое только голосом Левитана читать. Так еще и просто профессиональная небрежность, какое-то явное нежелание делать так, как вообще-то положено. Ну кто из историков позволит себе так назвать Наполеона? Все-таки либо "император Наполеон Первый", либо "Наполеон Бонапарт", но тогда уж не император. Или почему не определены портретируемые там, где по орденам и мундирам это можно было бы сделать, всего лишь заглянув в нужные справочники и списки? Почему аннотации к портретам столь немногословны? Да и в них то титул указать забудут, то звезду прусского ордена Красного орла перепутают с русским орденом святой Анны, то припишут ордена, изображений которых на портрете нет вовсе. Мне скажут: какая мелочность, главное ведь дух и "неисчезающий флер романтической поэтизации", о котором так много сказано пустых слов в каталоге, и которым помечен, как оказывается, даже шедевр знатного "романтика" графа Толстого. Нет, не мелочи все это. Хотя бы потому, что для тех самых героев двенадцатого года все эти ордена с бантами и без бантов, все это кокетство с формой эполет и воротника, размером аксельбантов и орденских знаков, "фронтовая" мода на ношение фуражки (вместо треуголки или кивера) а ля Кутузов, — все это есть язык бытового поведения, не прочитать который — значит вообще ничего в том времени не понять.
Однако похоже, что кураторы выставки и не собирались ничего в том времени понимать. Выставка о другом — она о мифологии, созданной в отечественном культурном пространстве вокруг войны 1812 года. Недаром самым сильным эмоционально экспонатом тут оказывается не знаменитый портрет Евграфа Давыдова кисти Ореста Кипренского, вынесенный на все афиши и обложки, а его же карандашная серия портретов 1813 года. Гусары братья Алексей и Михаил Ланские, их родственник, меценат и знаменитый коллекционер Рембрандта Алексей Томилов, не опознанный кураторами "военный" — все только что с войны, явно одна компания, явно очень дружественная художнику. Эти лица хороши так, как, кажется, никогда уже не будут хороши русские лица. Это про них (про таких) писала Цветаева, про них снимали кино, по их образу и подобию лепили культ декабристов позднесоветские мифотворцы. Русский "Золотой век" связан, конечно же, не только с пушкинским временем, но и с тем, что принесла России победа над Наполеоном. Свежим этот воздух был недолго. Но он был. И именно его, как оказывается, потомки помнят лучше всего. Лучше победоносных сражений, маршей по Европе, ратных подвигов и славы, равной которой в отечественной истории еще долго не будет.