Выделка строгого режима

Востребованный товар из конских шкур и эффективный труд заключенных — возможно и такое. В этом корреспондента "Денег" Алексея Боярского убедил один рабочий день владельца кожевенно-мехового предприятия в Хакасии.

7.10

"В Черноморск,— прямо как Остап Бендер в "Золотом теленке", заявил я абаканскому таксисту, однако тут же поправился: — Извините, в Черногорск". Водитель завел двигатель, и уже через 20 минут мы с фотографом завтракали дома у хозяина кожевенно-мехового салона "Ласка" Сергея Панченко, в компании с самим Сергеем, его женой Екатериной и двенадцатилетней внучкой Лерой. Позже "поцеловать деду и бабу" пришел в сопровождении дочери Юлии еще один внук — трехлетний Сава. Жена и дочь работают тоже в "Ласке", а младший сын Иван после окончания вуза в Томске в родной Черногорск возвращаться не торопится — пытается строить свой бизнес в области экотуризма.

Чем занимается семья, видно уже по убранству квартиры: мягкая мебель застелена меховыми покрывалами из ангорской козы, на полу вместо ковров тоже шкуры.

Производственный бизнес семья Панченко умудрилась начать еще при советской власти. Окончив после службы в армии ПТУ в Черногорске, Сергей женился и, взяв с собой супругу, по распределению отправился работать буровиком в Туруханск. Помыкавшись в общаге-клоповнике и не получив обещанной квартиры, семья вернулась в Черногорск. Сергей устроился фотографом в фотоателье. Но по-настоящему зарабатывал на кустарном производстве. "Помните, в 1970-х в моде была такая женская обувь — деревянные колодки типа сабо? — рассказывает Панченко.— Их делали кустари и продавали безумно дорого, около 70 руб., а по качеству — дерьмо. Я решил, что сделаю лучше, и начал стругать колодки. Зарабатывал по 60 руб. на паре!"

Мода на сабо начала сходить, да и вообще жизнь кустаря не казалась стабильной, поэтому Сергей окончил школу прапорщиков и отправился служить в Якутск. "Все офицеры и прапорщики пили по-черному, с утра до вечера. Кроме Сережи",— вспоминает Екатерина. Вместо выпивки Панченко купил токарный станок и занялся изготовлением журнальных столиков с резными ножками... В якутской комиссионке за столик давали 160 руб.— при себестоимости 17 руб.

Отслужив пять лет, Панченко уволился из рядов ВС и вернулся с семьей в Черногорск. Уже шла перестройка. Панченко открыл кооператив по производству мебели, но разорился, не выдержав конкуренции с китайским товаром, хлынувшим через открывшуюся границу. Потом вместе с женой занялся разведением и выделкой шкур черно-бурых лис, и снова разорился — крашеные лисы из Канады оказались дешевле. "Тут один мужик подсказал, что золотое дно — это седла,— вспоминает Сергей.— Пошел в магазин, купил седло, посмотрел, как сделано... Это был 1992 год". Как ни странно, в эпоху комбайнов со спутниковой навигацией в Хакасии седла, уздечки, хомуты и прочие шорные изделия до сих пор пользуются спросом у сельхозпредприятий — гонять стада можно только верхом на лошади. В совхозе все это добро за год разворуют — на следующий год новое закупают,— рассказывает Панченко.— Но сейчас стада уже не те, что раньше, много совхозов разорилось. Поэтому в 2003 году мы начали заниматься еще и мехом". В этот момент у Сергея звонит телефон. Перекинувшись с кем-то парой слов, Панченко озабоченно предупреждает: "К 14.00 надо в колонию съездить".

9.05

Въезжаем в соседний городок Усть-Абакан, останавливаемся перед воротами с баннером "Ласка. Покупка шкур КРС". Навстречу нам из ворот выходит и садится в новенький Mercedes ML мужчина с дорого выделанной уздечкой в руках. "Это называется "выездная уздечка" — мы ведь не только для совхозов делаем",— поясняет Панченко. Во дворе стоит новый, еще не отделанный офисный домик из пенобетона, пристроенный к чему-то явно доисторическому. С 1942 года здесь было два цеха предприятия "Кожпром", позже приватизированного. В 2003 году Панченко приобрел у новых хозяев один цех (800 кв. м) вместе с антикварным оборудованием за 350 тыс. руб. На участке выделки шкур сбивает с ног запах нашатырного спирта. Аж глаза слезятся. На каменном полу в растворе аммиака замочены шкуры — для размягчения.

"А вот и Андрюха",— представляет Панченко высокого бородатого мужчину лет 45 с повязанной вокруг головы банданой и в длинном брезентовом переднике. Смыв из шланга раствор со шкур, Андрюха вместе с еще одним рабочим, в таком же переднике и бандане, начинают процесс мездрения: засовывают в специальную машину с прижимным барабаном и с силой вытягивают, очищая от остатков мяса. Возможно, где-то такая операция выполняется иначе, но на станке 1940-х годов это очень тяжелая работа и для сильных мужчин. Даже за хорошую, как замечает Панченко, по "меркам нашей деревни", зарплату — до 30 тыс. руб. в месяц. Дальше шкуры очищаются, а при необходимости и красятся в огромных металлических барабанах, напоминающих центрифуги.

Пройдя участок выделки, попадаем в помещение с горами шкур, деревянными заготовками под хомуты, свисающими кожаными ремешками и прочими атрибутами шорного производства. Двое мужчин под 50 что-то сшивают ручным инструментом, еще двое, лет 30 на вид, работают на непонятных грохочущих станках. "Это у меня шорное производство,— говорит Панченко.— Оборот по сравнению с меховым направлением уже никакой, но пока спрос не исчезнет, будет работать". Принцип выделки сыромятной кожи аналогичен: клади и тяни. Как в машине для стрижки волоса, так и в "разбивочной" машине, которая отбивает грязь со шкуры. Почти все оборудование для выделки служит уже 30-40 лет, кроме сравнительно новой машины--химчистки с программным управлением.

10.40

"Уже привезли? — Сергей Панченко убирает в карман мобильный и обращается уже ко мне: — Там медвежью шкуру сейчас начнут обрабатывать — пойду посмотрю". Тем временем начинают подходить клиенты. Молодая женщина, представившаяся Юлией Петренко, занимается изготовлением национальных костюмов для музеев и театров. Она постоянный клиент — берет в "Ласке" обработанный мех. Другая покупательница, пожилая женщина, лихо припарковавшаяся на праворульной иномарке, здесь впервые: просто слышала про компанию от знакомых.

— Мне нужны унтайки (женские или детские унты.— "Деньги") для внука,— говорит дама, разглядывая выставленный товар.
— Какого возраста мальчик? Семь лет? Сошьем! — принимает заказ Екатерина.
— О, да тут и тапочки! — женщина скидывает обувь и начинает мерить меховые тапки.— Возьму себе на фазенду.

У покупательницы, похоже, разбегаются глаза: ей уже нужны и лисьи жилетки себе и внуку, и меховые варежки, и меховая накидка на автомобильное сиденье. Подавив приступ шопоголизма, она уезжает, пообещав привезти внука на примерку. Товар действительно довольно дорогой для спонтанной покупки: рабочий жилет из овчины — 6 тыс. руб., спальный мешок на собачьем меху — 36 тыс., меховые варежки — 2,5 тыс., унты и унтайки — 8-9 тыс.

11.10

Пьем чай в директорском кабинете в новом здании. "На самом деле вся эта одежда и аксессуары — только сопутствующий товар, а основную прибыль дает обувь — выше и спрос, и наценка на единице товара",— делится секретами Сергей Панченко. Зимы в Сибири холодные, привычной москвичам слякоти нет — унты покупают для повседневной носки. Северные народы традиционно тачают унты из оленьей шкуры. Но с оленями в Хакасии туго, зато здесь традиционно развито мясное коневодство — местные предприятия вовсю перерабатывают конину. Конские шкуры же девать некуда. "Их рады отдавать бесплатно — утилизировать не придется,— рассказывает Панченко.— Правда, снятые на выброс шкуры всегда резаные. Поэтому я плачу по 60 руб. за каждую, чтобы снимали аккуратно".

По словам Панченко, шить унты из конской шкуры — его идея. По крайней мере, об аналогичном производстве в России или других странах он не слышал. Таким образом, "Ласка" оказалась единственной компанией, предлагающей унты по 8 тыс. руб. против оленьих, стоящих более 20 тыс. Дешевле только китайские — по 4 тыс., но эти уже низкого качества, и материал не натуральный. Пока, по словам Панченко, годовой оборот компании — до 10 млн руб., чистая прибыль — около 25%. Сарафанное радио плюс реклама на местном телеканале не чаще раза в месяц (трехминутный ролик — 18 тыс. руб.) полностью обеспечивают необходимый сбыт. Пока продажи исключительно прямые, хозяева даже продавцов не держат — сами работают с покупателями в шоу-руме или при выездной торговле на выставках, фестивалях. Но это, говорят они, пока.

11.50

За дверью в конце коридора "нового корпуса" — жуткий грохот. Сергей открывает ее, цепляясь за отверстие,— ручку еще не привинтили. Здесь монтируются витрины, облицовывается мозаикой прилавок и кассовая стойка. "Мы рассчитали, что полностью строительство и отделка этого здания нам обойдутся в 5 млн руб.,— рассказывает Панченко.— Торговый зал 100 кв. м, подсобка — 20 кв. м и офисные помещения 70 кв. м. Когда доделаем, наймем продавцов". Из будущего торгового зала выходим через парадное крыльцо во двор. "Мы планируем сделать здесь ландшафтный дизайн — организовать что-то вроде зоны отдыха для туристов: травка, ручейки, деревья, фонтан, столики,— делится планами Сергей.— Договоримся с турфирмами, чтобы привозили к нам в салон туристов, ну как в Турции. Не поверите — в Хакасию каждое лето приезжает 1,5 млн отдыхающих со всей Сибири и из других регионов".

12.30

В швейном зале семь молодых женщин сшивают голенища, прикрепляют к ним украшения. На большом столе у закройщиц разложена огромная медвежья шкура. Две работницы аккуратно приделывают ее к кожаной подложке — получится напольный ковер. "Один большой чиновник заказал",— поясняет Панченко. По его словам, заметная часть заказов поступает от чиновников из самых разных местных ведомств — на подарки высоким гостям из Москвы, проверяющим и т. д. Действительно, выбор подарков с местным колоритом не так богат. "Незадолго до приезда Путина в Хакасию этой весной нам пришел заказ от людей губернатора на две пары роскошных унтов из медведя и волка 42-го размера,— рассказывает Сергей.— Мы сделали, а потом смотрю репортаж по телевизору — Путин в наших унтах. Кстати, и лошадь, на которой он ездил в Хакасии, тоже в нашей уздечке была".

13.50

Проехав Абакан, держим путь в исправительную колонию. Вот и стены с колючей проволокой, и вышка. "Это ИК-35, легонькая, для первоходов,— говорит Сергей.— Наша ИК-33 --строгого режима, дальше. Там рецидивисты".

Операции по затягиванию унтов на колодке и ручное пришивание толстой подошвы требуют мужской силы. Но все принятые на работу после первой же получки запивали. Помыкавшись, Сергей заключил договор с зоной — зэки не пьют. Деньги переводятся администрации колонии, и та сама распределяет их по счетам заключенных. Получается чуть дороже варианта со свободными рабочими, зато контроль гарантирован. На входе в административный корпус ИК информационный стенд "Наше производство": колония выпускает кучу продукции. Подтверждением тут же служит выезжающий из ворот грузовик с оборудованием для детской площадки. Основная цель организации работы для заключенных — чтобы были при деле, в противном случае администрации придется изобретать для них ежедневные занятия. Кроме того, задача УФСИН — обеспечить хоть какое-то возмещение ущерба теми заключенными, кому это назначено судом, таких в зоне трудоустраивают в первую очередь. Работы на всех не хватает, и в колонии рады каждому предпринимателю-партнеру.

На объекте N48 — на "участке по производству сапожных изделий" летом трудятся посменно шесть заключенных, а в зимний сезон привлекают до 19. Внешне — обычная мастерская. На большом столе в центре выставлены готовые унты, по периметру — верстаки, швейные машинки, станочки для обработки подошвы. В смене, которую мы застали, работали двое 30-летних парней и дедок неопределенного возраста. Все в зеленых рабочих рубахах. Дедок же еще и в длинном сапожном переднике — похож на заводского мастера или учителя труда. "Вот смотрите,— Сергей переворачивает унт и показывает идеальную строчку на подошве.— Все думают, что это на машинке прострочено, а это вот парень — золотые руки". Парень с золотыми руками сидит по ст. 228 — сбыт и перевозка наркотиков. Его тихий и на вид безобидный напарник в колонии и бригаде третий месяц. Правда, после удивленного вопроса одного из офицеров: "О, а ты опять здесь?" выяснилось: недавно освободился и тут же загремел снова по ст. 111 — умышленное причинение тяжкого вреда здоровью. Ну а "учитель труда" сидит по 105-й — убийство. Расспрашивать людей здесь не принято, по обрывочной информации, у деда это уже третья с 1968 года ходка и мотает он двадцатилетний срок за тройное убийство.

Панченко принимает работу. На товар выписывают документы, загружают его в машину. По словам Сергея, некоторые из его заключенных мастеров скоро освобождаются. Просят принять на работу. Будут ли они нормально работать на свободе — неизвестно. По наблюдению офицеров колонии, даже зэки, хорошо овладевшие рабочей специальностью за много лет отсидки, на воле либо не могут получить достойный заработок, либо просто не хотят работать. "Принцип "украл, выпил — в тюрьму" никто не отменял",— подытожили мне.

16.10

Останавливаемся у магазина "Детали" с подшипником на вывеске. В двоильной машине (расслаивает кожу) полетела крестовина и подшипник. Покупаем подшипник за 415 руб. и едем дальше в токарную мастерскую. В мастерской Сергей жмет руку человеку в комбинезоне. Обидно — крестовина не готова, и двоильный станок будет простаивать еще пару дней. Разворачивая машину, Сергей кивает на соседнее здание: "Вот это наш Минсельхоз, где меня вчера убеждали, что все у меня будет, а я ответил, что если будет, то только хуже". Оказывается, перед парламентскими выборами Сергея Панченко обещали включить в программу поддержки и дать грант на развитие предприятия. "Сначала обещали 6 млн руб.— я бы на эти деньги организовал еще как минимум 25 рабочих мест, а при удачном раскладе и 150,— с досадой вспоминает Сергей.— Потом снизили до 1,5 млн, а в конечном итоге вообще ничего не дали. Зато по местному ТВ распиарили, что предприниматель получит поддержку".

18.30

"Лера, поедем в бассейн?" — обращается Сергей к внучке, сидящей в директорском кресле за компьютером. Лера отрывается от Facebook и идет собираться. Вдоволь набрызгавшись в бассейне клуба "Нептун", дед и внучка возвращаются домой. После ужина Сергей садится за пианино. "В школе я был лидером ансамбля, играл почти на всех инструментах,— Панченко пробегает пальцами по клавишам.— У меня были явные способности к музыке, жаль, родители внимания на них не обращали". Расслабившись в домашней обстановке, Екатерина замечает, что они с мужем уже устали вкладывать последние деньги в бизнес — давно уже хотят пожить просто для себя. Поэтому вкладываться в строительство новых цехов готовы, если только в управлении предприятием примут участие дети. Видимо, имеется в виду прежде всего сын Иван, не спешащий пока в Черногорск. Однако планируется рекламная кампания, выход в другие регионы, и меня приглашают приехать посмотреть годика через два — жизнь "для себя" явно отодвигается при любых раскладах.