Короли и груши

Из западного искусства эпохи, выражаясь языком "вульгарной социологии", разложения феодализма и победы капитализма советское искусствознание сильнее всего любило французскую школу. Не только потому, что в эпоху разложения и победы лидерство в области изящных искусств перешло от Рима к Парижу. И не только потому, что французов означенной эпохи в музеях по эту сторону железного занавеса скопилось столько, что изучать их можно было в автономном режиме. Просто буржуазное искусство Франции, колыбели четырех революций, было чертовски революционно, и у каждого большого французского художника, за исключением разве что консерватора Энгра да нескольких импрессионистов-антидрейфусаров, обнаруживались правильные, прогрессивные взгляды. Оноре Домье (1808-1879), в молодости угодивший в тюрьму за карикатуру на "короля-гражданина", а на старости лет пошедший в Парижскую коммуну, был, пожалуй, из числа самых последовательных революционеров. И советского зрителя им слегка перекормили, регулярно подавая его предвкушающие авангард XX века картины, литографии и скульптуру под одним и тем же идеологическим соусом. Соус слегка протух, а великий Домье по-прежнему свеж.

Выставка в музее Стэнфордского университета, объясняют кураторы, сегодня, в эпоху разложения капитализма и победы дремучего средневековья, когда карикатуры на пророка Мухаммеда едва не привели к мировой войне, а автора безобиднейшего шаржа на иранского парламентария приговаривают к публичной порке, актуальна как никогда. Она посвящена самому началу карьеры Домье: его сотрудничеству с парижским еженедельником Caricature в первую пятилетку Июльской монархии. И хотя в сегодняшней России политический театр Брехта куда более моден, чем политическая карикатура Домье, сделать у нас что-то вроде выставки "Когда художник атакует короля" было бы очень кстати.

Июльскую революцию Домье встретил так же, как встретили ее Делакруа, Гюго и иже с ними — ликуя. Это была его революция, революция сына простого стекольщика из Марселя, оказавшегося одаренным поэтом, расхваленного за свой первый стихотворный опыт марсельской Академией, на радостях закрывшего лавочку и сорвавшегося вместе с женой и сыном в Париж покорять столичный Парнас — в общем, с нищетой и трудом за гроши единственный отпрыск горе-поэта-стекольщика познакомился в раннем детстве. Правда, всеобщее ликование не вылилось у Домье во что-нибудь подобное "Свободе на баррикадах" — он еще был слишком юн и не слишком умел, чтобы произвести на свет нечто большее, нежели прелестную в своей легкомысленности литографию "Жертвы революции", под которыми подразумевалась парочка гризеток, тщетно пытающихся привлечь внимание уткнувшихся в революционные газеты кавалеров. Но потом "король-гражданин" Луи-Филипп I, некогда привечавший Беранже и прочих вольнодумцев, показал зубы, первое восстание рабочих в Лионе утонуло в крови, а карикатуры Домье на маршала Сульта и герцога Орлеанского, карателей лионских ткачей, были запрещены цензурой — автора спасло лишь то, что их публиковали без подписи. И вот тогда в витрине магазина эстампов при издательстве Aubert появился легендарный "Гаргантюа": пузатый, тонконогий, голова грушей великан, в облике которого мгновенно узнавался "король-гражданин", восседал на троне-стульчаке, неустанно пожирая золото, отнятое у французской нации, и перерабатывая его в ордена, почетные грамоты, маршальские жезлы и министерские портфели. Хохочущая толпа у витрины росла день ото дня.

Приговор художнику, обвиненному в "возбуждении ненависти и презрения к правительству, в оскорблении особы короля", был приведен в исполнение лишь полгода спустя — у правительства имелись дела поважнее, летом 1832-го в Париже вспыхнуло восстание. 500 франков штрафа и 6 месяцев тюремного заключения. Домье к тому времени сделался одной из звезд юмористического еженедельника Caricature — фельетоны в него писал Бальзак, карикатуры рисовали лучшие мастера во главе с Гранвилем. От площадного юмора "Гаргантюа" в манере Домье не осталось и следа — это был уже не столько Рабле, сколько Гоголь, создавший для Caricature целую галерею "мертвых душ" политической элиты Июльской монархии. У него, похоже, была фотографическая память, да не было фотоаппарата — вместо фотографии он, как ни странно, использовал скульптуру: в ложе для журналистов палаты депутатов сидел, будто в гипсовом классе, запоминая каждую черточку в лицах господ ораторов, в мастерской буквально за несколько минут лепил бюстики из глины и уже с них рисовал эскизы для литографий. В результате гротескное безобразие Ламета, Дюпена, Аргу — имена их сегодня помнят только из-за этих скульптурок и эстампов — было явлено миру рельефно во всех смыслах слова. "У этого парня под кожей мускулы Микеланджело!" — восклицал Бальзак, разглядывая шаржи Домье.

В тюрьме Сент-Пелажи, той самой, про которую Гейне как раз в 1832-м писал, что "тюрьмы переполнены, в одной лишь Сент-Пелажи сидит по политическим делам свыше 600 заключенных", Домье отсидел свои полгода от звонка до звонка, выйдя из нее еще более убежденным республиканцем и еще более злым карикатуристом. Созревшим для таких шедевров, как "Законодательное чрево", "Свобода печати" или "Улица Транснонен". Редакция Caricature за один только 1832 год выдержала 6 судебных процессов, заплатила 6 тыс. франков штрафов, а на всех ее сотрудников, включая Домье, пришлось 13 месяцев заключения. Главным редактором Caricature был Филипон, малоизвестный литограф и знаменитый острослов. Это он первым подметил сходство головы Луи-Филиппа с грушей, потом столь убедительно визуализированное Домье, а когда приговоры суда стали сыпаться на Caricature один за другим, обронил мгновенно разошедшуюся по Парижу остроту: "Вместо косточек в этой груше спрятаны одни штрафы!" Говорят, Луи-Филипп от души посмеялся над первым шаржем с грушей, но когда в языке парижских улиц из "короля-гражданина" он начал превращаться в "короля-грушу", чувство юмора ему изменило. За восстаниями 1834-го последовали "сентябрьские законы" 1835-го, положившие конец свободе печати. В номере Caricature от 27 августа 1835 года появилась литография Домье "Действительно, стоило жертвовать собой!": герои Июльской революции встают из могилы, с изумлением озирая страну, за которую отдали жизнь.

Это будет последний выпуск Caricature. Филипон целиком уйдет в издание другой своей сатирической газеты, Charivari — там станут критиковать нравы, ничего политического. В ней-то в феврале 1848-го и опубликуют карикатуры Домье, которыми он проводит "короля-грушу" в английскую эмиграцию.

"Когда художник атакует короля. Оноре Домье и Caricature. 1830-1835". Калифорния, Стэнфорд, Стэнфордский университет, Cantor Art Center, с 1 августа по 11 ноября