Прекратив регулярное радиовещание, президент Ельцин оказался сразу же принужден начать вещание окказиональное, то есть вызванное чрезвычайными обстоятельствами. Первая речь нового формата оказалась несравненно более внятной, чем благодушные наставления, которыми доселе тешил население Борис Ельцин.
Разумеется, стиль никуда не спрячешь. Сентенция "случись что — могут пострадать люди, сгорит продовольствие, ценные грузы" вызывает в памяти известный анекдот о милиционере. "А если б кто шел?" — с укоризною сказал тот, когда на голову ему упал кирпич.
"Что" уже случилось, кирпич уже упал — в аккурат на президента Ельцина. Особенно вспоминается сейчас та законная гордость, с которой глава государства российского вносил себя во всяческие большие "тройки" и "семерки". Эта простодушная радость — "нас тоже записали!" — не позволяла президенту задуматься над тем, что удовольствие быть принятым в компанию взрослых дяденек повлечет за собой совершенно недетские проблемы. В частности, взрослые дяденьки позакрывали свои шахты кто двадцать, кто тридцать лет назад, скушали причитавшиеся гроздья гнева, переварили это дело и аккуратнейше платят шахтерам и их детям пособия по безработице, достаточные для поддержания жизни. А в заброшенные шахтерские городки возят на экскурсии скаутов.
Россия же между тем берет угрюмые уроки классовой борьбы и ее неуклонного обострения. Шахтеров, оборванных и обездоленных, жаль. Но помочь им как классу, как представителям профессии невозможно. Сокращения правительственного аппарата, о которых с таким подъемом говорит президент, не изменят общего направления движения: раз его сократишь, другой — разве от этого потребление угля вырастет? Истинным выходом из кризиса явился бы поголовный возврат к паровозной тяге и отоплению углем.
Борис Ельцин не произнес никаких роковых слов насчет того, что, мол, пожалуйте на свалку истории, дорогие труженики забоев. Но и не слишком приукрасил правду.
Денег не будет, выкручивайтесь каждый сам по себе. Идите в челноки, проваливайте на свои огороды. Этих слов, конечно, нет в радиообращении. Но что другое мог иметь в виду президент, говоря о своей вере в победу разума? И как еще может выглядеть такая победа?
Что именно дало Борису Ельцину основания для этой утопической, в духе Н. Г. Чернышевского, веры в торжество разума — неизвестно. Конечно, в прежних, лирических радиообращениях президент мог бы разъяснить свое profession de foi. Но не разъяснил. Остается по старой памяти утешаться фразой: "Учение президента всесильно, потому что верно".
МИХАИЛ Ъ-НОВИКОВ