Лучано Паваротти может спеть девять верхних "до" подряд и приготовить лучшее в мире ризотто. До недавнего времени ему удавалось еще поддерживать славу лучшего мужа и отца в Италии. Теперь он может стать ее самым дорогостоящим холостяком. Развод обещает вылиться миллионов в тридцать. А то и во все сто. Если Божественный Лучано не потрудится снова превратиться в любящего супруга.
Август
Лучано Паваротти не выносит одиночества. Ему кажется, что если он один, то его и не существует вовсе.
Поэтому, когда в его квартире звонит телефон, Его Оперное Величество сам бросается к трубке. Как юный поэт, ожидающий звонка от возлюбленной.
Даже если вы попросту ошиблись номером, ему доставит живейшую радость ответить лично.
Так что отлично отдохнуть в его понимании — это отправиться на свою виллу, прихватив с собою человек тридцать.
Секретаршу Джуди Ковач. Собственного биографа Уильяма Райта. Безымянную охрану и обслуживающий персонал. Престарелого отца. Личного менеджера Герберта Бреслина. Личного врача. И разумеется — Гарри.
Гарри — единственная на свете лошадь, которая соглашается таскать на себе сто тридцать килограмм живого Паваротти.
Если на террасе его виллы не угнездились девять-десять человек гостей — значит отпуск маэстро еще не начался.
Подвалы забиты провизией. Кухарка Анна Антонелли работает у Лучано вот уже тридцать лет. И отлично знает, что шесть человек, приглашенные к обеду, могут запросто превратиться в тридцать шесть.
Вилла расположена как бы в стороне от хоженых троп. На самом же деле, Паваротти по-настоящему счастлив лишь тогда, когда слышит возгласы туристов за воротами.
"Я живу в золотой клетке. И обожаю эту жизнь", — радостно заявляет Паваротти Великий.
Покачиваясь в гамаке в саду своей виллы, заедая утреннюю газету источающим багровый сок арбузом, он и впрямь похож на умиротворенного праведника в земном раю.
Один месяц в году. В августе.
Оставшиеся одиннадцать месяцев он проводит, увы!, вдали от своего парадиза. Между Нью-Йорком, Миланом и Веной. В обществе Верди, Леонкавалло и Пуччини. В мире сладостных звуков.
Жизнь Лучано Паваротти — сущий ад.
Благополучие Божественного Тенора висит на двух волосках — голосовых связках.
Его собственные пожелания не имеют решительно никакого значения. Если самому Лучано хочется горячего чаю — связки требуют гадостно-теплой минеральной воды. Когда ему приходит в голову сделать освежающую пробежку по парку, — горло приказывает завернуться в теплый плед и никуда не ходить. Если тенору как раз приспичило выйти на улицу в одной рубашке, голос велит надеть плащ и шарф.
В его жизни существует одна единственная опасность. Зато вечная.
Заблудившийся микроб, обманувший бдительность телохранителей и личной секретарши маэстро. Пробившийся через заслон из шарфов и бороды. Мертвой инфекционной хваткой вцепившийся в драгоценное горло.
Жизнь Лучано Паваротти разворачивается между простудой и диетой.
O Sole Mio!!!
Кухня должна быть французской. Одежда — английской. А опера — итальянской.
Теноров было много. Божественный Карузо. Божественный Джильи. Божественный Марио дель Монако. Теперь вот — Божественный Паваротти.
Полководцы берут вражеские города. Вратари берут мяч. Лучано Паваротти берет верхнее "до".
Верхнее "до", которое Карузо, говорят, взять не мог, а легендарный итальянский тенор Джильи — лишь с большим трудом. Паваротти однажды умудрился спеть заветную ноту девять раз подряд в одной арии из "Дочери полка" Доницетти.
Но и этот триумф его не спас.
Посетители оперы — самые странные на свете зрители.
Они готовы платить двести долларов за приставное место и тысячу — за кресло в партере. Только не подумайте, что цель их — насладиться сладостным пением. Забравшись в свои кресла и (иногда!) — развернув на коленях партитуру, любители оперы с чекистской бдительностью следят.
Правильно ли взята нота. Так ли вибрируют связки. Бархатист ли звук. Историчен ли костюм. Точен ли дирижер.
Фанатики belcanto полагают, что опера и все ее святые помпезные традиции — их личная собственность. А певец на сцене — подозрительный нелегал.
На выступлениях Лучано Паваротти многие поначалу думают, что ошиблись адресом. Ибо это все, что угодно — только не опера.
Истеричные поклонницы, эстрадный свет, агрессивная реклама. И толпы, толпы, толпы...
В эпоху, когда классика выглядит бедно и благородно, Паваротти больше напоминает рок-звезду.
Маэстро продается на видео- и аудиокассетах, пластинках и компакт-дисках. Его имя защищено копирайтом и присвоено мужской парфюмерии.
И — о ужас!!! — он поет на стадионах.
Его фирменный знак — белый носовой платок, размером с хорошее полотенце — растиражирован миллионами фотографий как прически Beatles.
Даже его скандалы случаются по законам мира рок-звезд.
В 1992-м году одно оперное представление с участием Лучано Паваротти было куплено ВВС. Прямая трансляция — призванная стать всего лишь обычным доходным мероприятием — превратилась едва ли не в самое обсуждаемое событие сезона.
Камера старательно панорамировала подмостки, с особенной нежностью демонстрируя Паваротти. Пока оператор не почувствовал невнятное беспокойство, углядев что-то неладное.
Увы, к этому моменту то же самое успела увидеть решительно вся многомиллионная телеаудитория.
Великий тенор пел... под фонограмму.
Доброе имя оперного колосса было бесповоротно смешано с грязью и выкинуто на эстрадную помойку.
Человек дождя
Он выступает на концертах со Стингом. И в этом году вот уже в третий раз подбил коллег — Хосе Каррераса и Пласидо Доминго — на всемирное "Турне трех теноров". Вполне в духе Rolling Stones.
То, что речь идет о классическом искусстве, дают понять лишь цены на входные билеты — шесть сотен долларов за вход на стадион. Без гарантии хорошей погоды.
В Лондоне погода, кстати, и подвела. Как и полагается порядочной английской погоде. Так что за свои шесть сотен сливки британского общества, так и не рискнувшие открыть зонтики, получили вдрызг намокшие сидения.
И троих теноров, которым с каждой нотой пресловутого "O sole...!!!" в рот заливалось по меньшей мере четверть литра качественнейшей дождевой воды.
Помимо рок-атмосферы, Паваротти учредил и рок-гонорары. Ведь благородная Metropoliten Opera платит по двенадцать тысяч долларов за выступление. А один концерт на стадионе приносит добрую сотню тысяч.
Кроме того полный стадион слушателей — это два полных стадиона потенциальных покупателей.
Так что в 1990-м году на первом месте в мире по количеству проданных записей стояли Элтон Джон и Мадонна. На втором — Лучано Паваротти. С сорока миллионами проданных записей.
Менеджер Паваротти Герберт Бреслин начинал работать как менеджер Chrysler. Принеся в оперный мир решительные методы работы, позаимствованные у бестрепетной автоиндустрии, он добился неоспоримых триумфов.
Концерты Лучано Паваротти последних лет посетил миллиард слушателей. Что многие любители классического искусства считают просто позором.
Его друг профессор Лукарелли нуждался в деньгах для своей клиники. Паваротти было достаточно спеть один концерт со Стингом, чтобы отдать Лукарелли миллион долларов.
Ему внимали девятнадцать тысяч человек в Madison Square Garden, двести тысяч в Центральном парке, и двести пятьдесят миллионов китайцев.
В том же 1990-м Паваротти вызвал общее возмущение, попросив своего друга футболиста Франца Бекенбауэра позволения спеть по окончании чемпионата мира по футболу.
И размноженное гигантскими экранами сияющее лицо появилось над стадионом, дабы ликующе проскандировать Vincero!!! — "Я победил!!!"
Споры о том, хорошо это или дурно, профессиональная и массовая пресса будет, вероятно, ожесточенно вести еще как минимум пять лет. До 2001-го года. Именно в этом году Паваротти пообещал бесповоротно покинуть подмостки.
Если, разумеется, ему не придется сделать это раньше.
По обстоятельствам, мягко говоря, не вполне зависящим от него.
Не на живот, а на смерть
Кроме простуды Лучано Паваротти страдает от заболевания, микроб которого никак не удается обнаружить.
Недуг, который можно счесть типично итальянским, носит невинное название — "прекрасный аппетит".
Если вам кажется, что это несерьезно, то вы просто не знаете, что такое настоящий итальянский обед. Приготовленный настоящей неаполитанской mama. Или настоящим римским шеф-поваром по законам изысканного театрального действа. Ничуть не уступающего в своем великолепии лучшим творениям оперы.
Легкая рыбная закуска. И небольшая тарелочка пресловутой pasta с душистым соусом, начиненным таинственными специями. Но это же всего-навсего завязка.
За которой следует неизбежная кульминация. Дымящийся суп. Источающая нежнейшие ароматы запеченная телятина. Тушеные овощи.
И обязательный финал. Салат. Пирожное — воздушный бисквитный поцелуй. Фрукты. Сыр. Чашечка кофе.
Так что, когда Паваротти стонет: "Каждый вдох делает меня толще ", — это, мягко говоря, преувеличение.
Однажды, отправляясь на гастроли в Китай, он прихватил с собою весь персонал своего любимого ресторанчика. И несколько контейнеров продовольствия.
(Пропагандистская западная пресса взрастила в наивном теноре иллюзию, что любое живое существо, пересекающее границу КНР, обречено — максимум — на две горстки риса в день).
Борьбе тенора с лишним весом сочувствует вся Европа и обе Америки. Ибо отношение Паваротти к своей необъятности исполнено прямо-таки трогательного мужества.
Он даже не пытается сделать вид, что удовлетворен жизнью. И всякий раз, садясь на очередную диету, громогласно обнадеживает этим сообщением друзей и прессу.
Если на концерте или спектакле присутствует телевидение, Паваротти поспешно хватает кого-нибудь из партнеров и ставит между собою и камерой — дабы скрыть расползающиеся на животе пуговицы фрака.
Но бывают и тяжелые времена, когда для него за кулисам готовят специальный транспортер.
Заведя личного диетолога Мари-Пьер Гренье, Паваротти даже ей категорически отказался сообщить, сколько весит. И каждое утро украдкой от всех становится на весы в ванной.
И торжественно сообщает: еще на полтора килограмма меньше. Мари-Пьер вздыхает: "Я худею, надеюсь, он тоже".
Лучано Паваротти пытается выжить на полутора тысячах калорий в день.
Дело не в красоте — Паваротти неотразим всеми своим ста тридцатью килограммами. И получает от разнообразных дам не меньше заманчивых предложений, чем самые стройные герои эстрады.
Но — голос, голос!!! Если Лучано срочно не вернется к своему идеальному весу в восемьдесят килограммов — единогласно поклялись врачи — то о прощании со сценой в 2001-м можно забыть.
Голос покинет своего хозяина существенно раньше.
Есть глазами
Помощь пришла с неожиданной стороны.
До недавних пор у Великого Паваротти была еще одна маленькая слабость. Семейная жизнь.
Вот уже лет тридцать подряд тенор с трепетом сообщает своим биографам, что семья означает для него абсолютно все. И решительно всеми своими сокрушительными триумфами он, Паваротти, обязан своей супруге Адуе и трем дочерям.
Его уютная медвежья внешность прекрасно сочеталась со славой лучшего мужа и отца Италии.
А практичность супруги позволяла использовать сказочные гонорары для не менее доходных начинаний. Таких, к примеру, как организация престижного артистического агентства.
А также покупка разнообразной — но всегда неподражаемой недвижимости. Дом в Пезаро и Монте-Карло, дворец XYIII века в Модене. Где тридцать пять обжитых комнат и несравненный винный погреб позволяют непринужденно справиться почти с любым нашествием гостей.
Или апартаменты в Нью-Йорке, главным достоинством которых остается уникальный вид из окна — одновременно на 5-ю Авеню и Центральный Парк.
Супруга Адуа предпочитала тактично не замечать ту пылкость, которую тенор традиционно проявлял к прекрасному полу вообще. Ибо сочетала в себе итальянскую энергичность с известной долей безропотности, бесценной для удачливой супруги великого человека.
Тем более, что обобщающая точка зрения Лучано оставалась неизменной. И совершенно незаменимой в хорошо налаженной семейной жизни. "Женщины так и норовят обвести вокруг пальца", — благоразумно говорил он в перерыве между краткосрочными интрижками.
И кто бы мог подумать, что при этакой рассудительности тенор попадется на пошлейшую многовековую приманку. Под названием "личная секретарша".
Когда Паваротти повстречал на конноспортивных состязаниях Николетту Монтавани, двадцати шести лет, Адуа даже не встревожилась. И то, что Николетта вскоре обосновалась в доме как личная помощница маэстро, не нарушило семейной идиллии.
Беспокойство воцарилось в душах домочадцев, когда Лучано позволил фотографировать себя рядом с Николеттой. Что в мире звезд всегда означает известную серьезность намерений.
Вскоре выяснилось, что серьезность эта действительно простирается достаточно далеко.
Прижатый к стенке супругой, в которой энергичность внезапно взяла верх над безропотностью, Паваротти объявил, что согласен на развод. Более того — на все его последствия.
Что означает потерю как минимум половины состояния и вынужденную паузу длиною в три года. Ибо развестись в католической Италии сложно, но жениться во второй раз — неизмеримо сложнее.
Вместо того, чтобы, погуляв на стороне, позорно отступить, Лучано под присмотром юной Николетты начал... худеть. Буквально на глазах.
Хорошенькая "секретарша" обнаружила недюжинное терпение и поистине железную хватку. Она изъяла из рациона своего спутника решительно все — кроме овощей и минеральной воды.
То, что Николетта, по ее собственному признанию, совершенно не умеет готовить, сделало ее победу необратимой.
Лучано буквально за пару месяцев похудел на двадцать килограммов и приблизился к заветной отметке 100 на своих напольных весах.
Вопрос о его возвращении в семью больше не стоит.
Паваротти готовится распроститься с большей частью своего состояния. И наслаждается любимыми кушаниями. Но исключительно в кулинарных книгах. И сочиняет новые рецепты — по возможности, не слишком калорийные.
Ризотто a la piemontaise "от Паваротти"
— Три мелко нарезанные луковицы обжарить в сливочном масле до золотистого цвета. Добавить в сотейницу 500 граммов риса и четверть литра подсоленного бульона. Тушить, пока бульон не уварится. После этого добавить еще четверть литра. Оставить на медленном огне на четверть часа. Посолить, поперчить, добавить сто пятьдесят граммов консервированной томатной пасты и перед тем, как подать на стол, посыпать тертым пармезаном и добавить сливочного масла.
Ангелина Сирина
Подписи
Паваротти со своей бывшей секретаршей Николеттой: она заставила его похудеть на двадцать килограммов и помолодеть на тридцать лет