Неожиданности крайне редко бывают приятными. Однако, внезапно свалившееся наследство, согласитесь, всегда воспринимается не иначе, как улыбка судьбы. Только спустя какое-то время начинаешь понимать, что эта улыбка на самом деле не что иное, как хорошо завуалированная ухмылка...
"И дым Отечества нас сладок и приятен,.. когда мы от него вдали. — Думал я, покачиваясь в такси по дороге из аэропорта домой. — Хотя в возвращении тоже что-то есть."
Берега туманной Темзы, конечно, пленительны, но впереди у меня были каникулы, полное отсутствие репетиций оркестра и многое другое, о чем я пока не догадывался.
Первое, что попалось мне на глаза дома, была стопка корреспонденции, аккуратно сложенная на столике соседкой. Гору журналов и газет украшало толстое письмо, запечатанное сургучом. "Что бы это могло быть?" — Думал я, распечатывая конверт. Я читал и не верил собственным глазам. Официальная бумага уведомляла, что в один миг я стал единственным и полновластным наследником трехэтажного дома с гаражом, садом и пятью гектарами земли в пригороде Сочи... Трижды пробежав казенный листок, я так и не понял, кому я обязан столь приятной неожиданностью. Зато поймал себя на том, что внимательно изучаю листок, перевернутый вверх ногами.
Только успокоившись, я понял, что завещала мне все эти хоромы бабушкина подруга молодости. Насколько я помню, моя благодетельница — тетя Катя — была женщиной парадоксальной. Она утверждала, что самолично помогала выбирать рыжую краску для умопомрачительных волос Лили Брик. В юности тетя писала стихи (хотя кто их тогда не писал?), а в зрелом возрасте — аккомпанировала Вертинскому (если, конечно, не привирала). Это, правда, не помешало ей выйти замуж за будущего председателя сочинского исполкома. Не знаю, в каком году и как это произошло (тетя Катя почему-то об этом не рассказывала), но каким-то таинственным образом ей удалось сохранить поместье своей семьи.
Я даже как-то слышал краем уха, что несколько лет тому назад предприимчивая тетя Катя приватизировала свой дом. Почему она решила завещать эти угодья именно мне — осталось загадкой. Как и то, что о наследстве я узнал только спустя год после ее смерти. Было и еще немало вопросов и непонятностей. Которые предстояло уяснить на месте. Забыв о каникулах, я первым же рейсом вылетел на черноморское побережье. Ключа от дома у меня не было, поэтому пришлось сразу же поехать к нотариусу — автору письма. Пышная дама бальзаковского возраста мало походила на нотариуса, скорее на домоправительницу, отвлекшуюся от приготовления плюшек. Она встретила меня, как родного:
— Я так вас искала, так искала... Из муниципалитета много раз приходили. Говорили, что не найдете вы его, он без вести пропавший. Но я все выяснила: никакой вы не пропавший.
Я растерялся, а многословная дама продолжала:
— Жаль времени много прошло. По закону вы должны вступить в права наследования не позже, чем через полгода. Если, конечно, нет уважительных причин, а у вас их более чем достаточно. Вы откуда приехали?
Мой рассказ о работе в лондонском Covent Garden нотариус слушала с приоткрытым ртом и неподдельным восторгом.
— Вот это да, — протянула она. — А я вам писала по питерскому адресу. Но это-то и хорошо. Значит уважительная причина есть. Осталось только в суд подать.
— Как в суд? — Переспросил я.
И тут выяснилась еще одна пикантная деталь. Я знал, что у тети Кати нет никаких близких родственников. А выяснилось, что у дорогой мне тети есть усыновленный ребенок — недееспособный инвалид сорока лет отроду. В завещании о нем нет ни слова, но по закону этот новоявленный наследник как недееспособный сын имеет право на две трети от моего имения... Но и это было еще не все. Оказалось, что наследник уже живет в моих апартаментах.
Это подействовало на меня посильнее, чем новость о наследстве. Пока я осознавал услышанное, дама продолжала:
— Вы еще не знаете, что это за фрукт. Вы думаете, он недееспособный? Ничего подобного! Он у вашей тети садовником работал. Она бедная была так одинока, ну и усыновила его. Хотя, вы уж меня простите, это могло прийти в голову только вашей тете...
— Скажите, что же теперь делать! — Взмолился я.
— Сразу видно не юрист. — Почему-то обрадовалась она. — Мы подадим в суд. Во-первых, подтвердим, что у вас есть веские причины для продления срока вступления в право наследования. Во-вторых, докажем, что усыновленный сын никакой не инвалид и поэтому претендовать ни на что не имеет права. А свидетели — тетины соседи, это подтвердят. Тогда вы и будете единственным наследником. Я и адвоката нашла.
У меня голова пошла кругом. "Однажды в жизни повезло, — думал я, — И на тебе — проблем целый воз и маленькая тележка." Ничего другого не оставалось, как подать в суд. Машина правосудия заработала полным ходом.
Недееспособный инвалид явился на заседание слегка прихрамывая, в сопровождении компании представителей местных органов опеки и попечительства. Я пришел с адвокатом и тетиными соседями. Стоило этим свидетелям открыть рты, как на лице судьи появилось страдальческое выражение. Не знаю, за что они так не любили усыновленного...
Я окончательно запутался и решил довериться слепой судьбе. Которая с открытыми глазами "обчистила" меня на $ 500, как гонорар адвокату. Не прошло и месяца — суд вынес решение. Инвалида признали дееспособным и лишили наследства. Нотариус торжественно вручила мне свидетельство о праве наследования. Оставалось только заплатить налоги.
Когда оценщик Госстраха назвал мне сумму причитавшихся с меня налогов, мне стало мягко говоря нехорошо. Мое наследство потянуло на $ 123000 и налог с него составил $ 54000... Единственным способом расплатиться с государством было продать мою квартиру в Питере. Сами понимаете, делать этого не хотелось. Совершенно неожиданно в качестве волшебной палочки-выручалочки выступил сам оценщик:
— Мы всегда можем договориться. — Туманно заявил он.
Через пять минут мое имущество подешевело ровно в пять раз. Налоги соответственно тоже. Оценщик ушел повеселевший, унося в кошельке $ 1000. "Ничего страшного, — успокаивал я себя, — Жить я здесь не собираюсь. Продам все вместе с садом и расходы окупятся с лихвой."
Пока суд да дело, я перечитал кучу литературы по "Государству и праву", прихваченную у нотариуса. Под руку попалась брошюрка с нудным названием "Основы законодательства о нотариате". Я и ее проштудировал. "Может я еще как-нибудь сэкономить смогу?" — Думал я грешным делом. На пятой странице я увидел нечто, что заставило меня вздрогнуть. В законодательстве черным по белому было написано, что оформлять свидетельство о вступлении в наследство может только государственный (!) нотариус. А я точно помнил, что дама, вызвавшая меня в Сочи, работала частным нотариусом. Так, по крайней мере, было написано во всех оформленных ею документах. То есть выданное ею свидетельство недействительно. Проклиная все на свете, я набрал номер этого частного нотариуса.
— Раз уж вы лезете не в свое дело (в законы то есть), заявила она, — то хотя бы читали их внимательно. В "Основах" же ясно сказано, что в если в территориальном округе государственный нотариус отсутствует, это свидетельство может выдавать и частный.
Правда, она не договорила, что имеет право оформлять свидетельство только с разрешения государственной нотариальной палаты. А местные органы государственной власти не спали. По всей видимости, их сильно задело, что такой особняк уходит неизвестно кому без их участия. Они не только обратили внимание на то, что мой нотариус не имела права оформлять свидетельство, но и обнаружили, что округа недавно поменялись и теперь и в моем округе государственный нотариус есть и будет есть.
Это означало, что свидетельство на право вступления в наследство нужно оформлять заново. А значит и пошлину за оформление этого документа — $ 592, которую я уже уплатил моему частному нотариусу, придется оплатить еще раз. В этот момент я уже не испытывал никакой радости от неожиданно свалившейся на меня удачи. Сопротивляться не было сил. Я безропотно выложил причитающуюся с меня сумму — все те же $ 592 и еще $ 10800 в качестве налога на имущество. С этого момента я наконец-то действительно стал владельцем имения благословенной тети.
Если не брать во внимание то, что в первый же день вступления во владение наследством я объелся черешни, все было расчудесно. И бессчетное количество комнат и старинная библиотека, да и само Черное море, плескавшееся в ста метрах от усадьбы. Каникулы закончились, я запер дом и улетел в Лондон. "Покупателей буду искать в следующий отпуск." — Решил я.
Я снова опаздывал на репетиции, пил пиво в пабах и считал ворон на Трафальгар сквер. Сочинские приключения я вспоминал как кошмар, но со счастливым концом. А тем временем российские государственные учреждения времени даром не теряли...
В июле я прилетел из Лондона, проголосовал на выборах и через несколько дней вылетел на долгожданную встречу со своим имуществом. Дверь дома почему-то оказалась широко распахнутой. Посреди гостиной стояло исполкомовское кресло... Я почувствовал себя недобитой интеллигенцией, которая вернулась в родные пенаты и нашла там пионерский лагерь. Мое негодование и изумление натолкнулось на безграничную радость главы местной администрации, разгуливающего по второму этажу моего дома:
— Милый наш! Вы уже знаете, знаете?! — Завопил он. — Дом-то, дом-то ваш, — председатель утер слезы, — Достояние теперь государственное. Комиссия в прошлом месяце приезжала. Говорит, князя это грузинского бывшее поместье, отреставрируем, и музей-усадьба будет. Мы уж тут без вас постарались комиссию по всей форме принять. Сейчас вот президентского указа ждем. А то без него официально признать достоянием не могут...
Дальше я ничего не слышал. Если Президент подпишет такой указ, дом утерян для меня навсегда. А компенсация, даже если она будет, сами понимаете, намного меньше реальной стоимости имения. К несчастью, я недавно получил английское подданство, а отобрать недвижимость у иностранца, по-моему, чиновникам доставляет наслаждение. Правда, у Президента, сами знаете, дел и без меня хватает. То война, то выборы... Всегда найдутся дела поважней...
Федор МЕЛЬНИКОВ