Сразу после встречи в Кремле на вопросы специального корреспондента Ъ НАТАЛИИ Ъ-ГЕВОРКЯН ответил гендиректор НТВ ОЛЕГ ДОБРОДЕЕВ
— Борис Ельцин, как известно, не очень любит смотреть телевизор. Ему кто-то подсказал, какую отметку поставить телеканалам за освещение шахтерского противостояния?
— Его окружение. Новое окружение. Я имею в виду не администрацию президента. Скорее, речь идет о людях в правительстве. По крайней мере у меня такое ощущение.
— Кто-то из правительства присутствовал на этой встрече?
— Нет. Со стороны президента были Валентин Юмашев, Сергей Ястржембский и свежеиспеченный Игорь Шабдурасулов. И нас трое: Ксения Пономарева, Михаил Швыдкой и я.
— Встреча продолжалась недолго?
— Около 40 минут.
— Многим показалось, что приглашение вас в Кремль скорее напоминало вызов на ковер...
— Скажу честно, что, когда прошло несколько подобного рода информаций, я, разумеется, снял трубку и позвонил в Кремль. Сказал, что если это вызов на ковер, то я в такой встрече участвовать не буду.
— Какова была реакция Кремля?
— Мне ответили, что ни о каком вызове на ковер речи нет и, в принципе, не может быть.
— И что же оказалось в действительности?
— У меня многослойное ощущение. Первое и действительно главное, о чем шла речь,— ситуация вокруг вновь образуемого холдинга на 2-м канале. После его образования в профессиональной среде возникло непростое считывание происходящего. Поскольку мы все зависимы от множества технических факторов — средств доставки сигнала, многого другого, да в конце концов от помещения, которое НТВ арендует у телевизионного технического центра,— то создание такого государственного кулака не может оставить равнодушным людей, работающих на телевидении. В разговорах с самыми разными людьми мы неоднократно высказывали свою обеспокоенность происходящим. И, собственно, это и было темой, с которой начал Ельцин и к которой потом еще два-три раза возвращался в ходе общения. Он сказал, что в процессе создания холдинг будет прозрачен для других участников телевизионного рынка. И наши пожелания и замечания будут учитываться для того, чтобы снять любую, даже гипотетическую возможность заложенного здесь конфликта. Слова президента, связанные с государственным телевидением, были адресованы прежде всего Швыдкому, который сегодня, собственно, и был представлен Ельцину в новом качестве.
— Но о шахтерах он все же вспомнил?
— Это было следующей темой. Безусловно, президент в курсе телевизионных дел. Разумеется, как и вы, я не думаю, что он постоянный и внимательный зритель. Но у нас телевидение играет особую роль. Может быть, в глазах власти даже чуть большую, чем на самом деле. И поэтому следующий по значимости для Ельцина вопрос на этой встрече был о шахтерских выступлениях и о том, как это было на экране. Я думаю, что у президента были некие материалы, подготовленные для него, с анализом и оценкой того, что происходило на протяжении всех этих дней. Он сказал, что не считает правильным то, как телевидение освещало эти драматические события.
— Считает, что утрировало, сгущало краски?
— Да, так считает, и я думаю, что не только у него, но у власти в целом сложилось устойчивое ощущение, что масштаб шахтерских выступлений был сильно преувеличен СМИ и конкретно телевидением.
— Замечание президента относилось ко всем каналам или на кого-то он посмотрел особенно внимательно?
— Реплика была адресована всем присутствовавшим. Но из других, косвенных источников я знаю, что в первую очередь это касалось нашей компании.
— Президент произносил монолог или временами возникал диалог?
— После реплики Ельцина и некоторой паузы я возразил президенту. Сказал, что в ситуации, когда полстраны отрезано шахтерскими выступлениями, делать вид, что ничего не происходит, значит подливать масла в огонь. Подобная позиция может только усугубить ситуацию и привести к дальнейшему накалу страстей. Я сейчас не затрагиваю профессиональную сторону дела.
— Диалог получился?
— Ельцин принял эти слова. Не могу сказать, судя по его выражению лица, что они ему понравились. Но в целом сама тональность разговора, наверное за исключением этой ситуации, была вполне доброжелательной. Думаю, это был единственный такой момент. Знаете, мое старое убеждение как человека, профессионально занимающегося информацией: всем без исключения надо тщательно отбирать и работать с источниками информации. Любые обзоры, пресс-релизы — это беда сегодняшнего чиновничества, бизнеса, всех людей, которые в той или иной степени влияют на принятие решений. Почему я это говорю? У меня возникло совершенно четкое убеждение, что те материалы, которые легли на стол по шахтерским выступлениям, создают несколько перевернутую картину происходящего. Я сказал, что не надо полагаться на работу бывших сотрудников КГБ, которые готовят сегодня материалы в разных структурах, и эти материалы уже нанесли колоссальный вред очень многим людям, которых я знаю. Я произнес такую фразу. И у меня осталось впечатление, что Ельцин понял.
— А ваши коллеги по телевидению как-то отреагировали на замечания Ельцина?
— Ксения Пономарева отреагировала приблизительно так же, как и я.
— В своем недавнем выступлении на Всемирном конгрессе прессы вы сказали, что власть привыкла рассматривать телевидение как оружие в решении в том числе и политических задач, но 1996 год остался позади. Сегодня вы были у человека, которого НТВ активно поддерживало в 96-м, но ощущение, что вы и ваш канал дистанцируетесь от Ельцина, от властей предержащих. Устанавливаете некую жесткую дистанцию в преддверии очередной предвыборной кампании? Не хотите повторения 96-го года?
— Безусловно. Для меня это принципиально важно. Есть ощущение, что прошло довольно много времени, что слишком велика моральная ответственность, когда ты чувствуешь, что твоя работа сильно влияет на происходящее. И тем самым ты несешь моральную ответственность и за то, что происходит потом. Это ненужное чувство, лишнее для профессиональных людей.
— Но это неизбежно, когда речь идет о телевидении.
— Согласен, но лучше, чтобы этого чувства все же не было. С другой стороны, многое изменилось в человеческом плане. У нас реально выросло поколение очень серьезных журналистов. Я не имею права просить у них что-то, что выходит за рамки их профессиональных обязанностей. Еще одно: главным мерилом нашей деятельности является стоимость минуты рекламного времени, в том числе и в информационных программах. Это конкретная экономическая категория. В тот момент, когда мы несем репутационные потери, стоимость этой минуты тает. Для нас все это сегодня тесно взаимосвязано. И последнее, в конечном итоге занимать одностороннюю позицию и в жизни, и в журналистике просто нецелесообразно.
— Вы исключаете, что позиция канала в 2000 году будет столь же однозначной, как на прошлых выборах?
— Думаю, будет так, как я вам только что сказал. По крайней мере и я, и мои партнеры, каждый из нас внутренне этот выбор для себя сделал. Про себя могу сказать это однозначно. А поскольку мы все люди рациональные, то так оно и будет. И в этом еще одно колоссальное преимущество людей, которые не являются госчиновниками и не работают в государственных СМИ, особенно на телевидении.
— Как выглядит президент?
— Он в неплохой физической форме, поправился. Я сравниваю с периодом около года назад, когда мы виделись в последний раз. Достаточно ясно излагает свои мысли. Перед ним не было никаких бумажек, шпаргалок. Он хорошо помнит имена, отчества и фамилии, что сейчас большая редкость даже среди более молодых представителей административной вертикали. Был достаточно жестко настроен перед предстоящим заседанием ВЧК. Когда заговорил об этом, то лицо его стало... непримиримо-жестким, что контрастировало с тем, что мы наблюдали на протяжении всей беседы.
— Скажите, вот эта встреча с президентом как-то повлияет на то, как НТВ будет отражать очередную акцию протеста?
— Нет.