Соблазнение правильностью

О том, настоящий ли Славой Жижек философ, пусть судят философы; о том, настоящий ли он левый, пусть судят другие левые (особенно сильно его не любят салонные левые, их инвективы против Жижека читать всегда интересно — они написаны с искренней ненавистью к конкуренту). Но Жижек настоящая звезда, то есть принадлежит всем, а не только специалистам и активистам. Не сразу понятно, что эти "все" в нем нашли. За Жижеком вроде бы не числится фирменных идей или фраз — никаких "ризом", "различаний" или "войны в Заливе не было". Но его сила не в придумывании и разработке собственных концептов, а в столкновении и соединении чужих — из самых разных сфер: философия, психоанализ, политика, кино, поп-музыка и т.д. Идеи Лакана и Гегеля, ситуации из фильмов Хичкока и антисоветского анекдота он виртуозно и парадоксально соединяет в едином рассуждении. Но в последние годы больше всего способствовало его звездности то, что в свои рассуждения он ввел Ленина, а вместе с ним — колоссальную символическую энергию большой крови. Жижек не клянется в верности Октябрьской революции и красному террору (вообще, его большое достоинство — в том, что он говорит с той возбужденной веселостью, какая овладевает людьми, находящимися в гуще событий, а не с той тупой напыщенностью, с какой вещают хранители священного революционного огня). Он пытается найти "правильную позицию" по отношению к революционному насилию — и конечно, эту позицию находит. Что это за позиция — обычный читатель забывает сразу, но сохраняет чувство, что правильная позиция в принципе есть. И во всех парадоксах и апориях Жижека правильность всегда сначала кажется недостижимой — и в итоге всегда оказывается возможной. Правильность есть и она доступна — в этом и состоит главная идея Жижека. В любой идеологической ситуации можно отыскать правильную позицию и эту позицию занять. Поэтому другое его любимое слово — "подлинность". Как должен к этому относиться подлинный феминист? подлинный гуманист? подлинный революционер? — такие вопросы Жижек ставит на каждой странице и, конечно же, на эти вопросы отвечает. Ответ опять-таки мгновенно забывается, но чувство, что даже в современном мире мнимостей и подделок подлинность (не подлинность вещи, а подлинность твоей собственной позиции) всегда где-то рядом,— это приятное чувство остается. Свои рассуждения Жижек для того и разыгрывает как драматические сценки, чтобы завести читателя туда, где кажется — ну нет отсюда, из этих апорий красного террора или современного консюмеризма, никакого выхода, завести в тупик — и вдруг: "и здесь нам на помощь приходит Лакан". В этом и состоит спасительная весть Жижека: правильная позиция возможна всегда и по отношению к чему угодно. "Сегодня, как никогда, важно занять правильную позицию по отношению к апокалипсису" — эта фраза звучит комически, но Жижек не боится быть смешным. Эта способность Жижека всегда — в любом моральном и идейном тупике и в любой катастрофе — создавать впечатление, что правильная позиция возможна, не может не напомнить неизменную правильность вечно изменчивой генеральной линии партии. Быть во власти такой линии — разрушительно для души, подробно изучать ее — разрушительно для мозгов, но чувствовать щекотку этой парадоксальной правильности — приятно.